И секунду спустя я зарываюсь лицом в ее сладкую киску. Она задыхается и мурлычет, когда я одной рукой оттягиваю ее трусики в сторону, а другой держу ее открытой, облизывая и дразня ее клитор, пока ее ноги не начинают дрожать. Ее колени подкашиваются, а попка прижимается к моему лицу, и я погружаюсь глубже, наполняя ее своим языком, пока мое лицо не становится таким же мокрым, как ее трусики. — Джесси, — кричит она, и я знаю эту мольбу. Мой ноющий член тоже. Она тянется назад и цепляет большими пальцами кружево на бедрах, опуская его для меня. Но я не возьму ее такой. Не лицом вниз, как какой-то безымянный кусок задницы, когда она совсем не такая. — Иди сюда… — Я обнимаю ее за талию и поворачиваю лицом к себе, в то время как она снимает трусики и прерывисто втягивает воздух. — Я хочу тебя, — умоляет она, темные глаза полны эмоций. — Я знаю, детка. Пойдем в спальню. Подложив руку под ее задницу, я поднимаю ее с пола, и ее ноги послушно обхватывают мои бедра. Ее тело начинает пульсировать, ее киска трется о мой член, делая его скользким. — Ты заставишь меня кончить, как гребаного подростка, если будешь продолжать это делать, — предупреждаю я, впиваясь пальцами в ее бедра. — Именно на это я рассчитываю, — выдыхает она, а затем, одним движением бедер, головка моего члена упирается в ее отверстие. — Хейден, — рычу я, но она просто смотрит мне в глаза и опускается еще ниже. Пара. Чертовых. Сантиметров. Я сжимаю ее еще крепче, потому что, если она снова пошевелится, я потеряю самообладание. — Нам нужен презерватив. — Просто трахни меня, — шепчет она, слегка приподнимаясь и снова опускаясь. Мы никогда не… Я никогда не… подобно этому. И это чертовски удивительно. Кожа к коже. Ничего, кроме ее скользкой киски, обернутой вокруг меня. Логическая часть моего мозга говорит, что мы не можем этого сделать. Это опасная игра, которую мы уже однажды проиграли, даже не сыграв. Но жадная часть, жадной части, блядь, все равно. Прижимая ее спиной к стене, я толкаюсь в нее так сильно, что она вскрикивает, ее темные глаза все еще смотрят на меня, когда она приспосабливается, и боль превращается в удовольствие. Я толкаюсь снова и снова, наслаждаясь тем, как меняется ее лицо в зависимости от эмоций. От того, как приоткрывается ее рот, до складки на ее брови, до того, как раздуваются ее ноздри каждый раз, когда я отступаю и снова заполняю ее. Ее крики превращаются в долгие, томные стоны, которые перерастают в тихие, томные мольбы, передаваемые ногтями по моей спине, пятками, прижатыми к моей заднице, и медленным, захватывающим давлением ее тугих стенок вокруг моего члена. Я знаю это давление и знаю эти ногти, поэтому просовываю руку между нами и дразняще провожу большим пальцем по ее клитору, медленно, мучительными кругами, так, как ей нравится, пока ее спина не выгибается, ее подбородок не поднимается, и ее оргазм взрывается волной трепетаний и жидких спазмов, которые, кажется, продолжаются вечно. Тогда и только тогда я берусь за свое. Поднимая и опуская ее, глубоко вгоняя член, прижимаясь бедрами к внутренней стороне ее бедер, я трахаю ее, пока напряжение не нарастает в основании позвоночника, а зрение не начинает тускнеть. — Я собираюсь кончить, — предупреждаю ее сквозь стиснутые зубы, потому что где-то на задворках сознания я знаю, что должен это сделать. Просто на случай, если она передумала. — Сделай это, — шепчет она, хватаясь руками за мои волосы. — Я хочу этого. Пожалуйста. И я позволяю ей это, бедра дергаются, когда я выплескиваю струю за струей, не оставляя между нами ни одного сантиметра. Трахать Хейден всегда было моим любимым занятием, но это, это не похоже ни на что, что я чувствовал раньше. Даже в первый раз, когда мы занимались любовью в этом самом доме. И это не потому, что она позволила мне обнажиться. К тому времени, когда у меня перестает звенеть в ушах и вспоминаю, где я, черт возьми, нахожусь, Хейден улыбается мне в губы. — Вау, — вздыхает она, и все, что я могу сделать, это кивнуть. И ухмыляться. И удивляться, как, черт возьми, я позволил пяти годам пройти без этого. — Судороги, — говорю я, и она смеется. — Ты можешь отвести нас в ванную? — Может быть. Она хихикает, и я тащу нас по коридору, как чертов пингвин, со штанами, спущенными на колени. Мне ненавистно покидать ее тело, но я все равно позволяю ей встать на ноги. Прежде чем успеваю перевести дыхание, она уже включает душ и кладет стопку полотенец на стойку. — Присоединишься ко мне? — спрашивает она, вылезая из платья и робко подставляя мне спину, как будто мы не просто животные, набросившиеся друг на друга. Я стягиваю с себя джинсы и снимаю рубашку, прежде чем шагнуть за ней. К сожалению, тот, кто выбрал этот крошечный душ, не планировал, что им будут пользоваться сразу два человека, поэтому мы быстро и неловко помылись, а затем отправились в ее комнату и плюхнулись на кровать в одних полотенцах. — Это было безумие, — говорю я, глядя в потолок, где ветви деревьев за окном танцуют в лунном свете. Она прижимается ко мне, мокрые волосы прижимаются к моей груди, ее рука лежит на моем прессе. — У меня внутриматочная спираль, — говорит она почти сразу. — Так что нам не нужно беспокоиться о презервативах, если ты не хочешь. — Ах. — Вот только… — Мы были осторожны раньше, и это не имело значения. — Да. — Она наклоняет подбородок ближе, и я практически слышу, как она думает. — То есть, я думаю, всегда есть шанс. Верно. — Ты… — Черт. Я щиплю себя за переносицу. Не надо, чувак. Ты действительно не хочешь знать. — Что я? Я делаю глубокий вдох и выдыхаю его, злясь, что вообще думаю об этом. — У тебя внутриматочная спираль уже давно или…? — Всего пару месяцев. — О. Хорошо. Это не то, на что я намекал, но это к лучшему, потому что я прекрасно знаю, что другой ее ответ мне бы не понравился. — Это первый раз, когда у меня был секс с тех пор. — Или может, я и не возражаю, в конце концов. — Я имела в виду это, когда говорила, что все не очень хорошо. — Хейден проводит пальцами вверх и вниз по дорожке волос под моим пупком. И все, что я могу сделать, это поблагодарить Бога. — Значит, внутриматочная спираль. Это надолго, да? — На несколько лет, но я могу удалить ее раньше, если планы изменятся. — Планы… — Я делаю паузу. — Например, если ты захочешь забеременеть? — Ага. Я должен быть счастлив, зная то, что я знаю, но если внутриматочная спираль — это надолго, то… — Однажды ты сказала, что видишь себя с парой детей. Это все еще то, чего ты хочешь? Она кивает. — Да. Я имею в виду, я не могу представить, как бы росла без Ханны. Я хочу, чтобы у Джетта тоже кто-то был. Я облизываю губы и сглатываю. — Я всегда думал также. Может быть, еще парочку. Я чувствую, как она улыбается мне. — Джетт был бы замечательным старшим братом. — Чертовски верно. Он чертовски милый. Она пихает меня под ребра. — Это потому что он выглядит так же, как ты. — Не ревнуй, детка. По крайней мере, у него твои волосы. — Пффф… — Она вздыхает. — Честно говоря, я тоже вижу еще парочку детей. Всегда видела. Куча маленьких светловолосых, голубоглазых малышей, бегающих вокруг. Я тоже могу себе это представить. Джетт везет маленькую сестренку в своей коляске или показывает младшему брату, как бросать бейсбольный мяч. И тут меня осеняет. — Детка, у тебя карие глаза. — И что важно, у Лейна тоже. Она долго молчит. Так долго, что я перекатываюсь на бок, чтобы видеть ее лицо. Ее глаза закрываются, а щеки приобретают розовый оттенок, когда она облизывает губы и шепчет. — Я знаю. — Ты думала о детях со мной. — Она кивает. Да, блядь. Да. Я наклоняюсь и захватываю ее губы, целуя ее до тех пор, пока мы оба не задыхаемся и наши полотенца не распутываются вокруг нас. Я наклоняю голову и провожу языком по набухшему соску, засасывая его между губами и любуясь тем, как она вжимается плечами в кровать в ответ, уже задыхаясь.