— И какой он со спины? — Ну… обычный. Как все. — Рост какой? А волосы темные или светлые? Как подстрижен? — С меня напримерно будет. Волос короткий… вроде светлый… И добавил задумчиво: — Этова — тока со спины. Сыщик встрепенулся: — Что, и второй был? Высокого роста, богатырь по комплекции? Он описал Большого Пантелея и ожидал услышать утвердительный ответ. Но арестованный озадачил статского советника: — Никак нет, наоборот. Низкий, тощий. И калека: птичья грудь у него. Алексей Николаевич чуть со стула не соскочил. Птичья грудь — килевидная деформация грудной клетки. Такая особая примета, что и под пальто не спрячешь. — Точно они вдвоем были? — Как есть, ваше высокородие. Двое. Потом кто-то их окликнул из двери, и они шибко ушли. Третий был, как вы сказали — чистый медведь! Вот и Пантелеймон Погибельцев отыскался… Лыков отпустил дергача в камеру и пошел искать помощника. Тот сидел в архиве городского управления полиции и копался в старых делах. Рядом лежала подшивка «Тюремного вестника» за 1909 год, заложенная посредине бумажкой. — Ну, есть там что-то? — ткнул пальцем в журнал статский советник. — А закладка для чего? — обиделся на вопрос грек. — Ты дело говори, а не дерзи. Азвестопуло отложил папки и развернул вестник. — Вот та самая статья. Какой я молодец, правда? Вспомнил ведь! — Докладывай, — пристукнул кулаком по столу Лыков. И услышал следующее. На Сахалине имелось два приюта для малолетних: в посту Александровский для мальчиков и в Рыковском для девочек. Когда началось вторжение, детей эвакуировать не успели. Японцы не слишком церемонились с жителями «мертвого острова», рубили им головы за дело и без дела, но детей пощадили. Они посадили их на немецкий пароход и отправили за свой счет в Одессу. Оттуда ребятню привезли сначала в Москву, а потом на станцию Княжьи Горы Московско-Виндавской железной дороги. Их оказалось семьдесят два человека: тридцать пять мальчиков и тридцать семь девочек. Сначала всех поселили в одном большом доме, на разных этажах. Но, как туманно сообщил автор заметки, вышло затруднительно. Видимо, малолетки, что постарше, подросли и возник «половой вопрос». Тогда в городе Старица Тверской губернии наняли каменный дом и переселили туда мальчиков; надзирать за ними поручили преподавателю Старицкого духовного училища Раевскому. Девочки остались жить на станции. К ним приставили монахиню. Так длилось недолго. В 1907 году Княжегорский приют ликвидировали, его обитательниц поместили в Евгеньевский приют Санкт-Петербурга. А на следующий год закрыли и Старицкий. В нем оставался двадцать один мальчик. Их распихали по разным углам столицы. — Надо телеграфировать в департамент, — констатировал статский советник. — Пусть срочно допросят этого Раевского, что он помнит о воспитаннике Тертии Почтареве. И запросить приюты: где жил Тертий до совершеннолетия и куда убыл. — Я все уже отбил экспрессом за вашей подписью. С вас семь рублей. — Молчи, балбес! Пятнадцать копеек за депешу плюс по пятаку за слово — откуда у тебя набежало семь рублей? — А за срочность? — пытался отовраться коллежский асессор. — По тройному тарифу! — Покажи ассигновку. Нет? Так я и знал. Отправил задарма с полицейского телеграфа, вымогатель. Видит бог, как я устал от твоих махинаций… А теперь слушай, что рассказал Губин. И шеф сообщил помощнику последние новости. Тот сразу заявил, что состав банды ими определен. Пантелей главный, а еще он таскает на спине тяжелые несгораемые шкафы — у них нет взломщика. Парень с птичьей грудью годится лишь для легких работ: он скорее всего наводчик и стремщик. А маньяк — штатный убийца. Питерцы отправились к Ледингу. Тот был у себя и снимал стружку с начальника сыскного отделения. Из-за неплотно прикрытой двери слышался его начальственный басок: — Лыков два дня как приехал, а уже «языка» захватил. А ты? Шевелись! «Тюремный вестник» достал? — Не успел, Генрих Иванович: грек перехватил. Шустрый! Не зря его Лыков при себе держит. — Ну пускай, там наверняка ничего нету. А что с картотекой? — Ищем, пока не нашли. Тут питерцы влетели в кабинет, и Азвестопуло кинул на стол полицмейстеру протокол допроса налетчика Губина: — Вот новые сведения, прошу ознакомиться. Можно было подумать, что это он расколол арестованного! Лединг схватил листы, пробежал глазами и стал зачитывать их вслух. Закончив, глянул на подчиненного: — Учись, Мартынов. Вот она, питерская школа. Они всю банду вычислили, покуда ты чаи распивал. — Ну, это лишь предположение, — осадил подполковника статский советник. — Похоже на правду, но нужны доказательства. Сергей Исаевич, имеется среди владивостокских преступников человек с птичьей грудью? — Э-э… Надо картотеку смотреть. — А Ударкин разве не годится? — с едва заметной иронией поинтересовался Лыков. Местные полицейские растерялись. — Алексей Николаич, кто такой Ударкин? — после паузы спросил Лединг. — А помните побег из Иркутского тюремного замка ссыльнокаторжного в тысяча девятьсот девятом году? В декабре. — Хм. Освежите в памяти, пожалуйста. Три года прошло. Да мы и не в Иркутске служим… — Я тоже, а помню. Ударкин сбежал не из самого замка, а из пересыльного барака. Надзиратель, раззява, выпускал арестантов оправиться. Как и полагалось, по шесть человек. А впускал обратно по одному. И просчитался, не заметил, что один не вернулся. Он спрятался во дворе, а ночью перелез через ограду и скрылся. — Но как же пропажу не заметили при вечерней поверке? — чуть не закричал Мартынов. — Кто их знает… Но упустили. Так вот, у того Ударкина птичья грудь, что не помешало ему зарезать двух купцов в Киеве на контрактовой ярмарке. Эта гадина не только на стреме умеет стоять… — Итак, подытожим, — деловито заговорил полицмейстер. — В банде Погибельцева, предположительно, три человека. Один имеет особую примету. Второго при его росте тоже издалека видать! Но нас больше всего интересует третий, ничем особенно не выделяющийся. Вот его я хочу взять в первую очередь. Ну? Наши действия? Идем пить пиво к Быдлову? Мальцевская, дом десять — правильно помню? — Так точно, ваше высокоблагородие, — подобострастно подтвердил коллежский регистратор. — Ведь он у меня на связи состоит, сукин сын. Трешницу в месяц я на него трачу. И вот что получаю взамен. Эх, Быдлов, Быдлов… Не зря у тебя такая фамилия. Ну, держись! Глава 5 Бандиты и пристанодержатели Не откладывая в долгий ящик, полицейские отправились на Мальцевскую. Она являлась границей между Офицерской и Экипажной слободками. Улица спускалась с сопки Буссе и упиралась в берег бухты; в этом месте располагался один из трех главных городских рынков. Формально Мальцевскую относили к Офицерской слободе, поскольку одноименный овраг был справа от нее. Но местные считали иначе. Аборигены Экипажной ходили туда пить пиво и буянить. В арестную команду опять включили шесть сыскных. Однако на этот раз их подкрепили восемь городовых Второго участка во главе с помощником пристава штабс-капитаном Кариным. Видимо, штурмовать русский притон было много опаснее, чем китайский. Мартынов, уязвленный, что питерцы объехали его на вороных по всем статьям, повел дело жестко и умело. Пивную незаметно оцепили, воспользовавшись сумерками. В праздничный день пивным полагалось закрываться в восемь вечера. Было уже начало девятого, но никто не собирался расходиться; внутри полным ходом шла гулянка. Нестройный хор пьяных голосов пел: Когда я был свободный мальчик, Не знал я горя и нужды. Родные все меня любили, Пока не сбился я с пути… Люди Карина спрятались в подворотне, а сыскари ворвались внутрь сразу через обе двери. Лыков побежал в дальнюю половину, которую арестант Губин выдал как главный притон. Там сидело семеро. При виде полиции они вскочили и выхватили кто нож, кто револьвер. Началась свалка, один успел выстрелить, но его тут же повалили и начали метелить ногами. Алексей Николаевич выбрал самого дюжего и попытался его скрутить. Тот сопротивлялся отчаянно. Оба упали на пол, и бандит оказался сверху. Он все старался залезть себе в карман, а сыщик не давал. Длинное пальто мешало питерцу, сковывало движения. Барахтаться бы им так еще долго, но подоспел Азвестопуло и ударом в ухо сбил противника с шефа. Тот поднялся, помятый и изгвазданный, осмотрелся и присвистнул. В зале царил полный разгром. Городовые, разгоряченные схваткой, вязали пленных, осыпая их зуботычинами. Двое фартовых валялись на полу, не в силах подняться. На подоконник складывали отобранное оружие и скоро насобирали целый арсенал. Надзирателю Колмакову разбили голову бутылкой, и Мартынов лично его перевязывал. Алексей Николаевич за бороду поднял своего соперника, поставил перед собой и внимательно разглядел. — Кто будешь? — спросил он сурово. — Бродяга. Покушать зашел.