Когда он закончил лекцию, люди со всех сторон окружили его. Я ждала поодаль, напряженно размышляя над тем, какое впечатление произведу на него после стольких лет разлуки. Я чувствовала себя маленьким ребенком — робеющим, ревнующим его к новым, незнакомым мне друзьям, я страдала, потому что другим он уделял внимания больше, чем мне. Но вот он приблизился. Кровь прихлынула к его щекам, и я увидела перед собой не взрослого мужчину, минуту назад толковавшего о таких важных предметах, а того мальчика, который когда-то, спрятавшись со мною вместе в часовне Святого Сатурия, рассказывал о мечте обойти весь свет — а наши родители меж тем звонили в полицию, боясь, что мы утонули во время купания. — Здравствуй, Пилар, — сказал он. Я поцеловала его. Я могла бы сказать что-нибудь лестное о его выступлении и о том, что мне как-то не по себе среди такого множества людей. Я могла бы вспомнить какой-нибудь забавный случай из времен нашего детства и признаться, что горжусь, видя, какое восхищение вызывает он у других, у посторонних. Я могла бы объяснить, что должна бежать со всех ног — иначе пропущу последний ночной автобус на Сарагосу. Могла бы. Никогда не сумеем мы понять значение этих слов. Ибо в каждое из мгновений нашей жизни может произойти нечто — может произойти, но не происходит. Существуют волшебные мгновения, но они остаются и проходят неузнанными, и тут внезапно рука судьбы меняет наш мир. Именно так и случилось тогда. Вместо всего того, что я могла бы сказать, я произнесла лишь два слова, которые — неделю спустя — привели меня на берег этой реки, заставили написать эти строки. — Выпьем кофе? — вот что я тогда сказала. И, обернувшись ко мне, он не оттолкнул протянутую ему руку судьбы. — Мне так нужно поговорить с тобой. Завтра у Меня лекция в Бильбао. Я на машине. Едем? — Я должна вернуться в Сарагосу, — ответила я, не зная, что это был единственный выход. Но в следующую долю секунды, оттого ли, что вновь вернулась в детство, или оттого, что не мы пишем лучшие мгновения нашей жизни, я сказала: — Но, впрочем, будут выходные по случаю праздника Непорочного Зачатия. Я могу поехать с тобой в Бильбао и вернуться в Сарагосу оттуда. Реплика моей соседки по поводу «семинариста» не давала мне покоя, и он, как видно, заметил это. — Ты о чем-то хочешь меня спросить? — Хочу, — ответила я, попытавшись слукавить. — Перед лекцией какая-то женщина в зале сказала, что ты возвращаешь принадлежащее ей. — Это неважно. — Для меня важно, — возразила я. — Я ведь ничего не знаю о тебе, о твоей жизни, я была поражена, увидев, сколько народу явилось послушать тебя. Засмеявшись, он обернулся к другим и уже готов был вступить с ними в беседу. — Погоди, — сказала я, удерживая его за руку. — Ты не ответил мне. — Поверь, Пилар, тебе это будет не слишком интересно. — Так или иначе, я хочу знать. Он глубоко вздохнул и отвел меня в угол зала. — Все три великие религии, в основе которых лежит единобожие, — иудаизм, христианство, ислам — это мужские религии. Священнослужители — мужчины. Мужчины устанавливают законы, мужчины исполняют обряды. — Но что же имела в виду та дама в зале? Он замялся, помедлил, но все же ответил: — Что я вижу порядок вещей по-другому. Что верю в женский лик Господа. Я вздохнула с облегчением — моя соседка ошибалась. Он не мог быть семинаристом, ибо семинаристам не дано видеть порядок вещей по-другому. — Исчерпывающее объяснение, — ответила я. У дверей меня поджидала та самая девушка, что подмигнула мне в зале. — Я знаю, что мы с тобой исповедуем одну и ту же веру, — сказала она. — Меня зовут Брида. — О чем ты? Не понимаю. — Прекрасно понимаешь, — рассмеялась она. И, прежде чем я успела что-нибудь объяснить, схватила меня за руку и вытащила наружу. Вечер был довольно теплым, но не на улице же мне оставаться до утра, а где переночевать, я не знала. — Куда мы? — спросила я. — К изваянию Богини, — прозвучало в ответ. — Мне бы найти какой-нибудь недорогой отель. — Я все тебе потом объясню. — Я бы предпочла зайти в кафе, поговорить, разузнать о нем как можно больше. Но спорить не стала и, когда она повела меня по Пасео-де-Кастельяна, послушно шла рядом и только вертела головой, рассматривая Мадрид, где никогда до этого не бывала. Посреди проспекта она остановилась и показала на небо. — Вот она! Меж голых ветвей сияла полная луна. — Красиво, — заметила я. Но девушка, не слушая меня, раскинула руки крестом, повернула ладони вверх, закинула голову к небу и замерла. «Куда меня занесло, — подумала я. — Слушала лекцию, потом оказалась на Пасео-де-Кастельяна вместе с этой полоумной, а завтра еду в Бильбао». — Зеркало Богини Земли, — заговорила девушка, не открывая глаз. — Научи нас осознавать наше могущество, сделай так, чтобы мужчины нас понимали. Ты, рождающаяся, блистающая, умирающая и воскресающая в небесах, указываешь нам путь от семени к Плоду. Она простерла руки к небесам и надолго застыла в этой позе. Прохожие глядели на нее, посмеивались, но она не обращала на них никакого внимания, зато я готова была сгореть со стыда, что оказалась рядом с ней. — Я должна была сделать это, — произнесла она, отдав все почести луне. — Теперь Богиня защитит нас. — О чем ты, скажи наконец толком! — О том же, о чем говорил твой друг, но только истинными словами. И я пожалела, что не старалась понять смысл лекции и теперь не знаю, о чем там шла речь. — Мы знаем, что у Бога — женский лик, — сказала девушка, когда мы двинулись дальше. — Мы, женщины, которые понимают и любят Великую Мать. Нам дорого обошлось наше знание — нас преследовали и жгли на кострах — и все-таки мы сумели выжить. И теперь нам внятен смысл ее тайн. Костры. Ведьмы. Я вгляделась в лицо моей спутницы: красивая, распущенные рыжие волосы спускаются до лопаток. — Мужчины уходили на охоту, мы оставались в пещерах, во чреве Матери, и растили детей, — продолжала она. — И там Великая Мать обучила нас своей науке. Мужчина живет в движении, мы пребывали во чреве Матери. И потому поняли, как семя дает росток, и предупредили наших мужчин. Мы испекли первый хлеб и накормили их. Мы слепили из глины первую чашу и напоили их. Мы поняли цикл творения, потому что наша плоть живет, повторяя череду лунных фаз. Гляди, вот она! — внезапно перебила она себя. Я взглянула в ту сторону, куда она показывала. В центре площади, со всех сторон обтекаемой потоками машин, стоял фонтан, украшенный скульптурой — женщина на колеснице, запряженной львами. — Это площадь Кибелы, — похвасталась я тем, как знаю Мадрид. Я десятки раз видела эту скульптуру на почтовых открытках. Но девушка не слушала меня. Она была уже посреди улицы и, лавируя между машинами, бежала к фонтану. — Идем! Идем! — кричала она, маша мне рукой. Я решила последовать за ней хотя бы для того, чтобы спросить название отеля. От всего этого сумасшествия я устала и теперь хотела выспаться. У фонтана мы оказались почти одновременно: я — с колотящимся сердцем, она — с улыбкой на устах. — Вода! — воскликнула она. — Вода — вот ее проявление! — Пожалуйста, скажи мне название какого-нибудь дешевого отеля. Она погрузила обе руки в чашу фонтана. — Сделай так же, — сказала она мне. — Прикоснись к воде. — Да ни за что на свете. Но тебе не хочу мешать — пойду поищу место для ночлега.