– Было бы неплохо, если бы вы просто рассказали, не задавая пока вопросов, – вежливо попросила Силья. Муж с женой жили в большом, на совесть отремонтированном доме, который достался им от родителей мужа. Его фундамент, скорее всего, был заложен еще в семнадцатом веке, и в те времена здесь вполне могла жить одна из ведьм. В доме была большая дровяная печь и блестящий отполированный пол, на окнах тихонько покачивались светло-сиреневые занавески. Перед домом зеленела широкая лужайка, по которой ползали два небольших робота-газонокосильщика и сглаживали все неровности. Сама Эльзебет была одета в топ и широкие, в тон ему брюки от дорогого шведского дизайнера. Зимой они жили в Гётеборге, вставил муж, но его жена родом из более северных краев. – Из Йевредала, слышали о таком? Между Скеллефтео и Питео, на границе между двумя самыми северными регионами находилось место, куда Эльзебет Франк больше никогда не вернется. – Сначала я не была уверена, что это он, – рассказывала она. – Я просто услышала за спиной случайный разговор двух мужчин, и такое ощущение, что мое тело узнало его даже раньше, чем я сама это поняла. Меня буквально затрясло, представляете? – Она замолчала и уставилась в окно, борясь с рыданиями или чем-то еще, что не должно было выйти наружу. Небо на северо-западе потемнело, с гор на долины надвигалась гроза. – Мне казалось, что со временем такие вещи забываются. Все эти годы я старалась не вспоминать об этом, встретила замечательного мужчину, вышла замуж и родила детей, у меня прекрасная жизнь, и постепенно начинаешь верить, что все это ушло, кануло в небытие, но это не так. Такие вещи никуда не исчезают, они остаются навсегда. – Если хотите, давайте сделаем паузу, – предложила Силья. – Вы в самом деле думаете, что я этого хочу? Эльзебет Франк испытующе поглядела на следовательницу. – А знаете, вы напомнили мне ее. У нее были такие же белокурые волосы, и сама она была так же красива своей естественной неповторимой красотой. Я часто смотрю на свои старые фотографии. Мне кажется, я была довольно хорошенькой в юности, но против нее у меня не было никаких шансов. Не думаю, что такая, как вы, сможете понять, каково это. – Что именно? – Быть самой популярной девчонкой в округе. И все же мне больше нравилось быть с ней, чем с кем-либо еще. Почему так, не знаете? – Это как солнечный свет, – сказала Эйра. – Человеку всегда хочется греться в его лучах. Эльзебет Франк медленно кивнула и продолжила дальше смотреть на Силью. Взгляд пристальный, почти назойливый, словно она пыталась что-то разглядеть у нее под кожей. – Вы можете рассказать, что произошло в тот день в «Железе Нюланда»? – мягко спросила Эйра. – Вообще-то это я собирался туда поехать, – вмешался муж, – но она не разрешила. Ведь это был день моего рождения. Мне исполнялось шестьдесят лет. Эльзебет отправилась в Нюланд, чтобы закупить последние продукты к празднику и забрать вино, которое они заранее заказали. Лавка скобяных товаров служила также филиалом сети государственных винно-водочных магазинов. – Я стояла возле полки и искала нужную мне электрическую лампочку – это не так-то просто, ведь сейчас совсем другие числа для обозначения ватт, чем те, к которым я привыкла. И вот я стояла там и выбирала, когда услышала этот голос за спиной. Возле полок с дрелями. Должно быть, все эти годы что-то сидело во мне такое, потому что я сразу же узнала его, даже не прислушиваясь, хотя на самом деле спешила, дома еще было очень много дел. Мужчина выбирал дрель и разговаривал с кем-то из тамошних продавцов, кажется, они сошлись во мнении, какая марка лучше, но покупатель все никак не мог решиться, и тут я вдруг услышала эти слова, и меня словно током ударило. Муж положил руку на спину жене и тихонько погладил ее. – Она из них самая баская. Вот так прямо и сказал и следом принялся насвистывать старенький мотивчик, из моих родных мест. Я уставилась поверх полок с товаром и увидела только его затылок и спину, и все равно я знала, что это он. И тут из меня как-то само выскочило. Адам Виде, громко говорю я, и он обернулся, никто больше не обернулся в лавке, только он. Эти глаза. Это были те же самые глаза. Он отвел взгляд, отложил дрель в сторону и быстро направился к кассе и дальше на выход, но я уверена. Это был он. «Она из них самая баская». – Что это значит? Эльзебет попросила мужа принести кофе. Когда он вышел, она заговорила тихо и торопливо: – В тот вечер я услышала, как он произнес именно эти слова. «Вон та светленькая моя, – сказал он, – она из них самая красивая. Она из них самая баская». Вот таким он был, Адам Виде, хотя тогда я еще не знала его имени, впервые я услышала его только на суде… Мы сидели на бензоколонке и ели гамбургеры, и я посмотрела на него, их была целая компания, и я решила, что он симпатичный, но все же не настолько, если вы понимаете, о чем я. В общем, вообразила себе, что могу быть ему интересна, мне даже показалось, что он бросил взгляд в мою сторону. У него были такие ужасно красивые глаза – так мне тогда показалось, – голубые, с легкой зеленцой, похожие на море, какое оно бывает летом на каникулах, – но ему, конечно же, понравилась не я, а Анетт. Всем всегда нравилась именно Анетт. Я поняла это, когда отправилась в туалет и прошла совсем близко от них. «Вы можете приударить за другими, если хотите, – сказал он своим приятелям, имея в виду, конечно же, меня, – но вот эта снежноглазая – черта с два». Эльзебет довольно много времени пробыла в туалете, а когда вышла, Анетт уже сидела на коленях Адама Виде и смеялась. Она была пьяна. Они все были пьяны. У них в округе проходили соревнования по мотогонкам – самое значимое в году событие в Йевредале, и те парни были нездешние, народ стекался к ним со всех окрестных мест. Потом они, пошатываясь, двинулись к машинам, и Анетт крикнула Эльзебет, чтобы та не отставала, потому что у парней есть еще выпивка в палатках на берегу озера. «Ну идем же, Беттан, не будь такой скучной». – Последнее, что я видела, это то, как она вклинилась между двумя парнями, сидевшими на передних сиденьях «Кадиллака» с нарисованными на его капоте языками пламени. Ее ноги были перекинуты через ноги Адама Виде, и оба парня вовсю ее тискали, рука Адама уже забралась ей под футболку, а она пила из горлышка какое-то пойло – самогонку, как выяснилось на суде, – и подпевала песне, гремевшей над парковкой. Я не захотела с ними ехать. И я терпеть не могла, когда она называла меня Беттан. У меня уже бывало такое, что я спала с парнями, которые мне не особо нравились, – только чтобы не показаться скучной. Иногда я притворялась, что влюблена в них, чтобы не было так противно. Тут в комнату, неся кофе, вернулся муж, и Эльзебет Франк потянулась, делая вид, что разминает спину. Любовным, оберегающим жестом погладила супруга по щеке. – Пожалуй, будет лучше, если я побеседую с ними одна, – сказала она ему. – Ты знаешь, тебе нечего стыдиться. И помни, что я рядом. – Я помню. Поцелуй в лоб, и муж удалился в другую часть дома. – Он не знает всего, – пояснила Эльзебет. – Это неправда, что я не вспоминала об этом. Все эти годы оно жило во мне. Я должна была вытащить ее из этой машины, я же чувствовала, что все это может очень плохо кончиться, но я не сделала этого, потому что в тот момент была зла на нее. Я до сих пор вижу ее перед собой, ее танцующие в воздухе руки, когда они поехали прочь. И что я сделала? Ничего! Только шла и ревела как дура, пиная камни, перлась целых два километра через лес, настолько мне было жалко себя. Только на следующий день, ближе к вечеру, она узнала от матери Анетты, что произошло. Когда кто-то нашел ее в палатке и забил тревогу. Семеро молодых людей, самому младшему из которых исполнилось всего шестнадцать, приняли участие в групповом изнасиловании. И именно самый младший положил конец всему, настолько глубоко запустив в девушку руку, что произошел разрыв стенки влагалища. Когда Эльзебет узнала, что произошло, Анетт уже лежала на операции. У нее был внутренний разрыв живота. – Я совсем недолго просидела на первом судебном слушании, на большее меня не хватило. Я сменила гимназию, стала ходить в ту, что находилась дальше к югу, чтобы не сталкиваться с ними на улице, когда они снова выйдут на свободу. Они получили всего один год. Как она поживает сейчас, я не знаю. Если она вообще еще жива. Если сумела завести детей. Должно быть, именно поэтому я уехала, чтобы больше не встречаться с Анетт. Как-то раз я пробовала найти ее в «Фейсбуке», чтобы узнать, как она, как сложилась у нее жизнь, но не нашла. Она ведь тоже сменила фамилию. – Ваш супруг прав, – сказала Силья, – здесь нет вашей вины. Это насильники должны стыдиться. Женщина отвернулась. Эйра обратила внимание на то, как она одета, – шикарные, немного безликие вещи. Из тех, что уместны в любой ситуации. – Видеть, как он стоит и выбирает дрель, как будто ничего… Я потом все думала, ведь вокруг меня было столько тяжелых вещей. Опасных вещей. Я могла бы ударить его лопатой по голове. Или труборезом. Да чем угодно. Но не сделала ничего. Просто стояла и смотрела, как он уходит. Все вздрогнули, когда снаружи сверкнула молния. Грозовая туча была темного синюшного оттенка, как кожа после жестоких побоев, но дождем еще и не пахло. Эльзебет Франк встала, чтобы закрыть окно, да так и осталась стоять, глядя на разбушевавшуюся стихию. Раскаты грома прозвучали с десятисекундной задержкой – это означало, что гроза была примерно в трех километрах отсюда. – После этого я в Нюланд ни ногой, – сказала Эльзебет, – лучше я буду ездить в Соллефтео, пусть даже это тот еще крюк. Мы любим с мужем кататься на байдарках по реке. Так вот теперь я все время прошу его не спускаться вниз по течению. Только не в ту сторону. – Как вы узнали, что этот человек живет в Кунгсгордене? – Кто-то о чем-то спросил его. Это произошло, когда он уже выходил. Я зашла за полки, но мне все равно было слышно. «Как там у вас, в Кунгсгордене, провели уже интернет?» Оказалось, что нет, еще не провели. Он посетовал, что на это нужно много времени. Только когда мужчина покинул магазин, она отважилась подойти к кассе. Она просто обязана была спросить. Не Адам ли Виде это был? Нет, последовал ответ, у него другое имя. – Вы не спросили, как его сейчас зовут? – Нет, не спросила. Не смогла. Силья попросила ее описать наружность мужчины. Высокий, выше среднего роста, возможно, метр девяносто, довольно ухоженный для своих шестидесяти лет, что ужасно разозлило Эльзебет. С куда большим удовольствием она столкнулась бы лицом к лицу с калекой, чтобы было видно, что он не так-то легко отделался, что жизнь все равно наказала его. А тут, пусть и поседевшие, но у него даже волосы на голове остались. Эйра обменялась взглядом со следовательницей. Свен Хагстрём явно исключался. Ему было за семьдесят, и он был куда меньше ростом. – Много времени прошло, – проговорила Силья. – Через две недели будет тридцать лет, – Эльзебет Франк перевела взгляд с одной полицейской на другую. – Но то, как он двигался. И его голос. Да и зачем еще он стал бы оборачиваться, когда я назвала его по имени? Он даже не купил свою дрель, хоть она и была такая баская. Сама она заплатила за лампочки, а про вино шестидесятилетней выдержки забыла. Мужу потом самому пришлось ехать туда и забирать. Поэтому в конце концов ей пришлось все рассказать, позже вечером, как раз перед приходом гостей. Ведь муж видел ее насквозь, свою хранительницу домашнего очага, привыкшую все держать под контролем. Эльзебет пыталась быть такой же, как всегда, ведь им предстояла праздничная вечеринка, но сожгла яблочный пирог и уронила на пол бокал, а потом сама упала на колени и расплакалась из-за такой ерунды. В тот раз ее муж впервые услышал о том, что произошло в то лето в Йевредалене. – Я до сих пор ищу признаки того, что в нем что-то изменилось, но их нет. Представляете? Мой муж по-прежнему любит меня, несмотря ни на что. Порой это даже злит. Мне кажется, он несколько глуповат, раз не понимает, кто я есть на самом деле. Он любит ту, которую, как ему кажется, он видит перед собой, но которой я на самом деле не являюсь. А потом, ближе к концу праздничного застолья, когда остались лишь единицы из числа самых близких и родных им людей, муж захотел, чтобы Эльзебет рассказала им об этом тоже. Чтобы они поняли, почему весь вечер царила такая напряженная обстановка. Они ведь были в кругу друзей, родственников, людей, которые искренне ее любили. Он полагал, что ей сразу станет легче, если она расскажет. Выговорится, сбросит с себя этот груз. Эльзебет позволила мужу самому все рассказать, взяв с собравшихся обещание, что все это останется между ними и не пойдет дальше стен этого дома. Сама она ушла и легла в постель. – А потом все же кто-то кому-то проговорился, тот еще кому-то рассказал, и пошло-поехало. Никто не умеет хранить чужие тайны. Гроза теперь была ближе. Ее муж спустился с верхнего этажа и выдергивал вилки из розеток, чтобы молния не ударила в телевизор или еще куда-нибудь. – Я рассказала вам об этом сегодня только потому, что понадеялась, что вы хотите упечь его за решетку за что-нибудь еще. Когда позже они вышли в прихожую, муж стоял за спиной у жены, словно оберегая и защищая ее. – Очень надеюсь, что вам это пригодится, – сказала она. – Не знаю, – покачала головой Эйра, – этот случай всплыл при расследовании совершенно другого дела, мы просто проверяем все версии. – Снова изнасилование? – На этот раз убийство. Быть может, эти два дела как-то связаны между собой, а может, и нет. Когда они прощались, рука Эльзебет Франк была холодной и совершенно безжизненной. – Больше я никогда не стану об этом вспоминать. Судебный приговор лежал и ждал ее, непрочитанный, в пухлом конверте. Эйра ушла из полицейского участка пораньше, чтобы успеть попасть в Хэрнёсанд и забрать выписку из дела. Судебные приговоры восьмидесятых годов оцифрованы не были, да и сам суд Питео был давно расформирован. Сотруднице Государственного архива понадобилось порядочно времени, чтобы разыскать нужный документ. После чего по плану шел ужин с мамой.