— Пишите прошение на имя начальника участка, — отмахнулся сыщик. — Ежели он вас не посадит за укрывательство опасного преступника, то, может, и даст надлежащее распоряжение. Кавказцы, как и следовало ожидать, загалдели. Они-де ничего не знают про преступника, наняли человека на подряд землю сверлить, и вообще… Под их крики арестная команда уехала прочь. Ночью, когда поезд встал на ночлег в пустом охотничьем балагане, Алексей Николаевич вывел следопыта покурить. И там сунул ему в руку пачку банкнот: — Держи. Заслужил. — Ага, благодарствуйте. Ой! Че-то много… Мы на семьдесят пять договаривались. — Тут пять сотен. Остальные я взял из трофеев. Чуме уже все равно, а тебе к свадьбе пригодится. Только никому не говори. — Во дела! — выдохнул Стародубцев. — Ну вы душа человек… В мои обстоятельства вошли. Не ждал такого от сыщика. — Ты же теперь замаранный в их глазах. Понимаешь? Может, тебе на материк лучше податься? — Черта им драного! Скоро манифест, лишние все убегут. Останутся, кто прикипел. А новые поселенцы каторжного закона не признают. Глава 15 Домой! Когда в сумерках Лыков подъехал к губернаторскому дому, на крыльцо без шинелей выбежали Азвестопуло и Насников. — Что за манеры? Опять без нас? Мы государю пожалуемся! Алексей Николаевич, кряхтя, слез с саней, взял за шиворот Чуму и швырнул его под ноги помощникам: — Увести! Убийцу отконвоировали в областную тюрьму и посадили в одиночку. Статский советник отмахнулся от расспросов, попросил чаю и устало цедил его в столовой, ожидая хозяев. Когда пришли Григорьев с Бунге, он рассказал всем сразу, как изловил маньяка. Причем особо отметил, что именно совет Федора Федоровича привлечь к поискам Стародубцева дал результат. — Вы его пристройте к делу осведомления, полезный человек. Вице-губернатор обещал передать его на связь начальнику участка. А Насников с Азвестопуло обиделись на шефа. Отослал их в разные бесперспективные места и взял маньяка в одиночку. Некрасиво! Вместе ловили, а под конец все лавры себе? — Завтра домой, — остановил жалобы подчиненных статский советник. — Не велика честь изловить такую гниду… Потом, вы от него не удирали на ватных ногах, а я удирал. Захотелось вернуть должок. На Сахалине обязанности судебных следователей выполняли мировые судьи. Вечером мировой судья Первого участка Горобец в присутствии Лыкова снял с арестованного первый допрос. Почтарев признал вину по всем пунктам. Он заявил, что убийства в банде совершал единолично. И солдат, и китайцев. Судья начал допытываться, зачем Тертий совершал садистические действия. Законник никак не мог понять такой жестокости… — А папаша меня еще мальцом научил, — глупо ухмыльнулся Чума. — Ну и пошло дело. — Тебе нравилось мучить людей? — Ага. — Но почему? Во взгляде маньяка появилось что-то такое, от чего чиновников передернуло… В камере повисла тягостная тишина. Затем Почтарев пожал плечами и сказал: — Черт, видать, таким сделал. Я сам удивляюсь, как меня земля носит? А ведь носит, и не проваливаюсь. — И раскаяния нет? И жалости? — Не-а. Отпусти меня — я опять за тесак возьмусь. Вдруг глаза арестованного налились чем-то черным, и он закричал надрывно: — Не проваливаюсь. А должен! Ну где ваш Бог? Куда он смотрит? Ась?! Но истерика быстро кончилась, и Чума забубнил, что люди стервецы, они его спортили с малолетства, а сам он вовсе не злой… Алексей Николаевич сидел молча и разглядывал это поганое существо. Ведь чистый, беспримесный нелюдь! И едва достиг совершеннолетия… Каких дел он еще бы натворил, если бы сыщики его не остановили? Вурдалак, отбраковка человеческой породы. Сбой в теории эволюции Дарвина. Лицо Чумы, еще молодое, уже носило на себе печать пороков. Угри, нечистая кожа, ранние морщины. Наверно, или триппер, или сифилис… На вид обычная шпана, каких в России тысячи. Но два приличных человека вынуждены были ехать за десять тысяч верст, чтобы изловить тварь. Что теперь? За убийства солдат его непременно повесят. Вряд ли удастся злецу сбежать из камеры смертников. Надежнее, конечно, было бы его пришибить, но сейчас уже не получится. Хоть бы он сам себя порешил… Еще сыщик размышлял о том, что никогда прежде у него не было таких ничтожных противников. Лишь Погибельцев мог претендовать на некоторое значение в фартовой среде. Пусть не «иван», но имя-то он имел. А его подручные? Рядовые гайменники, тупые, заурядные, таких в любом притоне наберешь дюжину… Но на каждом из них кровь. Жертве все равно, кто лишил ее жизни, «иван» или рядовой бандит. Да, пушка стреляла по воробьям. Осознание этого было сродни унижению. Зато теперь выродки никого больше не убьют. Лыков ушел с допроса опустошенный. Много он видел всякой грязи, но такой тип попался ему впервые. Статский советник поделился впечатлениями с помощниками и сказал: — Зачем ему жить? Своими руками удавил бы. — Его и без вас удавят, по закону, — напомнил Сергей. — Да? А вдруг доктора признают невменяемым? Посадят в лечебницу, а там, глядишь, и сбежит? Надежнее сейчас удавить. Может, при попытке к бегству? — У военного суда больных не бывает, там все здоровые, — вмешался Насников. — А брать грех на душу… Лыков не успел принять решение. Утром, когда он укладывал вещи, без стука ввалился начальник Александровского участка титулярный советник Ляхович. На нем не было лица. — Что случилось, Фаддей Адамович? — Ваше высокородие… Алексей Николаич… — Ну? — Подследственный Почтарев свел счеты с жизнью. — Как? Разве у него не отобрали все опасные предметы? — Он перегрыз себе артерии на руках. Зубами. Лыков не поверил: — Что за сказки вы тут рассказываете? Это невозможно! Ляхович обиделся: — Это для нас с вами невозможно. А он… Видать, очень хотел умереть. Статский советник оделся и пошел в участковое управление. Там в камере временного содержания он обнаружил врачебного инспектора Стройновского. Тот сидел на стуле и что-то писал. Стены, пол — все было залито кровью. Чума лежал на кровати с вытаращенными глазами и искаженным лицом. — Франц Сигизмундович, скажите, как это вышло? Как ему удалось зубами? — Сам удивляюсь, — отложил перо эскулап. — Никогда подобного не видел. Дело в том, что у нашего организма есть защитные механизмы… Бр-р, в рифму. И если вскрыть вены, то кровь в скором времени течь перестанет. Стенки слипнутся, кровь свернется, ее ток остановится. — Да, я слышал, что иногда самоубийцы садятся в ванну с водой, чтобы истечь кровью гарантированно. Но ведь в камере ванны нет! — Нет. И арестант почувствовал, что может потерять сознание раньше времени и умереть не получится. Тогда он перегрыз себе не только вены, но и артерии. Они очень тонкие, стенки эластичные… Но сумел как-то. Причем у нас в запястье все перемешано. Помимо сосудов, есть еще сухожилия… Они жесткие! В них вся сложность, сухожилия отвечают за сгибание-разгибание пальцев, и как их перекусить? Не знаю. Но арестант как-то сумел. Кровь стала хлестать под давлением: видите, все стены забрызганы. А чтобы не было сгустков, он с силой тер себе руки в местах укусов, бил ими об стол, словом, всячески стимулировал кровотечение. Чтобы человек умер, ему надо потерять примерно половину своей крови. Тогда уже необратимо. Почтарев тер себе руки до последнего, покуда не лишился сознания. — Но как можно зубами перегрызть себе артерии? — все еще сомневался сыщик. — Адская боль, да и зубы не нож… Стройновский посмотрел на него поверх очков и покачал головой: — Даже не знаю. Я бы не смог. Попробовал тут, вас ожидаючи, куснуть себя за запястье. Жуть… Скулы сводит. И повторил слова участкового начальника: — Значит, очень хотел умереть. Утром следующего дня Лыков с помощниками опять разместились в собачьем поезде и отправились на материк. Последние лишения дались им относительно легко: они возвращались домой. Командированные спешили. В Николаевске выпили коньяку в кабинете Таута и пересели в розвальни. Вновь потянулись берега Амура, но на этот раз станции казались гостеприимнее, а щи в них — вкуснее. Наконец два сыщика и разведчик прибыли в Хабаровск. Насников опять поехал докладывать начальству и вернулся хмурый. Он сказал: — Велено во Владивостоке явиться к генералу Нищенкову. Он мне должен что-то объяснить. — Что именно? — Черт его знает. Но ничего хорошего ждать не приходится. Вроде бы приказ двух министров мы выполнили. А на душе паршиво… Троица села на первый же поезд. И вот они оказались во Владивостоке. Насников с вокзала отправился к генералу от артиллерии. Лыков с Азвестопуло заселились в свои прежние номера в «Гранд-Отеле», долго парились в бане гостиницы. Отужинали со вкусом в новом ресторане «Хижина дяди Тома» на Пекинской. А когда вернулись на Алеутскую, там их ожидал поручик. — Ну, Олег Геннадьевич, доложились? — спросил статский советник, добродушно улыбаясь. Поручик ему нравился, и он подумывал, не пригласить ли его через Таубе в Петербург, в Огенквар.