– Спешишь с выводами, лейтенант, – покачал головой Гуров. – Впрочем, мы все имеем такую привычку – спешить с выводами. И первый спешил я сам. Ведь я все первое время, когда приехал сюда, считал убийцей вот этого молодого человека, – ткнул он пальцем в сторону Виктора. – Меня? – удивился тот. – Тебя, тебя. И ты давал для этого поводы. Вспомни, как ты себя вел, как мы с тобой «пообщались» тогда в гараже. Ну, и про завещание ты знал. А ты сам понимаешь, что означают для тебя лично изменения в этом документе. Но я не хочу снова мусолить эту тему. В общем, вчера я понял, что был неправ, и ты тут ни при чем. Тогда я обратил внимание на Аркадия. И целые сутки был убежден, как и ты, что он – главный виновник всех здешних безобразий. И капитана успел в этом убедить, и тебя. – И правильно сделали! – заявил Мироненко. – Нет никаких причин сомневаться в его виновности! – Нет, есть такие причины! И знаешь, кто меня заставил изменить свое мнение? Вот он же, Виктор. Точнее, его показания о событиях сегодняшней ночи. – Интересно, что же я такого рассказал, что заставил вас пересмотреть свое представление об убийце? – заинтересовался младший Селезнев. – Вроде я ничего такого не сказал… – И мне интересно, что за такие важные показания у него были, – присоединился к свидетелю лейтенант Мироненко. – Не расскажете? – Расскажу, но не сейчас, – ответил Гуров. – Мне самому еще надо все обдумать. Пока что прошу вас всех, особенно тебя, Виктор, и тебя, Аня, – повернулся он в сторону девушки, – придержать язык за зубами. Не надо говорить никому о том, что я не верю в виновность Аркадия Ширейко. Можно говорить, что я в ней сомневаюсь. И в твой план, лейтенант, относительно судьбы Ширейко мы внесем коррективы. Поднимемся сейчас наверх и снимем с секретаря наручники. И ты никуда его не увезешь. Надо, чтобы он оставался здесь до приезда адвоката Бориса Иртеньева. Так что никакого звонка Коптелову о присылке автозака делать не нужно, везти Аркадия Ширейко в Геленджик не потребуется. – Вот и хорошо, что Аркадия не посадят в тюрьму, – произнесла Аня Коробкина. – Он, конечно, задавака, но мне его жалко. И я тоже не верю, что он убийца. Как-то не хочется в это верить. И все же одного человека нужно увезти сегодня в Геленджик. – Кого же это? – удивился Гуров. – Вас! Вы ранены, а лечиться отказываетесь. Пусть вас осмотрит врач там, в городе. – Она права, – согласился с Аней Мироненко. – Никуда я не поеду, – заявил Гуров. – Мне никак нельзя отлучаться из этого дома. Как вы не понимаете? События приближаются к развязке, и моя задача – сделать так, чтобы эта развязка привела к установлению и аресту убийцы. Никто, кроме меня, этого сделать не сможет. А вы говорите – уехать… – Ну, если сами не хотите ехать, то давайте я хоть позвоню капитану, чтобы он привез нашего врача, – предложил лейтенант. – Ладно, на это я могу дать «добро», – кивнул Лев. – Все равно нужно позвонить Коптелову, рассказать ему о событиях минувшей ночи. Так что ты звони, а я, пожалуй, пойду в свою комнату да посплю часок. Но сначала – Аркадий. Пошли, поднимемся к нему вместе. Ты понял, какую линию мы будем держать? Установка такая: против него имеются серьезные подозрения. Он у нас – главный подозреваемый. Но улик для его задержания и помещения под стражу недостаточно. Поэтому я считаю твои действия чрезмерными. Впрочем, я сам все это скажу. Глава 25 Оперативники направились в комнату Ширейко. Здесь Гуров снял с секретаря наручники и изложил ему положение дел – изложил в том духе, как только что объяснял это лейтенанту. – Так что вы пока свободны, – сказал он в заключение. – Но свободны только в пределах этого поместья. Покидать его границы я вам не разрешаю. Следствие продолжается, и вскоре я надеюсь окончательно все выяснить и составить полную картину всех событий. Тогда будет установлена виновность каждого, причастного к совершенным здесь преступлениям, и будут сняты ограничения с тех, кто ни при чем. А на других, наоборот, наложат ограничения свободы, и весьма суровые. Если Лев ожидал горячего изъявления благодарности со стороны секретаря, то он ошибся. Аркадий отреагировал довольно сдержанно. – Хорошо, что вы пресекли вопиющее беззаконие, которое допустил этот ваш сотрудник, – кивнул он в сторону Мироненко. – Я могу повторить лишь то, что уже говорил ему: к сегодняшнему нападению на вас я непричастен. Я не знаю, как одежда нападавшего и его нож оказались у меня под подушкой. Я вообще непричастен ни к каким преступлениям, которые здесь совершались. И надеюсь доказать свою невиновность. – Весьма содержательная речь, – усмехнулся Лев. – Хоть сейчас можно с такой речью выступать в суде. Не знаю, сможете ли вы убедить судью. Меня вы, во всяком случае, пока не убедили в своей полной невиновности. Так что нам еще придется побеседовать. После этого оперативники спустились в комнату Гурова. – Прежде чем завалиться на боковую, хочу кое в чем удостовериться, – сказал он. – Во-первых, прошу меня разбудить сразу, как приедет Коптелов. Во-вторых, хочу спросить: а ты сможешь продержаться на ногах до его приезда? – Вы хотите, чтобы я продолжал сторожить комнату Ксении? – спросил Мироненко. – Не только комнату, но и саму Ксению. Если она захочет куда-нибудь пойти – допустим, на пляж, – ты должен находиться где-то рядом. – А если она будет против? – спросил лейтенант. – Скажет, чтобы я убирался подальше? – Тогда объясни ей положение дел. Скажи, что ей угрожает опасность. Ей и ее отцу. Но мне кажется, что угроза для нее – больше. В конце концов, сошлись на меня. Так ты выдержишь еще два часа дежурства? – Я не два, а все шесть часов выдержу, – ответил лейтенант. – Тем более уже день на дворе, что тут сложного, немного подежурить? – Тогда ступай на свой пост, а я постараюсь немного подремать. После ухода лейтенанта Гуров лег и через две минуты уже спал. У него накопился большой недосып, так что он проспал беспробудно почти три часа. Но когда кто-то потряс его за плечо, ему показалось, что прошло всего несколько минут. – Что, уже? – спросил он, не открывая глаз. – Да, товарищ полковник, вы сами просили вас разбудить, когда капитан приедет, – раздался голос Мироненко. – А они с врачом только что приехали. Я капитану тут вкратце рассказал, что у нас ночью произошло. У него к вам много вопросов. И врач хочет вас срочно посмотреть, если надо, сделать перевязку. – Это хорошо, что у человека много вопросов, – уже вполне бодро произнес Лев. – Сейчас, лейтенант, я только умоюсь, оденусь и буду готов отвечать на любые вопросы и подвергаться медицинским процедурам. Хоть пресс-конференцию с операцией устраивай. А еще мне нужно будет сделать несколько звонков и отдать пару распоряжений. Да, а криминалист из Краснодара еще не приехал? – Нет, его пока нет, – ответил лейтенант. – А врач дожидается в коридоре. – Что ж, врач пускай входит, – кивнул Лев. Спустя минуту в комнату вошел молодой человек в белом халате, с довольно сердитым видом. Он бросил взгляд на пропитавшуюся кровью повязку на руке полковника и, покачав головой, напустился на него: – Вы что, воспаление хотите заработать? Руку потерять? Вам срочно нужно сделать перевязку, сделать два укола. И вообще требуется покой. – На уколы и перевязку согласен, на покой нет, – возразил Гуров. – Какой покой, когда убийца бродит на свободе? Я в вашем распоряжении, доктор, а потом меня ждут дела. Все с тем же сердитым выражением лица врач перевязал его, осмотрел рану, сделал несколько уколов, после чего ушел. А Лев оделся и вышел в гостиную, где увидел капитана Коптелова. – Здравия желаю, товарищ полковник! – сказал капитан. – Я вижу, ночь у вас прошла бурно. Мне лейтенант кое-что рассказал, но какие-то вопросы после его рассказа остались. И самый главный – если убийца не Аркадий Ширейко, то кто же тогда? И почему вы так уверенно заявляете, что Аркадий здесь ни при чем? – Какой ты, капитан, любознательный, – усмехнулся Лев, – все тебе расскажи. Так и быть, я все объясню, но не сейчас. Сейчас мне срочно нужно побеседовать со свидетельницей Ксенией Селезневой. – Повернувшись к Мироненко, он спросил: – Она еще не вставала? Не выходила? – Нет, не выходила, – ответил лейтенант. – Есть, конечно, опасность разбудить девушку, – вздохнул Лев. – Но, с другой стороны, время уже почти девять, так что можно, наверное, и постучать. Он поднялся на второй этаж и решительно постучал в дверь Ксении. «Входите, открыто», – ответила она. Гуров вошел и увидел, что дочь Селезнева сидит в кресле, а рядом лежат снятые наушники. – Вам повезло, что я их сняла, – сказала Ксения, кивая на наушники, – а то бы ваш стук не услышала. Как только проснулась, села музыку слушать. – Вы что же, без музыки совсем жить не можете? – спросил Гуров. – Вчера я слышал, как из-за вашей двери музыка звучала, сегодня с утра тоже… – Нет, нельзя сказать, что я такой уж меломан, – ответила девушка. – Но если я расстроена, то нет ничего лучше, чтобы успокоиться, чем сидеть и слушать. – Значит, в последние дни вы сильно расстроены? – А как вы думаете? Гибнут люди, которые жили рядом с тобой. Не могу сказать, что охранник Борис или водитель Павел были для меня дорогими людьми, но вот Настю я хорошо знала и любила. И эти преступления продолжаются! Я слышала, что вы арестовали Аркадия, собираетесь увезти его в город, в тюрьму… – Нет, эти сведения уже устарели, – заверил ее Гуров. – Аркадий сидит у себя в комнате, никто его не собирается везти в тюрьму. Хотя это не значит, что у меня нет к нему вопросов. Но сейчас у меня есть вопросы к вам. В частности, относительно Аркадия. Могу я их задать? – Да, конечно. – Вчера Аркадий заявил мне, что у вас с ним очень близкие отношения. Что речь даже идет о женитьбе. Это правда? – Он сам вам так сказал? – прошептала Ксения. Было видно, что девушка буквально потрясена. – Да, вчера днем. Сейчас я уточню его слова. Слово «женитьба» не было произнесено, не было и слова «любовь». Я постараюсь как можно точнее передать слова господина Ширейко. Он выразился так: «Между нами существуют такие отношения… особые отношения…» И позже сказал: «Это вопрос мучительный для нас обоих». Вот я и хочу спросить: между вами действительно существуют «особые отношения», как выразился Аркадий? – Вовсе нет! С чего он это взял? – воскликнула Ксения, вскочив на ноги. От прежней расслабленности, вялости не осталось и следа. – Да, мы много времени проводим вместе, купаемся, играем в теннис. Но и все! С Аркадием интересно общаться. Из всех людей, которые здесь собрались, он наиболее разносторонний, у него много интересов. Он разбирается в людях, делает любопытные наблюдения. Но чтобы у нас были какие-то особые отношения… Что он себе вообразил?! – Что ж, я рад, что вы так точно и откровенно ответили на этот вопрос, – проговорил Гуров. – Теперь я задам вопрос более простой. Скажите, позавчера вечером – в тот вечер, когда погибла Настя, – вы ведь выходили из столовой во время ужина? – Да, я вышла подышать воздухом, – ответила девушка. – В какой-то момент за столом стало скучно, мне надоели разговоры о финансовой политике, о фьючерсах и биржевых торгах. А Анатолий Олегович только об этом и говорит. Вот я и вышла. – Аркадий сказал, что вы вышли вместе, чтобы пообщаться… – Да, он меня догнал во дворе. Не скажу, чтобы я была очень этому рада. Я бы и одна неплохо провела время. – Но все же получилось, что вышли вы вместе. А вернулись тоже вместе? – Нет, вовсе нет. Я походила вокруг дома минут десять. Разговор у нас с Аркадием как-то не клеился. По-моему, ему не о чем было со мной говорить. Я ему даже попеняла – зачем нужно было меня догонять, если говорить не о чем. – И что он ответил? – Что-то неопределенное пробурчал. Тогда я развернулась и вошла в дом. А он остался на улице. – И вы вернулись за стол? – Да. Я вернулась, когда раздавали десерт. Тут начался разговор о новых выставках в Москве, и мне стало интересно. В общем, всем было интересно, кроме мамы. Хотя она интересуется искусством, на этот раз почему-то не участвовала в разговоре и даже вышла из столовой. Это было нечто совершенно новое! Гуров во все глаза смотрел на Ксению. – Инесса Максимовна выходила из столовой? Вы первая, кто это заявляет. И сама госпожа Селезнева, когда я с ней беседовал, утверждала, что никуда не выходила.