Старое расследование могло и подождать. Пыли за ночь на нем не прибавится. – Небо с землей мы, конечно, переворачивать не станем, – сказал ГГ на обратном пути, – но мне хотелось бы знать, нет ли чего конкретного про эту лодку. Сейчас он по диагонали пересекал парковку, направляясь к своей тачке, чтобы ехать домой в Сундсвалль. Эйра стояла с ключами от своей машины и глядела ему вслед. Что-то в его тоне подсказало ей, что он отнесся к этому делу серьезно. Пусть даже из последних сил и скрипя зубами – ведь он-то надеялся, что теперь уж точно покончил с Крамфорсом и сможет посвятить остаток лета струганию детишек. Она направилась к мосту Хаммарсбру и, перебравшись через него, снова оказалась на солнечной стороне реки. Рикен копался в саду, когда Эйра свернула на его участок и пристроилась между сваленными как попало запчастями машин. – А Магнуса здесь нет, – сообщил он. – Где же он тогда? – А позвонить ему не пробовала? – Так ведь он никогда не берет трубку, – сказала Эйра. Она слегка покривила душой. Она и не пыталась ему звонить, потому что не хотела говорить по телефону. Ей надо было видеть реакцию брата, когда она назовет ему имя Лины. – У него там какая-то чувиха нарисовалась на побережье, – сообщил Рикен, счищая с рук землю – он копал без перчаток. Эйра никогда не представляла его себе в роли огородника, но в саду и в самом деле цвели неплохие розы, а кое-где даже торчала картофельная ботва. – Где именно на побережье? – Да не знаю я. Может, в Нордингро. Знатные там чувихи, скажу я тебе. С тех пор, как Высокому берегу присвоили статус объекта мирового наследия, там не протолкнуться от жителей Стокгольма. – Почему ты не сказал, что был последним, кто видел Лину Ставред живой? Рикен задрал голову и поглядел на небо, видневшееся в прорехах древесной листвы. Он следил взглядом за самолетом в вышине. – Ты тогда была еще совсем ребенком, дружок. – Я имею в виду позже, когда ты и я… – Ей захотелось ухватить его за грудки и хорошенько встряхнуть, поймать то убегающее-ускользающее, что было в нем, и пригвоздить к месту. Впрочем, она и раньше пыталась это сделать, но безуспешно. – Ведь это же вы навели полицию на след, вы же были героями! Не понимаю, почему ты никогда не хвастался этим? Рикен сунул руки в карманы шорт, сделанных из пары обрезанных джинсов. – Если ты приехала сюда за тем, чтобы меня ругать, – сказал он, – то выпью-ка я для начала кофе. Эйра уселась на обтянутое кожзамом автомобильное кресло, прислоненное к стене дома. Разномастная мебель была разбросана по всему участку. Наверное, для Рикена это было своеобразным выражением понятия свободы – якобы всегда можно выбрать себе другую позицию и оттуда взирать на мир. Прислушиваясь к звяканью чашек за мелкой сеткой от комаров в открытом окне кухни, она вдруг поняла, как много на самом деле он мог рассказать ей о Лине. Лицо Эйры горело, но не от летней жары, а от чувства неловкости. Рикен просто не рассказывал ей об этом, и все. Она преувеличила их коротенькое любовное увлечение, раздув его до чего-то жизненно важного. Они встречались тайком несколько месяцев, почти год, если считать встречи после расставания, которые нужны были, чтобы окончательно уяснить само понятие любви. Их рваность, горячность, запретность. Желание открыться как ни для кого другого. – Мне не хотелось об этом вспоминать, – сказал Рикен, снова появляясь на крыльце. Он протянул ей кофе в кружке с отбитым краем. – Это было страшно. Словно в фильме ужасов, участником которого ты оказался вдруг сам. – Он уселся на траву, как и в прошлый раз, когда она сюда приезжала. – Вполне естественно, что мне не хотелось с тобой об этом говорить. – То есть с Магнусом это никак не связано? – В смысле? Рикен наблюдал за маленькими белыми бабочками, порхающими в траве. – Я только что узнала, что мой собственный старший брат встречался с Линой Ставред, – сказала Эйра. – Двадцать три года назад. Из старых материалов по делу, потому что меня угораздило стать полицейской. – Хорошо. Понял. Но как бы то ни было, на тот момент, когда это случилось, между ними все уже было кончено… Кофе оказался сладким на вкус. Он что, в самом деле думает, что она до сих пор пьет кофе с сахаром, как тогда, сто лет назад, когда она до отказу набивала им чашку, чтобы перебить горький вкус и поскорее стать взрослой? – У меня сейчас в голове нет свежей статистики на этот счет, – сказала Эйра, – но одна из самых опасных вещей для женщины – это порвать с мужчиной, который по-прежнему хочет ее и чувствует себя оскорбленным из-за потери власти. – На что это ты, черт возьми, намекаешь? – Ни на что, – ответила она, – но ведь очевидно, что в первые дни полиция именно так и думала, пока ты и твои дружки не указали на Улофа Хагстрёма. Ты сделал это, чтобы защитить Магнуса? – Кроме меня, его видели еще пятеро, – возразил он. – Я читала, кем были эти остальные, Рикен. Совсем мальчишки. По меньшей мере, на год младше тебя… – Черт побери, это что, допрос? А разве ты не должна сначала просветить меня насчет моих прав? Рикен встал или, скорее, одним прыжком вскочил на ноги и босиком пошлепал в сторону реки. Напряженные плечи и нервозность. Жилистые мускулы под загорелой кожей. Эйра отставила чашку в сторону. Невинности она лишилась в заброшенной нефтяной цистерне. Было время, когда она гордилась этим обстоятельством, оно казалось ей особенным, можно сказать, совершенно уникальным, постыдным и чрезвычайно возбуждающим, о чем больше никому нельзя было рассказывать. Он сам ей это запретил. Это случилось вечером много лет назад ранней весной, ей в ту пору исполнилось шестнадцать. Рикен въехал к ним во двор – визг и скрежет тормозов по гравию. Ему было двадцать четыре. Долгое время она была тайком влюблена в него, года два или три, до того, как поняла, что это означает на деле. Магнуса дома не было. То ли гулял с какой-то девчонкой, то ли вкалывал на случайных заработках – Эйре было на это плевать, потому что Рикен остался, и она не долго думая выдавила из себя пару реплик, которые заранее выучила, под одеялом в своей комнате. – Но зато я могу поехать с тобой. – Куда же? – Туда, где я никогда не была. Его локоть, торчащий в открытом окне машины, сигарета в руке. Она брала с него пример и тоже курила в окно. Две высокие нефтеналивные цистерны стояли заброшенные на одном из островков в тени моста Сандёбру, в лиственном лесу, которому дали свободно разрастись. Ржавое железо. Единственное, что сохранилось от сульфитного завода на Сванё, который снесли в 1970-е годы. Рикен знал, через какие щели можно туда проникнуть. Пустая цистерна, пятьдесят или сто кубических метров замкнутого пространства над их головами. Внутри валялся всякий хлам, бутылки и спальный мешок с матрасом. Они носились кругами, сопровождаемые гулким эхом собственных голосов, пели и вопили как резаные, пока она не упала и не потянула его за собой. – Магнус убьет меня, – пробормотал Рикен уже на первом их поцелуе, но они все равно продолжили, несмотря на то что пол под ними был грязным и жестким. Эхо его голоса до сих пор звучало в ней. Сама она молчала, чтобы не опозориться; побоялась сказать, что для нее это первый раз. Но он, кажется, и сам понял. – Ты ведь никому об этом не скажешь? – спросил он после, когда они прощались на дороге из опасения, что Магнус уже может быть дома. – Он должен узнать это от меня. Иначе он меня прибьет. Обещаешь? Было так непривычно снова положить руку на его плечо. Теплая от солнца кожа. Как же давно она этого не делала. Рикен вздрогнул от ее прикосновения. – Я просто хочу знать, – сказала Эйра. Лужайка круто сбегала к берегу реки, к небольшим мосткам со стоящей на причале деревянной лодкой. – После того как дело закрыли, – проговорил Рикен, – мы больше не говорили о Лине. Магнус не выносил разговоров на эту тему. Это была запретная зона, минное поле, понимаешь? И поэтому я не мог с тобой об этом болтать, это было бы как предательство… – Я понимаю. Их дружба была превыше всего, и она знала это. С самого детства. – Когда он не ходил в полицию, то сидел у меня дома и трясся от страха. Он думал, его посадят. – Он всерьез был в нее влюблен? Рикен кивнул. – В жизни Лина не была настолько невинной, какой она выглядела на фотографиях. Она играла с его чувствами, бросала, а он возвращался к ней снова – ну ты знаешь, как это бывает. Магнус был вконец сломан и раздавлен, когда узнал, что она мертва, уходил бродить, не говоря куда, мне не удавалось его удержать, а вашей матери и подавно. Я даже не знаю, где он ночевал. Эйра попыталась вспомнить, но от тех времен у нее сохранилось лишь общее чувство тревоги за Магнуса, крики и ссоры у них дома, причиной которых могло быть все, что угодно. Найденные наркотики, прогулы в школе, пропавшие деньги. – Появился новый свидетель, – медленно проговорила она. – Кое-кто утверждает, что видел Лину тем вечером, чуть позже, в лодке на реке. Рикен обернулся, и ее поразили его глаза: зеленый сменился на карий – цвет, который она никогда не забудет. – Но это невозможно! – воскликнул он. – Разве? – Улоф же признался. – Через месяц, – уточнила Эйра, – когда следователи, которые его допрашивали, тщательно обсосали каждую деталь своей собственной версии и выложили ему на подносе. – К чему ты клонишь? – Когда начались поиски Лины, вы не контактировали с полицией напрямую и не говорили ей, что видели, как она отправилась в лес. Почему вы тянули с этим, пока полицейские не получили сведения из других рук? Рикен опустился на газон. – Потому что я так решил, – нехотя выдавил он. – Я сказал остальным, чтобы они держали язык за зубами, иначе это может плохо для нас кончиться. Я был до смерти напуган тем, что они могут наговорить полиции. Мы стояли там и курили. И не какие-нибудь там сигареты, а гашиш. Я толкал наркоту и продавал пацанам ровно на одну затяжку, потому что на большее у них бабла не было. Я был идиотом в то время.