Следопыт бесшумно вошел, покосился на казака, и тот быстро удалился. — Узнал? — Не то чтобы узнал, однако намек получил. В пивной Егора Тухашвили. — Ну-ну, сыпь на стол. Тебе, может, водки? — Уф… Не мешало бы… Лыков много лет имел дело с агентами и знал, что каждое слово в разговоре с ними нужно взвешивать. Люди выдают себе подобных и в душе стыдятся этого. Вежливым и даже более того — уважительным отношением можно сделать их добросовестными информантами. А грубостью и небрежным тоном легко оттолкнуть. Статский советник вывел гостя в столовую. Ушедший было казак вскочил со стула. — Спи, мы сами, — отпустил его питерец. Он вынул из шкафчика бутылку, две рюмки, а из горки достал хлеб в холщовом мешочке и недоеденный круг краковской колбасы. Разлил водку, звякнул рюмкой, выпил. Стародубцев наблюдал за каждым его движением. Увидев, что его держат за равного, тоже выпил, закусил колбасой и выдохнул: — Крепка… Сыщик не торопил бывшего каторжного. Они посидели молча минуты три, потом выпили еще, и лицо ночного гостя изменилось. — Знаю я, где он. — А со мной пойдешь, не побоишься? — остановил его сыщик. — Ты ведь сейчас своего сдашь. Тебе могут не простить. Может, я один туда поеду? Двадцать пять рублей ты получишь только за подсказку. — Семьдесят пять лучше, — покачал головой Стародубцев. — Да и сволочь он даже по сахалинским понятиям. Тут убивцев — друг у друга на голове сидят. Но живодеров меж ними нет. И как только Большой Пантелей допустил? Он мужчина серьезный. — За китайцев, думаю, им платили… — Кто? — Это не твоего ума дело, но скажу: китайская разведка. Ответ статского советника сразил нового осведа: — Тут и шпионство замешано? Ну, тем более пора негодяя сократить. — Пора, сам так считаю, — поддержал Лыков. — Ты хорошо подумал? — Деньги до зарезу нужны, ваше высокородие. Жениться собираюсь. А вам собольи шкурки без надобности? Алексей Николаевич чуть не выругался, но сдержался: — Мне без надобности, а мой помощник ищет, где купить. — Пусть у меня купит. Дешево уступлю, по двадцать пять рублей. Три штуки осталось. — Петр Васильич, давай к делу переходи. Следопыт сжался, словно собирался прыгнуть в крещенскую полынью: — Сейчас. Неловко как-то… Лыков налил еще по рюмке. Выпили, и капорник заговорил: — Подсел я к компании одной. У Егорки всегда темный народ собирается, я промеж них свой… Ну, уши выставил. Разговор, кстати сказать, про вас зашел. — Про меня? — Ага. Вы, оказывается, знаменитость. Будто приехал из самого Петербурга сыщик по фамилии Лыков. Кое-кто вас знает, аж зубами заскрипел… — Кто же именно? — ухмыльнулся статский советник. — Авксентий Дружининский, Степка Серосекин… — Есть такие стервецы! С моего пинка на Сахалин прилетели. А не надо было людей убивать. Следопыт тоже осклабился: — Однако не думал я, что вы на слуху. Только вместе вина попили, а через час мне про Лыкова чудеса рассказывают. Будто бы вы всех фартовых насквозь видите, как этот… ну… — Рентген? — Во-во. Степка говорил, что в каждой цинтовке отыщется ваш крестник. Сыщик отмахнулся: — Много болтают, народ стал несерьезный. Вот раньше были, а? Измельчал жулик. — Измельчал, — подхватил Стародубцев. — Я тоже замечаю. Так вот… Разговор потом пошел пустой: про овес, про манифест царский. Я уж собрался уходить. Но тут подсел к нам еще один, Мокей Радченко. Он из Корсаковки, бочки делает. Корсаковка была дальним пригородом Александровского поста. Там селились люди попроще, которым в столице острова жить не по карману. — И со второго слова заговорил он про Христосика. Имени-прозвища не называл, но догадаться можно было. Мокей сообщил честной компании, что гиляк Ыркан из селения Нам-во собирается жениться. Прям как я. А у них, у туземцев, за жену принято давать выкуп. И с него тоже попросили десять аршин шелковой материи и собаку. Где взять? А тут выпал Ыркану фарт: наняли отвезти на буровую трех человек. Оглы Хана Маранского и Габдурахмана Малшигенова, это два бузуя кавказских, они землю сверлят для наследников Зотова. Приезжали сюда за провизией, закупили и — обрат к себе. — А где бузуи сверлят? — Лыков налил еще по рюмке. — В Набильском? — Немного повыше, в Ангар-во. — Где это? — Там речка Упленкути впадает в Ныйский залив. Иначе называется гавань Анучина. Тымовский округ, чай, знаете. — Так. И кто с ними третий? Чума, правильно я понял? — Он, беспременно он! — с жаром заявил следопыт. — Радченко так и сказал: старый житель приехал места поглядеть, где он сопливый бегал, а приходится прятаться. Это была важнейшая информация. Лыков тут же поверил, что ему указали след маньяка. Кто же еще мог заявиться на безлюдный остров зимой, чтобы укатить в глухую отдаленную местность? — Молодец, Петр Васильевич, — протянул свежеиспеченному агенту руку статский советник. — Я утром еду туда. Ты что надумал? — А, черт с ним, с хорьком, — зло ответил Стародубцев. — И я поеду. Пускай шакалы потом скулят, переживу. Женюсь я, ваше высокородие; средства нужны. Так семьдесят пять даете? — Как обещал. Сколько времени нужно, чтобы собраться? — Мне час, а насчет вас не знаю. — Утром в одиннадцать приходи сюда. Каюры, провизия — на тебе. Вот, возьми сотню на закупки. Одежда у меня есть. Поедем вдвоем, но потребуются еще санки. — Христосика назад везти? Соображаю. Будет все к одиннадцати часам. Разрешите идти? — Иди, — отпустил следопыта сыщик. Наутро, как и условились, два храбрых человека уехали из Александровска на западное побережье. Каюрами были гиляки, старые знакомые следопыта. Ребята зря времени не теряли, загрузили вещи сыщика и отправились в путь. На этот раз сани были русские, а не гиляцкие. Они имели высокие борта, и снег не так набивался в ноги, как по пути на остров. Им надо было перевалить через хребет и спуститься на лед реки Тымь, самой большой на русской части Сахалина. Поронай был длиннее, но его забрали японцы. Тымь они увидели возле Дербинского уже вечером. Заночевали у смотрителя, встали с первым светом и отправились к Охотскому морю. Двести верст пути караван одолел за три дня. Станков на реке не было, но имелись гиляцкие селения. В них и собаки, и путники отдыхали и кормились. После еды каюры уходили в балаган «убирать голову». Лыков зашел поглядеть, что это такое, и поразился. Каюры с непокрытыми головами сидели под лучиной и курили короткие маньчжурские трубки. А женщины расчесывали им косы, вылавливали из них вшей, давили в зубах и сплевывали… Такая вот туземная гигиена. Сначала русло Тыми было узким, и мешали упавшие в воду, вмерзшие в лед деревья. Чем ниже по течению, тем шире становилась река. Когда показался залив, Тымь была шириной уже сто саженей! Не доезжая до стойбища гиляков Ноглво, путникам попались развалины старого кордона. Его поставили еще в прошлом веке, чтобы шугать с реки японских браконьеров. Здесь караван свернул направо. Через час сыщик увидел хорошо памятный ему Набильский залив. Здесь он много лет назад подстрелил беглого каторжника, знаменитого «ивана» Шурку Аспида. Хороший получился выстрел… Собачий поезд остановился возле землянки, из которой тянулся вверх дымок. У входа валялись свежеколотые дрова, лаяла привязанная псина. Обнюхав Лыкова, она мигом заткнулась. Сыщик вынул браунинг, махнул рукой спутнику: приготовься! И толкнул дверь. Чуму он увидел сразу. Тот стоял к нему боком и разглядывал оленью шкуру, будто приценивался. До маньяка было три шага. Несколько кавказцев в ватных азямах сидели за столом и пили водку. Они крикнули спьяну: — Кого черт принес? Урдло[94], Петька Стародубцев! Ты чего тут? Чума бросил шкуру и медленно полез правой рукой под полу. Статский советник навел пистолет. Он очень хотел, чтобы негодяй дал ему повод выстрелить. Но тот, видимо, прочитал эту мысль на лице сыщика и встал во фрунт: — Сдаюсь! Не стреляйте, дяденька! — Петр, обыщи его, — приказал командированный, не сводя с маньяка пистолета. — Внутри в кармане у него саперный тесак. Еще нож, этот должен быть в сапоге, и самовзвод за поясом. Будь осторожен — опасный. — Этот опасный? — рявкнул следопыт и первым делом отвесил Чуме затрещину. — Недоносок, богова ошибка! Давай, что есть! На стол легли финка, тесак и револьвер. Не теряя времени даром, Лыков обыскал землянку и забрал вещи маньяка. В фанерном чемоданчике он нашел пачку банкнот: — Ого. Богато живешь. Это из военной кассы или Тунитай заплатил за убитых китайцев? Почтарев молчал, подавленный неожиданным арестом. Тут наконец опомнились хозяева землянки: — Вах, куда вы его? Он нам за постой должен!