Пришлось вытерпеть и это унижение. Никто доселе не швырялся и не лазил у Наталки ТАМ! Кроме Коли, конечно. При воспоминании о проведённой накануне ночи с любимым, сладко заныло между ног, там, где только что скребли палочкой, вот ведь проклятущее женское естество! Всё-таки любопытство пересилило и, будучи не в силах оставаться в неизвестности, девушка спросила: — Антонина Генриховна, а для чего вообще нужна эта процедура? Та оторвалась от своего микроскопа, повернулась на вращающемся кресле в сторону Наташи, сняла очки и внимательно посмотрела на девушку, держа во рту кончик одной из дужек очков. — Ты, дочка, должна уяснить, что здесь никто не желает тебе зла, я просто взяла биоматериал для анализа. Должны же мы знать, что с тобой происходило в последние дни. Возможно, что твой мозг сознательно отключил неприятные воспоминания. Если в образцах будут найдены чужие биологические следы, то возможно речь идёт об изнасиловании. Ты хоть помнишь, сколько тебе лет? Шестнадцать, семнадцать, восемнадцать? Наташа поняла, что попала, ведь не далее, чем вчера она провела ночь с Николкой, а если это обнаружиться? — Не помню, — просто сказала она. — А какое это имеет значение? — Если половой контакт был до восемнадцати лет, то речь идёт о развратных действиях в отношении несовершеннолетней, а если после — то об обычном изнасиловании. — И что, ваши мазки это покажут? — Биологические следы после полового акта могут сохраняться довольно долго, даже после гигиены половых органов. Во влагалище сперма сохраняется 2–3, а иногда до 6 суток после секса. И что теперь делать? Ведь теперь точно обнаружат эти самые следы. Значит, надо дальше прикидываться потерявшей память, потихоньку узнать возраст совершеннолетия и найти способ сделать себя постарше, хотя ба на пару лет. А вдруг здесь и возраст научились определять, как по кольцам на стволах? Наташа поёжилась от этого предположения. — Мне кажется, что я уже совершеннолетняя. — заявила вдруг она. — Я хоть ничего и не помню, но у меня такие ощущения. — Дай-то бог! — сказала Антонина Генриховна с сомнением в голосе. — Интуиция и ощущения — великая вещь, но ведь есть объективные данные. Человек и в здравом уме может считать себя старше своих лет. Врать было не хорошо! Девушка это знала с младенчества. Одно дело умолчать, как не хотела она говорить о прошлом, но сознательно вводить в заблуждение — это нечто иное. Тем более ей не хотелось обманывать эту хорошую и добрую даму. Ум подсказал заветную лазейку: это ведь ради любимого, ради того, чтобы к ней не приставали. Да и не врёт она, а так, привирает. Замешательство Наташи старая дева истолковала по-своему: — Ба, да ты едва на ногах стоишь от голода! А мы тебя мурыжим всю ночь. Она завела Наташу в другую комнату, которая оказалась ординаторской, и в ней было по-домашнему уютно. Выбросив в мусорную корзину резиновые перчатки, она подошла к столу и включила белый цилиндрический прибор, который тут же зашумел, а сама пошла мыть руки. По изгибу для слива воды вверху прибора девушка догадалась, что это чайник. Она решила, что по-видимому в современном мире всё работает на электричестве. — Сейчас чайку с тобой попьём, дочка. — повернувшись от крана, подтвердила Наташину догадку женщина и кинула в сторону девушки полотенце. — Теперь ты. От чая вкусно пахло ароматами мяты и лимона и Наташа, действительно, почувствовала зверский голод. К чаю, снявшая халат женщина, предложила пряники и необычайно вкусные шоколадные конфеты. Пока девушка, давясь и обжигаясь, пила чай, Антонина Генриховна рассказывала и рассказывала: о своей жизни, о работе, а больше всего о новых методах идентификации личности и биометрических параметрах, которые, по её мнению, придут на смену дактилоскопии. Размякнув, Таша погрузилась в забытье, в полудрёму, и только изредка до неё долетали отдельные непонятные слова;: «ген», «генетика», «генотип», «ДНК». Не хотелось уходить из уютной комнатки и от этой по-человечески тёплой женщины, но Наталкины кошмары требовали продолжения. Уже при выходе из лаборатории, Алевтина Генриховна вложила в карман Натальи маленький бумажный листочек с длинным рядом цифр: — Вот, возьми, здесь номер моего сотового. Если будет трудно — звони, чем могу — помогу. А то и просто так звони, без повода. Что такое сотовый, Наташа приблизительно знала. В современности, насколько она могла судить, в ходу было два вида телефонной связи: традиционная, проводная и беспроводная радиосвязь. Маленькие аппараты беспроводной связи, которые здесь называли то сотовыми, то мобильниками, здесь носили почти все, разговаривали на ходу. Удобно, конечно. А старая дева неожиданно прижала к груди девушку: — Дочка! Потеплело в груди и у Наташи, что-то блеснуло в уголках глаз и, повинуясь порыву, она поцеловала эту одинокую и, по-видимому не очень счастливую, женщину. Устроившись на заднем сидении машины, она моментально задремала. За окном автомобиля, который мчался по пустынным проспектам большого города, уже занималась заря. Сквозь сон Наташа слышала переливчатую трель мобильного телефона и приглушённые разговоры полицейских. — Денисов звонил, из лаборатории сообщили первые результаты. — Ну и? — Обнаружены следы присутствия сторонних биологических материалов. — А что это значит? — Ты что, совсем тупой? Послал же господь напарника! Сутки-двое назад у неё был половой контакт. Ебли её, если по-русски, и хорошо ещё, если один. — Так значит наша девочка занимается сексом? А корчила из себя такую недотрогу. Старшине только и оставалось сказать: — Дебил! Как только таких рожают? Несовершеннолетнюю девочку трахали незнамо кто, а он ржёт, как конь. Ну всё, ты меня достал! Завтра же рапорт напишу — пусть другого напарника дают. — Ну чё ты сразу-то? Сначала объясни по-человечески, а то только ругаешься. Зозуля, впрочем, уже признал, что погорячился и сменил гнев на милость: — Ладно! На малолетку кажется, мы нарвались с тобой, будь она неладна! Антонина сказала Денисову, что девчушке вполне возможно не больше шестнадцати, дитё ещё совсем. А если у неё амнезия, то и делать с ней могли, что хотели. После этих слов молодой замолчал, видимо какие-то шестерёнки стали проворачиваться в его голове, а после паузы оглянулся назад, да так, что Наташа едва успела закрыть глаза, притворяясь спящей. — Это же какой сволочью надо быть, чтобы надругаться над такой красотой. — нотки сочувствия прорезались в голосе рядового Дятлова и девушка подумала, что он не так уж безнадёжен. Тяжело стало у неё на душе после подслушанного разговора: «Завралась совсем, а дальше будет хуже». Зато современный словарь её русского языка пополнился несколькими важными словами. Ну, простонародное нецензурное звучало так же, как и в волжском порту губернского города С. среди грузчиков и лодочников, его Наташа слышала не раз, поэтому даже уши её не покраснели. Слово «трахаться», видимо было легальной заменой нецензурному и по сути означало ЭТО САМОЕ, о чём в её времени говорили «заняться любовью», или «махаться», или «яриться», или «диваниться». А вот слово «секс» поначалу поставило её в тупик. Как могла заметить Наташа, современный мир — мир англицизмов, но как раз английским она не владела, вернее, владела очень слабо, больше по ощущениям и по аналогиям. По строению английский язык близок к немецкому, ибо имеет саксонское происхождение, а по словарному запасу язык богат французскими словами, попавшие в английский вместе с нормандскими завоевателями. К счастью, обеими языками Наталка владела блестяще. Порывшись в них, девушка извлекла французское слово «le sexe», обозначающее половую принадлежность человека. Вряд ли в английском это означало что-то другое. Она сделала вывод, что судя по смыслу, слово «секс» в современной русской речи означает то же самое, что и «заниматься любовью», то есть половой контакт. За размышлениями девушка и не заметила, что они уже приехали в больницу. * * * В приёмном покое больницы её сначала осмотрел хирург, неулыбчивый мужчина средних лет, который заставил Наташу раздеться догола. Когда девушка смутившись, замялась, хирург нетерпеливо прикрикнул на неё: — Долго вы меня задерживать будете? Раздевайтесь, девушка, я сказал! Наташа послушно разделась. Эх, и дотошный же, чёрт, попался, всё отметил! А медицинская сестра зафиксировала на бумаге. И кровоподтёки на бёдрах, даже на внутренней их стороне, от смелых пальцев Коли, и досадную ссадину чуть ниже колена, которую Наташа поставила, споткнувшись на лестнице, когда удирала от папеньки и жениха. Она с ужасом осознала, что все эти травмы в совокупности выглядели очень нехорошо. А когда девушка попыталась что-то объяснить, то была прервана врачом: — Следователю всё будете объяснять девушка, а моё дело только зафиксировать! Затем настала очередь врача-гинеколога. Им оказался довольно молодой импозантный мужчина в чёрной майке без рукавов с надписью «Кing beach», из-под нижнего обреза которой выглядывал пупок. Ну, с кингом ясно — это король. А бич? Бич, бич… Наташа наморщила лобик. По-английски? Если кинг — по-английски, то и бич оттуда же. Она неважно знала английский, он считался языком технарей, а не гуманитариев. Но, насколько она могла судить, этот язык был в ходу в начале двадцать первого века. Значит, надо вспоминать, или выучить заново этот грубый, сухой, деревянный, совершенно немузыкальный язык. Бич, бич… Пляж? Или нет? Всё-таки пляж! Король пляжа? Ну-ну. Ловелас дешевый! И ходит в нижнем белье, нимало не смущаясь дам! Да и те хороши — хоть бы замечание сделали, неприлично же мужчине расхаживать в майке перед посторонними женщинами. Или ЗДЕСЬ можно? Одет он был в такие же странные синие обтягивающие штаны, что Наталья давеча видела на Антонине Генриховне. В том, что женщины будущего носят штаны наравне с мужчинами, не было ничего необычного, уже в Наташином времени тенденции унификации стали прослеживаться вполне отчётливо. Но крой мужских и женских брюк по мнению девушки всё-таки должен оставаться разным, хотя бы в силу анатомических различий полов. Здесь же — у мужчины были такие же туго обтягивающие фигуру штаны, настолько обтягивающие, что выглядело это просто неприлично, ибо явственно выделяло то, что вообще-то принято прятать. В отличие от хмурого и немногословного хирурга в мешковатых брюках и сорочке с коротким рукавом и съехавшим набок галстуке, гинеколог оказался весельчаком и балагуром. Едва войдя, он начал сыпать прибаутками и делать комплименты двум медицинским сёстрам, отчего те зарделись от удовольствия. Оглядев Ташу с головы до ног, отчего ей стало неуютно, он спросил у сестёр милосердия: — Так, значит, эта милая девица и есть наша пациентка? Что ж, прошу пани пройти в смотровой кабинет. — он дурашливо сделал приглашающий жест рукой и добавил, обращаясь к одной их сестричек. — А вас, мадемуазель я тоже попрошу, помогать мне будете. Видимо он был любитель шутливо-церемонных обращений к дамам. Такие встречались и в Наталкином времени и эту породу людей она знала очень хорошо. Первое впечатление подтвердилось. Король пляжа! — Дон Жуан! — справедливо рассудила девушка. — На нашего Колоссовского между прочим похож. В центре кабинета, куда они вошли, стояло необычной конструкции высокое кресло с двумя высокими и широкими подлокотниками по бокам. — Садись! — скомандовал доктор и, отвернувшись к стене, принялся мыть руки и натягивать резиновые перчатки. Медсестра села за стол, приготовившись заполнять готовый бланк. Наташа обошла вокруг кресла, приноровилась и взгромоздилась на него, положив руки на подлокотники. Сидеть в таком положении оказалось очень неудобно: подлокотники были вынесены далеко вперёд и, чтобы положить на них руки, пришлось привстать и наклониться. Гинеколог обернулся и… остолбенел. Медсестра, не удержавшись, неприлично засмеялась в ладошку. Такое они видели в первый раз! И даже не в состоянии были первое время и слово сказать. И непонятно было: дурачится девка, или действительно ничего не помнит. — Это для ног. — с мягкой полуулыбкой сказал врач. — Что для ног? — не поняла Наташа. — Там, где твои руки, должны быть ноги. — терпеливо объяснил врач. Наталка, соображая, одновременно стала краснеть как рак. Она впервые в своей жизни встретилась с гинекологическим креслом. Да, чтобы она, села перед этим Чурилой Плёнковичем[21] именно ТАК, в раскорячку? Ну, уж нет! — Не буду! Она попыталась встать, но была остановлена опустившейся на плечо рукой гинеколога. — Садись! — приказал он и спросил. — Ты действительно ничего не помнишь? Или вообще гинекологический осмотр для тебя в первый раз? — Я ничего не помню! Слышишь меня: НИ-ЧЕ-ГО! — Странно, память весьма избирательна. Ходить-то и говорить ты можешь, значит и полная потеря памяти тебе не грозит, мозг помнит. На многие вещи должна срабатывать моторика памяти: как есть, пить, ходить, говорить, не горшок ходить, в конце концов! Ты про условные и безусловные рефлексы слыхала? Наташа помотала головой. — Значит, если ты вообще ничего не помнишь, то тем более тебя необходимо осмотреть. Поняв, что с имитацией потери памяти она попала в ловушку, девушка подчинилась неизбежному и, откинувшись на кресле, подняла ноги и положила их на опоры. Чувствовала она себя при этом так, будто заглядывал ей между ног не доктор, а по крайней мере весь город. Никогда в жизни она не была в столь позорном, униженном и беззащитном положении. А доктор, надев круглое зеркало, взял в руки какой-то жуткий инструмент, отдалённо похожий на плоскогубцы, но с закруглёнными концами. Ввёл в её естество сначала один палец, затем второй, а потом наступила очередь инструмента. Зафиксировав инструмент, он принялся что-то долго там разглядывать, пользуясь ещё одним прибором с зеркальцем на конце, а потом стал быстро диктовать медсестре отдельные малопонятные фразы: — Внешних признаков насильственного проникновения не наблюдается. Отёка половых органов нет. Вокруг половых губ кожные покровы чистые. Спайка половых губ не нарушена. Влагалище раскрыто, не далее, как сутки назад, у осматриваемой был половой контакт. Состояние слизистой оболочки удовлетворительное, высыпаний нет, покраснений нет. Девственная плева нарушена, бороздки и бугорки по краям плевы отсутствуют, это свидетельствует о том, что половой контакт происходил без признаков насилия. Остатки девственной плевы свидетельствуют, что осматриваемая живёт половой жизнью не более полугода. Влагалище узкое, задняя спайка половых губ не повреждена. Затем, по мнению Наташи, произошло уж совсем из ряда вон выходящее. Гинеколог снова засунул два пальца во влагалище, прокрутил ими, вытащил, поднёс их к носу и (Фу-у!) понюхал: — Лейкорея в норме, выделения чистые, без запаха.