— Да немчуру проклятущую. Не длинного, а того, второго. Толстого борова, что хозяйку увез. — Да, ладно! — не поверил Николай. — Точно, он! — подтвердил старик. — Подъехал на экипаже и долго-долго смотрел на дом. Я его тогда хорошо рассмотрел. Хотел подойти, спросить о внучке, да не решился, а пока собирался, того уже и след простыл. Полученную информацию следовало обдумать. Могло ли быть такое? Во-первых, нельзя исключить, что больному старику все это привиделось. То, что Штоц в начале войны уехал в фатерлянд, он видел своими глазами. Вряд ли теперь он мог ходить свободно по военной Москве. Если только… если только Штоц не шпион. А вот это вполне может быть, Россию он знает хорошо, связи остались. А если Братство Звезды и есть хорошо замаскированная под тайное общество шпионская сеть? Но среди тех членов, которых он знал по губернскому городу С., были люди с понятием чести, они никогда не бы не пошли на сотрудничество с врагами. Тогда Братство служит просто прикрытием разведывательной деятельности? Возможно. Но, что он делал возле дома Воиновых? Приятные воспоминания? Да какие уж тут приятные воспоминания! Вероятно, Штоц кого-то или чего-то ищет? А что если?.. Вдруг эпопея с Мечом еще не кончилась? Предпринять Николай ничего не успел, да и что он мог сделать? Носиться по Москве в поисках приведений? К тому же пришла пора выезжать в Питер, как по старинке продолжали называть Петроград. Вскоре цирка Джембаза по Николаевской железной дороге выехал в первую столицу страны. Но беспокойство поселилось в душе парня. * * * Слух о новом цирковом номере, похоже, бежал впереди паровоза, поэтому петербуржцы встретили гастроли цирка Джембаза столь же горячо, как и москвичи. Горожане столицы, в отличие от жителей российской глубинки, будучи погруженными в общественную жизнь страны, острее ощущали глубину катастрофы пятнадцатого года. Столица полнилась сплетнями и слухами о панических настроениях в Генеральном штабе, о развале управленческого аппарата, о нежелании солдат армии воевать за непонятные цели войны. О сепаратном мире говорили уже не втихомолку, об измене в императорской семье и правительстве, не таясь, твердили в газетах и великосветских гостиных, в солдатских окопах и офицерских блиндажах, в Думе и обществе. И над всеми этими толками высилась, пожалуй, самая ненавистная фигура тогдашней истории — имя ему Распутин. Зрители во время конного номера хохотали до упаду, буквально сползая со скамеек. Многие, показывая пальцем на горе-полковника, кричали: «Глянь, вылитый Николашка»! Наблюдался полный упадок духа даже, в общем-то, здравомыслящих людях. Хотя Николай никаких причин для паники не видел, ну да, отступили, бывает. Но враг остановлен, снарядный и патронный голод в целом преодолен, война стала позиционной, пошла на истощение. А положение, кто кого пересидит в окопах, выгоднее России, имеющей поболее людских ресурсов, и голод стране не грозил. Да и в целом у Антанты неизмеримо выше людской и материальный потенциал, чем у серединных держав. Поэтому был непонятен такой разгул пьянства и разврата, «пир во время чумы», что Николай застал в столице. Петербуржцы гуляли как в последний день, несмотря на официально принятый «сухой закон» в стране. Дамочки буквально вешались на шею статному дюжему парню, и если бы не Лиза, Николай вряд бы устоял против подобного искушения. Человек с ружьем, человек в мундире стаи привычной деталью Петроградского пейзажа, редко какая гулянка в кабаках не заканчивалась дебошем со стрельбой, преступность стала настолько обыденным явлением, что вечерние улицы стали небезопасны для обывателей. Чем дальше, тем больше Николай убеждался, что власть, которая не смогла внятно объяснить цели войны, не удосужилась отмобилизовать страну, не имела сил и авторитета заставить солдат сидеть в окопах, эта власть обречена. Чем быстрее она будет заменена, тем ближе конец войне. Но в целом Питер, как по старинке называли столицу тамошние горожане, Николаю понравился. Точнее будет сказать, что он был в восторге от города. Дух захватывало от просторов, соразмерности пропорций, гармонии больших объемов тамошней застройки, разумности планировки. Одним словом — имперская столица. Ни тебе шумности и суетливости, даже разухабистости, Московской. Казалось, что даже брусчатка на мостовой проникнута имперским духом. В свободное от выступлений и репетиций время они с Лизой много гуляли по городу, и Николай пытался запечатлеть и сохранить в себе строгое суровое обаяние этих прямых как стрела проспектов, сотни каналов и бесконечных мостов. Вот только томило какое-то отчуждение, возникшее у него с девушкой. Несколько раз она, не дождавшись Николая, уходила гулять одна, а на все его вопросы отвечала невпопад, с вымученной искусственной улыбкой. Нет, ночью было все нормально, гимнастка оставалась нежной и ласковой, белее того, любила Николая с какой-то исступленностью, но днем вновь становилась замкнутой и отрешенной, словно некая мука поселилась в ее сердце. В душе парня зашевелились подозрения и ревность, но он предпочитал не лезть к Лизе с расспросами, ждал, пока она сама все расскажет. Успех гастролей подвигнул Джембаза расширить состав и репертуар труппы. Понадобились новые номера и исполнители, поэтому в самом начале нового, шестнадцатого года хозяин труппы дал в газету объявление наборе новых артистов. К нему на просмотр потянулись гимнасты и атлеты, фокусники и дрессировщики. Николай, Титыч, Джон, Жорик, Лиза и другие цирковые артисты присутствовали на просмотрах, давали советы, обдумывали новые номера. Однажды на просмотр пришла очень опытная и умелая акробатка, а Лиза, как раз когда ее совет был особо нужен, задержалась у себя в гримерке. Николка направился поторопить девушку. Лизу он застал за столиком, занятой сочинением письма. Девушка откликнулась на зов парня и, забыв о недописанном письме, ласточкой выпорхнула из гримерки и помчалась на просмотр. Недописанное письмо так и осталось неубранным на столе. Машинально Николай отметил про себя, что это непорядок, а вдруг кто-то чужой ненароком зайдет и прочтет непредназначенное для чужих глаз сочинение. Поэтому он, решив убрать послание, подошел к столику и, стараясь не смотреть в текст, принялся складывать его в ячейку стола. Однако, невзначай, против воли брошенный взгляд, выхваченная из текста фраза, заставили парня насторожиться и, тут уж стало не до деликатности, внимательно прочитать написанное: «Милостивый государь! Сим сообщаю, что за истекший период наблюдаемый объект интереса к интересующему вас предмету не проявляет. Поиски прекратил и успокоился, ничем кроме текущих цирковых дел не интересуется. Интересующую Вас особу забыл и не вспоминает. За период наблюдения ни интересующая Вас особа, ни интересующий Вас предмет в поле зрения не появлялись. За сим…» На этом письмо обрывалось. Лицо Николая от негодования покрылось багровыми пятнами и самого его бросило в жар. парень чувствовал себя полным идиотом, Надо же, наивный, поверил в любовь холодной особы, соглядатая. Значит, все это время он был под колпаком? И, по-видимому князь тогда не лгал и крови Наташи на нем действительно нет. Без сомнения упомянутая особа это и есть Наталка, а предмет? Скорее всего, Меч! Нет, но это невыносимо, знать, что так обманут. Правильно, что Наталка не торопилась встретиться с ним, ведь это бы означало, что ловушку. А он как должен был послужить приманкой, лопух! Предал любимую, изменил ей. За размышлениями он и не заметил, как в гримерку, в преотличнейшем настроении, что-то напевая себе под нос, вошла Лиза. Вид Николая, скорбно, склонившегося над письмом, моментально стер улыбку с лица и потушил огнь в ее глазах. — Коленька! — она сделала попытку объясниться, — Позволь тебе кое-что пояснить. Но наткнулась на выставленную вперед ладонь парня. — Не подходи ко мне! Все кончено. — Но, хоть выслушай меня! — Говори. — Все началось в день твоего дебюта. Накануне ко мне пришел немец, жирный как боров… — Штоц! — вскричал, не дав договорить, Николай. — С длинными усами? — Он самый! Уговорил меня подсыпать тебе сонного порошку на банкете. Угрожал, говорил, что иначе тебя придется убить. Я ведь люблю тебя, Коля! — Николай только махнул в ответ. — Не веришь? А я ведь сразу полюбила тебя, как только увидела, до дрожи в коленях любила тебя, Коленька. Денег, что предложил, я не брала, но он сам сунул мене в руку. Я ужаснулась, когда узнала, что случилось. Еще тогда хотела рассказать, но на тебе лица не было, не решилась. Веришь? Ко мне этот змей-искуситель с тех пор только раз приходил, Принудил приглядывать за тобой, шантажировал, говорил, что все иначе тебе расскажет. Оставил Петроградский адрес, куда я должна была эти треклятые отчеты передавать. А неделю назад объявился, потребовал подробный отчет написать. Я ведь тебя боялась потерять, Коленька! На все согласная была. — Вот и потеряла. И не подходи больше ко мне. Кстати, а когда ты опять с ним встретиться должна? — Завтра должна ему отчет передать. — молвила Лиза упавшим голосом. — Где? — На Невском, возле Гостиного. Он сам ко мне подойдет. — На встречу не пойдешь! Лиза согласно кивнула. — Я сам передам твой отчёт этому «фону». — Николай горько усмехнулся. — А там поговорим откровенно. Этой встрече давно нужно было состояться. И, да, отныне мы с тобой партнеры только на арене, и то ненадолго. * * * В назначенный день Николай стоял возле Гостиного двора и думал, о чем будет говорить с бароном. В одном кармане жгло руку злосчастное письмо, другой — оттягивал позаимствованный револьвер Титыча. Что-то припозднился барон — время уже давно вышло. Наконец к столбу, возле которого стоял парень, подъехал крытый автомобиль, и из салона выглянули усы Штоца. Но Николай только успел рот открыть, как на бедную его голову обрушился удар такой силы, что он потерял сознание. Как и куда его везли, он не помнил, не помнил и как заносили, да только очнулся он в некой полутемной комнате с кляпом во рту и руками, заведенными за спинку стула и там связанными. Когда зрение приобрело нужную резкость, он увидел перед собой знакомое лицо с рыжими усами. — Герр Николаус может слушать и гофорить и не наделать при этом клупостей? Дождавшись, когда Николай кивнет, немец продолжил: — Ну вот и карашо, теперь можем спокойно и без револьферов побеседофать, Поферьте, пфаше задержание было пфынужденной мерой предосторожности, чтобы не получить от фас истерики и фыстрелоф. С этими словами он вынул кляп из рта Николая. — Сволочь! — едва отдышавшись, сплюнул Николай. — Только не надо. Ви, русские, сначала делайть, а потом думайть. Я же не финофат, что тот головфорез, как это будет прафильно сказать, немношько перестарафся. — Что вы сделали с Наташей? — Ничего, князь фам рассказал фсю прафду. Князь убиль только слугу и хозяина. Как видите я с фами открофенен. — И вы меня не убьете? — Зачем лишний жертфы? За эти годы крофи пролито более, чем достаточно, ты нужен нам живым. Ты есть неведомый фласть над Мечом, он слушается тебя, слофно хозяина. — А если я вас убью, когда вы меня освободите? — Вот это быль бы глупо. За мной стоят могущестфенные силы ф обеих Империях. — Кто они, предатели? — Нет, патриоты. Только они раньше фсех поняйли, что война — тупик. Германйя и Россйя ничего не фыигрыфают от этой бойни. Здесь, ф Петрограде намечаются контуры нофого мира. На «нулефой фариант» согласны пфсе стороны. Упираюца лишь французы, федь ф таком случайе они нафсегда теряйт Эльзас и Лотарингию. Подумать только, и немцы и русские, и даже англичане умирайт за амбицьоне Франции! А некий член нашева Братсфа в Америке сейчас пишет пункты мирного урегулирофанйя. Колья, это шанс длйа фсех! Если не получитца, но нам, немцам, некуда деваться, с отчаянием опреченных мы будэм драться. А это ещйо горы трупов на несчастной земле Ефропы. Для России будет трагедией, если она откажется от этого шанса. С Россией или без, мы построим ефропейск империю. Колья, йесли обещфеть без шуток, то я тебя отпускайт. — Обещаю. Штоц встал за спину Николая и, пыхтя, стал распутывать узлы. Получив свободу, Николай стал растирать онемевшие руки. — Ахмет волнуется за внучку. — А что фнучка? Фнечка делать актифную сфесткую жизнь и не фстоминаать о сфойем фатерлянде. Беременна, скоро еще один отпрыск рода князей Кронбергов пояфица на сфет. — Ты ему, немец, передай, что как только до него доберусь — убью! И за Тихоныча и за Наташиного отца. Если в новой Европе, которую вы планируете построить, будут править такие, как ваш Кронберг, то России с такой Европой не по пути. Это мы сможем построить новый, лучший мир без помощи Несущих Свет. — зло произнес Николай, а затем без перехода спросил: — Где Наташа? — Клянусь, не знайт. Если найдешь её раньше нас — передай, что мама её очень любит. Пережифайт и фолнуеца, и что она щастлифа со мной. Я сейчас ухожу, револьфер найдешь ф ящике стола. Прощай, Николай, желаю, чтобы ф следующий раз мы фстретились не как фраги. — Эх, придушить бы тебя, да жаль Екатерину Михайловну, может только с тобой она и жить-то начала по-настоящему. И девочку-циркачку оставь в покое, я вас раскрыл. Вы вообще, люди? Использовать девчонку для слежки, играть чувствами Лизы? — Это фсенепременно. Да и смысла уже нет, если фсё знаешь. — пообещал Штоц и пожал плечами. — Хотя. Тут не есть что-то пльохо, молодой и красивый фрау фсегда использовать как приманку, про Далилу слышаль? Николая, хоть он и понимал правоту этого противного немца, аж передёрнуло от отвращения. Но он не стал отвечать на очевидный вопрос немца: — Прощай и ты, желаю тебе больше не встречаться у меня на пути… * * * Николай медленно разворошил угли, тлеющие в топке буржуйки. «Вот так повернулось все!» — думал он. Через несколько дней после встречи в фон Штоцем, юноша, приписав себе лишний год, определился на военную службу. Провожать его на вокзал вышла вся труппа. Джембаз смахивал слезы, Джон смешно морщил лицо, Жорик тер глаза и постоянно шмыгал носом. Маленькая Лиза одиноко стояла в сторонке и молча плакала. Он простилася со всеми. К Лизе даже не подошел. Пронимал, что зря, но ничего не мог с собой поделать — не смог простить предательства. Николай ехал на фронт, ехал на войну.