– Не знаю. – Он остановился на снимке парня в футбольной форме. – Пожалуй, он немного смахивает на девчонку. Щупленький такой. Не особо на мужика похож… – Я понимаю, что по прошествии стольких лет вам трудно решить. Трюггве протянул ей телефон обратно. – Ага, – произнес он на вдохе, что выдавало в нем уроженца северных краев. Эйра еще успела подумать, не туда ли он теперь собирается вернуться, найдутся ли там деревушки, умеющие забывать плохое. – Может, это был кто-то другой, но вполне мог быть и он. Так быстро установить личность погибшего помогли зубы. Кеннет Эмануэль Исакссон. – Мы нашли его в картотеке пропавших граждан, – объяснила Силья, которая ненадолго заскочила в Крамфорс поделиться новостями. Она развернула свой ноутбук, чтобы Эйра тоже посмотрела. Родился в 1976 году в приходе Хэгерстен, Стокгольм. Кеннету как раз исполнилось двадцать лет, когда его объявили пропавшим, в начале июня 1996-го. Эйра принялась считать, прикидывая так и сяк. Выходило, что парень пропал меньше чем за месяц до исчезновения Лины. Прошло не больше четырех недель, скорее всего, двадцать шесть дней. – Он сбежал из Общины Хассела, центра лечения от наркозависимости, что в Северном Хельсингланде, – сказала Силья. – Он все еще существует? – Эйра припомнила какое-то лечебное учреждение для малолетних наркоманов и алкоголиков, порядка пятнадцати миль к югу по ту сторону от границы лена[15]. – Теперь там что-то другое, но когда наш парень находился там, у них была очень развита товарищеская поддержка в марксистском духе. – Мне помнится, это был довольно спорный момент. – Коллективное воспитание, – провозгласила Силья. – Они добились неплохого результата, но и удостоились острой критики. К примеру, среди подростков поощрялось доносительство. Силья пролистала материалы на экране – краткое заключение полиции, составленное по результатам расследования исчезновения Кеннета Исакссона, пропавшего в 1996 году. – Они думали, что он сбежал в Стокгольм. Прежде такое уже случалось, и не раз, но полиция находила его то на Платтан, то еще в каких-нибудь местах, где любят тусоваться наркоманы. – Вы уже связались с его родственниками? – Отца нет в живых, а мать оборвала все контакты за год до исчезновения сына. Кеннет обчистил ее дом. Унес оттуда все, что только можно было продать. – Тогда что же он делал в Одалене? – Скрывался? Должно быть, не хотел, чтобы его снова нашли. Или донесли. – Он мог быть здесь проездом, – выдвинула предположение Эйра, – по пути в Норвегию или Финляндию… В конце концов, наркоту можно достать где угодно. – В центре Хассела сказали, что он уже довольно долго был «чистым». – Получается, никто не знал, куда он направился? – Выходит, что так, – откликнулась Силья, – на этот раз он держал язык за зубами и не проговорился своим товарищам. Эйра еще раз перечитала довольно короткий текст. – Если именно его видели в лодке с Линой Ставред, то это не могло быть их первой встречей. Вряд ли бы она отправилась к реке на свой страх и риск, они должны были заранее условиться о свидании. – Хм, – проговорила Силья, – кое-кто скажет, что пока еще довольно рано делать подобные выводы. Эйра снова вернулась к снимкам Кеннета Исакссона. Непослушные волосы, ускользающий взгляд. – Что бы ты сказала про этого паренька в свои шестнадцать-семнадцать? Силья окинула пристальным взглядом фото из паспорта. – Меня, пожалуй, привлекло бы в нем то, что он в бегах, или, наоборот, испугало бы. Черт его знает, что взяло бы верх. Еще я бы сказала, что он похож на рок-звезду. – Лина шла пешком всю дорогу до Мариеберга, – сказала Эйра. – Это больше километра от ее дома, почти два. Она была нарядно одета и не хотела испачкаться… – Эйра снова мысленно оказалась в лесу, в зарослях крапивы – тропинка, которая, петляя, ведет к реке. Представила мальчишку в лодке. Где он ее взял? Украл, конечно. Порой их по дюжине пропадает за сезон. Берег, где остались последние следы. – Косметичка, – проговорила она. – Что? – Ее нашли на песке. Лина красилась перед тем, как он появился. Сильно пахло ацетоном и духами. Возможно, было несколько самонадеянно назвать подобное место салоном – лестница, ведущая в подвал под обычным жилым домом, – но Эльвира Шьёгрен сделала все возможное, чтобы оно походило на таковой. Постеры с французскими пейзажами на стенах, зеркала в позолоченных рамах, ароматические свечи на всех горизонтальных поверхностях. Сандаловое дерево и розмарин. – Но, милая моя, – воскликнула она, изучая руки Эйры, – когда ты в последний раз приводила в порядок свои ногти? – Мне бы что-нибудь самое простое, – попросила Эйра. – Но как насчет того, чтобы побаловать себя? Мне кажется, ты этого достойна. Женщина, которая называла себя Элвис, принялась выкладывать образцы искусственных ногтей – длинные и острые, круглые и ухоженные, сотни оттенков – пока Эйра прикидывала, насколько честной ей следует быть с хозяйкой салона. Для полицейского такое поведение было на грани дозволенного, если не за его пределами, но ведь никто не может обвинить ее в желании сделать себя чуточку красивее. Она указала на почти белый лак, отливающий перламутром. – И еще немножко их нарастим, – сказала Элвис и нежно потерла ее пальцы между своими. – Но только не слишком сильно, – попросила Эйра, – длинные ногти не годятся для моей работы. Это было не совсем правдой. В рядах полиции хватало женщин, которые предпочитали ярко-красные наращенные ногти, дабы хоть как-то скомпенсировать мужскую униформу. – Боже, как это печально, а кем вы работаете? – Я полицейская. – Ух ты. Звучит захватывающе. Должно быть, серьезные дела расследуете. – Делаю только то, что скажут, ничего серьезного, – ответила Эйра и выдавила из себя горькую усмешку – вроде как одна женщина жалуется другой женщине на то, что ее не так сильно ценят, как хотелось бы. Она устроилась на стуле, и пошло-поехало. Подпиливание и полировка, разговоры о различных средствах для роста и укрепления ногтей и о наращивании гелем. – Мне кажется, я вас знаю, – проговорила Эйра спустя какое-то время, после того как они поболтали о погоде и летних отпусках. – Вы случайно не были подругой Лины, которая пропала много лет назад? – Была. Она была моей лучшей подругой. Сорок минут, подумала Эйра, время, которое требуется для обработки десяти ногтей. Осталось тридцать пять. – Я хочу сказать, для вас, наверное, это тоже было тяжело. Элвис поправила яркую лампу над столом. – Больше всего мне хотелось бы обо всем забыть, но не получается. А теперь вот снова подняли эту старую историю, и газеты начали писать о том, что, возможно, найдено ее тело… Я уж думала, будут похороны. Пусть это стало бы всего лишь минутой памяти по тому времени, но все равно ведь красиво – в честь нее играла бы музыка и произносились бы речи о том, каким замечательным человеком она была и какой могла стать… Работа с ногтями вынуждала женщину смотреть вниз, но, возможно, она в любом случае стремилась бы избежать зрительного контакта. Не подкрепленные взглядами слова кажутся невесомыми. – Мы не были знакомы, – призналась Эйра, – я была тогда еще маленькой, но мой брат ее знал. Они были парой. Из пальцев Элвис выскользнул какой-то инструмент, что-то острое ударило Эйру по ногтю. Элвис подняла голову. – Шьёдин! Черт, как же я сразу-то не сообразила! Ты же сестра Магнуса? Вот дела! Я ведь знала, что его сеструха стала полицейской. Стоило Элвис отставить в сторону весь этот салонный язык с разговорами на тему, что женщина должна позволять себе маленькие радости, как сразу стало легче дышать. Даже несмотря на ароматические свечи. Эйра парировала несколько вопросов о Магнусе, о том, как обстоят его дела, что он поделывает и с кем, собственно говоря, сейчас живет. – А какой она вообще была, Лина? – А что рассказал тебе Магнус? – Ничего, – призналась Эйра, – ты же знаешь, какие они, эти старшие братья. – Наверное, ему тоже хочется забыть. – Элвис отложила пилку для ногтей. Выбрала из флакончиков один и, крепко держа руку Эйры, принялась кисточкой аккуратно наносить на ногти слой нижнего лака. – Все говорили только о том, какой красивой и хорошей она была. И попробуй только что-нибудь на это возразить. Тебя бы сразу посчитали ужасным человеком.