— Об этом не стоит и напоминать! — с обидой ответил было парень. Но Казимир не обратил на реплику внимания и продолжил: — Только личным примером можно получить доступ к солдатским сердцам. И еще, ты ведь на Западном фронте будешь воевать, правда? Так вот, в Минске земским статистиком работает товарищ Арсений. Наш человек! Связь держи через него. * * * Переночевать Казимир напросился к Николаю, чему тот был несказанно рад, пробовал уступить поляку свою скрипучую кровать, но тот категорически отказался: — Я ведь неприхотлив как солдат, поверь, мне достаточно расстеленного тулупа у стены, в геологических экспедициях иной раз так вымотаешься за целый день, что голая земля мягче перины кажется. Однако, устроившись на пахнущем овчиной полушубке, не преминул в шутку попрекнуть парня: — Знали бы Братья в Европе, в каких условиях почивать изволит Магистр Волги. — Ну!? — перегнувшись через край кровати, поразился Николай. — Да, вот! Братья столь настоятельно попросили — не смог отказать. Так что я теперь един в двух ипостасях — революционер и заговорщик. С одной стороны товарищи, с другой — Братья. Фееричная карьера! — А тот проныра куда делся? — Так порезали его! Сразу после вашего бегства и порезали. Твой же «дружок», Сенька, и зарезал, загнал перо под ребро, так сказать. Что уж они там не поделили, неизвестно, только чует мое сердце, что без Братьев и здесь не обошлось. Видать раскусили, какой поганый человечешко Барством в городе командует, ну и заменили путем ликвидации, а меня, значит, на его место поставили. Да только исполнитель хлипковат оказался: резал, да недорезал. Выжил наш упырь, не кто иной как Белавин буквально с того света вытащил бедолагу. Козел наш на службу, правда, возвращаться не стал, устроился в земские статистики. Но пройдоха и тут выгоду свою найдет, сейчас в Земгоре заправляет, на поставках в армию наживается. — Ну и дела! — только и вымолвил Николай. — А с Сенькой что, поймали? — Куда там! Арсений парень шустрый, поди, поймай! Не под силу нашим толстозадым. Ушел на самое дно, связался с каким-то отребьем. Квартиры обчищали, людей на улице грабили. А по весне махнул на тот берег Волги, укрылся в Жигулях, сколотил банду из дезертиров, грабежом и разбоем промышляют как в стародавние времена. Представляешь, Коль, целые банды по стране бродят! Куда Россия катится!? Николай слушал рассказ Колоссовского, затаив дыхание. Надо же, думал, что только его путь приключениями богат, а тут такие дела на родине творятся! И опять рука вездесущего Братства Звезды. Сомнения одолевали парня: рассказать ли Колоссовскому все о тех днях в домике Воиновых? Ведь видно, что инженер ждет его рассказа и только из деликатности не спрашивает. А ведь он — член Братства, и не из последних, которое повинно в их злоключениях. Но, с другой стороны, Казимир не раз делом доказывал расположение к нему и преданность. Что для него превыше? Работа, революция или тайное общество? Он даже не двуликий, а многоликий Янус. Где его истинное лицо? Внезапно инженер сказал: — А ведь он был у меня недавно, этот герр Штоц. Николай внутренне подобрался и насторожился, но, напустив внешне на себя безразличный вид, спросил: — Как же так, война ведь? Колоссовский деланно рассмеялся: — Не доверяешь… — видя, что Николай отчаянно замотал головой, продолжил. — И правильно, между прочим, делаешь. А ты расскажи только то, что считаешь нужным. Я ведь птица вольная, не служу никому: ни Царю, ни заговору, ни революции. — едва было не добавил: «Только Мечу и Алмазу», но, спохватившись, опомнился. — И руководствуюсь только своими собственными понятиями чести и справедливости. Но наставать не буду, хотя признаться, мне любопытно, что произошло с Воиновыми и, особенно, где Наташа? Ладно, будь, что будет! И Николай, словно головой в омут, приступил у рассказу. Странное дело, когда он рассказывал Колоссовскому историю она сама предстала во ему как бы со стороны, во всей ее неестественности и противоречивости. Словно глаза у Николая открылись: он понял, что Братья остались в дураках, и Наташа неведомым образом сумела обвести их вокруг пальца. А встретиться, встретиться им еще предстоит. Вот только время для этого еще не пришло, видимо девушка знает нечто, что не позволяет им свидеться. Однако делиться с поляком своими соображениями он не стал, как умолчал и о своей догадке, что Меч Тамерлана — древнее оружие чудовищной силы и мощи. Но Колоссовский и сам заговорил об этом: — Да, печальная история. Эх, Наташа, Наташа!.. Признаюсь тебе честно, я был немного в нее влюблен. И не делай круглых глаз, как будто я не замечал твоей ревности. Ничего особенного, как стареющий экземпляр в очарование юности. И, как не совсем постороннее вам лицо, скажу тебе честно: ты много нагородил дел, но в истории исчезновения Наталки ты, Коля, не виноват. Не мог же ты предположить, что угрозой для Наташи станет ее семья. Моя интуиция подсказывает, что с нашей девочкой все в порядке. Не может сущий чертенок просто так взять и пропасть, поверь, она нашла выход. Наталка появится в самый нужный момент, который, увы, еще не наступил. Но Меч… Посмотри внимательно на герб, сделанный одним близким к иоаннитам средневековым геральдистом. С этими словами он достал из внутреннего кармана маленькую карманную книжечку с надписью «Тайные общества Средневековья». Раскрыл его, и показал рисунок. С пожелтевших страниц на Николая глядел щит с двумя перекрещивающимися мечами и традиционной перевязью. Посередине щита красовалась изображение звезды. — Ну и что. Обычный герб. Такие в Средние века к каждого дворянчика были. — Да ты посмотри внимательнее, ведь звезда точно такая же как у Братства. — Точно! — Я консультировался у специалистов — такого герба нет ни у одного города. Ни у одного из известных феодальных домов. Поэтому есть мнение, что это средневековая модернизация символа Братства, сделанная одним из его членов. Но это, так сказать, для непосвящённых, а магистры думают, что на гербе собраны древние артефакты, которые являются сакральными у Братства и символизируют могущество Несущих Свет. Братья верят, что только обладание всеми артефактами даст ключ к знаниям Древних. Один из мечей — Меч Тамерлана. — Откуда это у вас? — Мне эту книгу дал наш фон, небезызвестный Штоц, и пожелал, чтобы я показал её тебе. Сказал: «Он у нас известный любитель тайн и загадок, может что-нибудь, да раскопает». — А мне он ничего не рассказал. — Так вы виделись при обстоятельствах, весьма не располагающих к такому разговору. Тем более книги у него уже не было. Вообще, у меня создалось впечатление, что наш «Фон» затеял свою собственную игру. Всё время повторял, что он не наш враг и не враг России. — Но с одним мечом все ясно, а что означают остальные знаки? — Пока идентифицирован только Меч Тамерлана! Что до щита и перевязи и второго меча, то не ясно, что это такое и где они. Как работают все эти артефакты, собранные воедино, тоже пока неясно. — И вокруг этих непонятных бессмысленных вещей выстроен целый культ? Ради этого люди готовы идти на обман, шантаж и убийство? — Эти предметы для веры ничуть не хуже любых других, вроде веры в непорочное зачатие совершенно фантастического человека, не упоминаемого ни в одном историческом документе. — Да, верно. — В принципе, ничего загадочного в этих знаках нет. Щит, Меч, Перевязь и Звезда — традиционные геральдические атрибуты и вот будет номер, если окажется, что за ними нет ни тайны, ни знаний, ни могущества, а они — всего лишь обычные геральдические знаки. — Но Меч-то реален, как и алмаз в его гарде, почему бы и остальным не быть. — возразил Николай. — Всё может быть. — Ты мне позволишь утром зарисовать герб? — Николай ещё с училищных времён знал, что моторика памяти — самый надёжный способ запоминания. — Я вообще думал отставить книгу тебе. — Зачем она мне на войне? Рисунка будет достаточно. Наутро, перед отбытием, Николай наскоро перерисовал герб себе в блокнот. * * * В дальнейшем этот рисунок вместе с записной книжкой прошёл с парнем всю войну и послевоенное лихолетье, но никогда ничего из изображенных на рисунке артефактов не появлялось на Колином пути. * * * Тема без новых открытий и знаний сама собой исчерпалась, но не был окончен разговор. Николай узнал у инженера в ту ночь далеко не все, что хотел. — Казимир? — Ну? — инженер широко зевнул и попытался устроиться поудобнее на своем лежаке. — Как Глаша с Кириллом? Вы что-нибудь знаете о них? — Живы и здоровы, низко кланяются тебе. Они сейчас в Шуе. Кирилл выучился на слесаря, устроился на ткацкую фабрику наладчиком. Глаша окончила курсы медсестер, сейчас работает в госпитале сестрой милосердия. Да, ведь и Кирилла весной должны призвать, так что вместе литовскую грязь сапогами месить будете. Они славные ребята, оба — подпольщики, революционеры. Отчаянные головы, надо сказать. Видел бы, как Глафира листовки распространяет — раненым под подушку кладет. Ну и здорово, подумал Николай, что хоть у них все в проядке. — Хочешь, адрес дам, письмо напишешь. — Конечно! — горячо воскликнул юноша. Такого подарка он и не ожидал. — На, держи! — Колоссовский протянул ему скомканный листок. — И помни о военной цензуре. Крамольные мысли бумаге доверить не стоит. Далее их разговор протекал неспешно. Вспоминали общих знакомых, делились впечатлениями. Инженер поведал, что в губернском городе С. еще в прошедшем году удалось-таки пустить первую трамвайную ветку, что для Николая, живо интересующегося всеми техническими новинками, стало приятной новостью. Доктор Белавин стал невыносимым резонером, убежденным, что только проигрыш в войне и приход немцев наведет в этой стране хоть какое-то подобие порядка. Он отчаянно ругал всех: и царя, и Думу, и генералов, и революционеров. Но почве скептического отношения к действительности он в последнее время здорово сблизился с Клавдией Игоревной и частенько захаживал к ней, ибо ругать и одновременно рефлектировать вдвоем оказалось значительно приятнее, чем в одиночку. Яблоков по-прежнему директорствует в реальном, в экспедиции минувшим летом опять ничего не нашел, утверждает, что «не там искали». Списался с учеными мужами из Москвы и на лето опять собрался в поля, но куда не сообщает, а ходит, напустив таинственности. И вообще, ведет себя крайне загадочно, как будто хочет рассказать, но не смеет, какую-то тайну. Постепенно беседа затихала. Инженер, утомленный напряженным днем, начинал засыпать, когда вопрос Николая, который он ждал весь вечер, все-таки застал его врасплох. — Казимир, а почему ты, рассказывая про всех знакомых, ни словом не обмолвился о моей семье? Что-нибудь случилось? Колоссовский вздохнул, пошевелился на своем лежаке и, как-бы нехотя, пробормотал: — Трудно отвечать, Коля. Я ждал этого вопроса и боялся. Но ты парень взрослый, поймешь. Плохо, все плохо. Алексея же с началом войны в армию призвали. Летом минувшего года в разгар немецкого наступления он пропал без вести. Сгинул где-то в пинских болотах. У Николая перехватило дыхание и стало трудно дышать. Еще одна смерть! Казалось, что с началом войны к ним можно было бы привыкнуть, но одно дело, когда тысячами гибнут, хоть и соотечественники, но чужие люди, совсем иное — смерть близкого и родного человека. — Может плен? — едва теплилась робкая надежда.