Микайла одета в короткое белое платье, которое определенно не подходит для церковной службы, ее темные волосы ниспадают до задницы, и я быстро вспоминаю, что мне нужно пойти исповедаться. — Привет, — воркует она, оглядывая меня с головы до ног, будто я ее десерт. Опять же, в упаковке Твинки (прим. пер.: Twinkies — американский кекс-закуска, бисквит с кремовым наполнителем) два кекса не просто так, ведь сложно остановиться на одном. — Джесси. — Ее отец кивает мне, но, к счастью, продолжает идти дальше. Я ни за что на свете не смогу смотреть ему в глаза и одновременно стоять перед Богом. Он не знает, что Микайла уже пару месяцев хочет съесть второй кекс Твинки. Как только мы остаемся одни, девушка сокращает расстояние между нами и позволяет себе поправить воротник моей рубашки-поло. — Прошла уже целая вечность с тех пор, как я тебя видела, — шепчет она. — Нам нужно это исправить. — Извини. Было много работы. — Знаю, и я неоднократно говорила тебе, что могу помочь с твоей работой. Ага. А также закажет свадебные приглашения, прежде чем я об этом узнаю. — О, милая, разве Джесси не сказал тебе? — Моя мать появляется из-за спины Микайлы, ее ледяные голубые глаза прищурены. Она переводит взгляд с моей последней девушки на одну ночь на меня и обратно, ее хмурый взгляд стопроцентно означает: я должна была позволить Джетту наложить в штаны, чтобы ты приводил его в порядок. — Он уже нанял одну девушку. Микайла смотрит на меня в замешательстве. — Это правда? — Угу, — отвечает за меня мама, нацепив фальшивую, приторно-сладкую улыбку. — Одна милая девушка с юга. Она приступает к работе через пару недель. Секундочку. Неужели моя мать, набожная католичка, только что солгала ради меня? В церкви? Срань господня, я точно попаду в ад. Церковные колокола звенят над нами, и Микайла неловко указывает пальцем на неф (прим. пер.: неф — продольный элемент храмовой конструкции, помещение, очень похожее на корабль или корабль). — Мне пора. Было приятно снова увидеть тебя, Джесси. Позвони мне, если что-то изменится. Как только Микайла оказывается вне пределов слышимости, моя мать ростом около метра шестидесяти поднимает руку и шлепает меня по затылку. — Даже сотня молитв о прощении не избавит тебя от греха, — выпаливает она, и я сдерживаю ухмылку. — Но ты все равно попробуй. Вот дерьмо. Она указывает на подушку для коленопреклонения позади последней скамьи. — Иди, начинай. * * * — Тебе двадцать девять лет, а мама тебя отчитала, пиздец. — Джинкс хохочет, когда мы сидим на заднем дворе, позднее в тот же день, и смотрим, как Джетт играет в своей песочнице. — Это классика. — Ага, ну, по крайней мере, я был в церкви, придурок. Брат виновато улыбается, несомненно, вспоминая какую-то девушку, из постели которой не смог вылезти этим утром. — Был немного связан. На следующей неделе постараюсь исправиться. Я фыркаю, вытягиваю ноги перед собой и расплываюсь в улыбке, когда Джетт закапывает свою новую машину Matchbox в гору грязи, с помощью ковшового погрузчика. — Еще несколько минут, приятель. Потом пойдем приводить тебя в порядок. — Хорошо! — отвечает сын, находясь в своем маленьком мирке. К сожалению, я тоже рассеян, потому что всего через несколько часов мы вернемся в Грин-Бей. Почему-то выходные с Джеттом стали проходить быстрее. Я не знаю, то ли это потому, что он взрослеет, и теперь мы можем больше всего делать вместе, то ли это из-за нашей рутины, и у меня складывается впечатление, что наше время подходит к концу, едва начавшись. Каждое воскресенье после церкви мы обедаем всей семьей в доме моих родителей. Мы делали это всегда, еще задолго до того, как Джетт появился на свет. Но в последнее время, по воскресеньям, когда сын тут, все, чего мне хочется, это вернуться сюда, в наш дом, и провести с ним, как можно больше времени. Мне хотелось немного побыть с Джеттом наедине сегодня днем, но Джинкс пронюхал обо всей этой истории с покаянием и решил, что ему нужно заглянуть, чтобы подоставать меня. — Итак, ты переспал Микайлой, да? Когда, черт возьми, это случилось? — небрежно спрашивает брат, как будто ответ на этот вопрос не является единственной целью его визита. — О, не твоего гребаного ума дело, — отвечаю я с притворной улыбкой и показываю средний палец. Джинкс может делиться подробностями о своих внеклассных мероприятиях с дамами, но я не такой. Брат хохочет. — Выходит, я зря беспокоился о твоих яйцах. — Чувак, это полный трындец, что ты думаешь о моей мошонке. Смех Джинкса превращается в полноценный рев, он смеется с запрокинутой головой так громко, что даже привлекает внимание Джетта. — Над чем смеетесь? — Мой малыш окликает нас, и я просто качаю головой. — Ничего, о чем ты хотел бы знать, дружище. Продолжай закапывать свою машину. Прошло целых две минуты, прежде чем Джинкс снова смог заговорить, и как только он открывает свой рот, я хочу, чтобы он закрыл его снова. — Слушай, я знаю, что мама ненавидит Микайлу, потому что та победила ее на конкурсе по выпечке пирогов в прошлом году, но она на самом деле неплохой вариант. Микайла местная и, очевидно, хочет остаться в этом городке и пустить корни. Она сохла по тебе с тех пор, как мы с ней были первокурсниками, а ты — выпускником, так что, по крайней мере, ее заинтересованность настоящая. Вот почему я должен был держаться от нее подальше. Микайла не сошла с ума, как в фильме «Роковое влечение» или типа того с тех пор, как мы переспали, но и не забывает об этой интрижке. Она просто постоянно напоминает мне, что готова и желает большего каждый раз, когда мы случайно пересекаемся друг с другом, и даже не скрывает этого. Как бы я ни кайфанул с Микайлой в ту единственную ночь, которую мы провели вместе, но я не заинтересован в большем. Никогда. Мне нравится секс ради секса, и между работой и Джеттом у меня нет возможности уделять женщине больше времени, нежели одна единственная ночь. — Я уже сделал свой выбор, — наконец, говорю я, указывая на Джетта. — Но спасибо за воодушевляющую речь. Джинкс качает головой и ворчит. — В таком случае, ты — мудак. — Почему это? — Теперь для меня в городе на одну цыпочку меньше, придурок. Я хохочу, встаю на ноги и начинаю пятиться задом к Джетту, который все еще сидит в песочнице. — Что, не хочешь подбирать объедки после брата? Джинкс даже не удосуживается ответить, просто встает и направляется к задним воротам. — Мне нужно идти, Джеттстер. Увидимся в следующий раз, хорошо? — Хорошо! Люблю тебя! — Я тоже люблю тебя, малыш. — Мой брат останавливается у ворот. — О, и передай своей маме привет от меня. Скажи ей, что я тоже по ней скучаю. И что она самая красивая девушка, которую я когда-либо видел. Подождите, что? Хмуро смотрю на своего брата, который просто самодовольно улыбается с другого конца двора. — Я не ем объедки, но для Хейден я бы сделал исключение. Вот же сукин сын. — Увидимся позже, парни. — Он подмигивает, прежде чем уйти, и ворота захлопываются за ним. Знаю, что Джинкс прикалывается надо мной, потому что я надеру ему задницу, если он хотя бы дважды взглянет на Хейден. И это именно то, что он пытался донести, да? Мало того, что я до сих пор сохну по ней, так еще и он это просек. Просто зашибись. Вздыхаю и сажусь на корточки возле Джетта. — Ладно, малыш, пора идти в дом купаться. — Смотри, что я сделал! — Сын указывает на гору грязи с широкой улыбкой, и я замечаю, что красной машины, которая похожа на машину Лейна, нигде не видно. — О, класс. Мне очень нравится то, что ты сделал. — Если бы избавиться от Лейна в реальной жизни было также просто. — Ты готов принять ванну перед возвращением к маме? — Да! — Джетт бросается в мои объятия и крепко обвивает руки вокруг моей шеи. — Я соскучился по мамочке, — говорит он мне в щеку, и моя грудь сжимается. Да, малыш, я тоже. * * * ХЕЙДЕН