– Однако сейчас я вынужден требовать передать мне этот документ. Дело об убийстве веду я, и все улики должны сосредоточиться в моем ведении. Позвольте… Но Лев не спешил отдавать записку. Он сложил ее и, все так же держа в руках, сказал: – Разумеется, улики должны сосредотачиваться у того, кто ведет дело. Но раз речь идет о документе, написанном от руки, правильным будет сразу же провести почерковедческую экспертизу. А это можно сделать только в нашей лаборатории. Давайте я сейчас передам эту записку экспертам, а вам мы отдадим копию. Потом, после экспертизы, вы получите и оригинал. – Так вы сделали копии? – На лице старшего следователя отпечаталось недовольство. – Их можно было делать только с моего разрешения! – Бросьте, Железнов! Нигде в служебных инструкциях нет пункта, который запрещал бы нам делать копии с изъятых документов. Нам это тоже нужно для работы. Вы, кажется, говорили о желании работать бок о бок… – Я от своих слов не отказываюсь! – гордо заявил старший следователь. – Но документ должен быть у меня! Я сам передам его почерковедам. Дайте его мне! Гурову не хотелось с первой минуты знакомства вступать в конфликты, он отдал записку следователю. Тот развернул ее, быстро проглядел, потом стал читать снова, уже внимательнее. На его лице проступило возбуждение. – Ага! Это же документ огромной обличающей силы! Все становится на свои места! Теперь ясно, кто организовал убийство Галустяна. Да и остальные два убийства тоже. – И кто же это, по-вашему? – Как «кто»? Вы же читали эту записку! Ход событий становится совершенно ясным! Совершенно! – И вы можете его описать, этот ход? – Что же тут особо описывать? Я повторяю, все совершенно ясно. – И все же, если вас не затруднит, изложите вашу версию событий, – попросил Гуров. – Чтобы, как вы выражаетесь, все стало ясно. – Хорошо, изложу. Хотя не очень понимаю, зачем это нужно. Тут не надо быть полковником, чтобы понять ход событий – тут любой сержант сообразит. Итак, уважаемый банкир Александр Львович уже в течение ряда лет занимался финансовыми махинациями. В частности, он практически разорил банк «Основа», в котором состоит председателем правления. Галустяну это каким-то образом стало известно. Скорее всего, у него есть информатор в окружении Киршера. Он собрал все эти сведения и стал шантажировать банкира. Тому ничего не оставалось, как организовать убийство шантажиста. Вот и все. – Интересная версия, – кивнул Лев. – И она, конечно, имеет право на существование. Но возникают несколько вопросов. Во-первых, действительно ли это писал Галустян? Может быть, это подделка? Во-вторых, даже если это писал он, насколько эти сведения соответствуют действительности? Может, все эти разоблачения высосаны из пальца? А в-третьих, действительно ли Галустян использовал эти данные для шантажа? У нас нет ни одного факта, который бы подтверждал такую версию. В-четвертых… – Да бросьте, полковник! – прервал его следователь. – «Во-первых, во-вторых…» Как же наш ресторатор мог не использовать такие данные? Для чего их в таком случае собирать? Для общего развития, что ли? Шантаж здесь имел место, это факт! Гуров уже хотел возразить следователю, но его опередил мелодичный женский голос, который произнес: – Простите, вы не могли бы говорить тише? Мама заснула, но сон такой… непрочный, она в любой момент может проснуться… Лев обернулся. В дверях стояла девушка, почти ребенок. Ее опухшее от недавно пролитых слез лицо ясно говорило о перенесенном горе. Это, конечно же, была старшая дочь Галустяна, Ани. Девушка оглядела стоявших в кладовке мужчин, и между ее бровями появилась сердитая складка. – И я не понимаю, что вы ищете в кладовке? – спросила она. – Вообще, наш дом обыскивают так, словно это не моего отца убили, а он сам кого-то убил! «Ого, а она девушка с характером!» – подумал Гуров. А вслух сказал: – Извините за беспокойство. Мы скоро уйдем. Однако следователь Железнов счел нужным поправить гостя из Москвы, а заодно показать, кто здесь главный: – Полковник Гуров не совсем точен. Мы уйдем, когда закончим обыск. И будем искать столько, сколько нужно. Если потребуется, весь дом перевернем, ясно? Вы вообще кто – родственница? – Это дочь погибшего, Ани Галустян, – поспешил внести ясность майор Глухов. – А, дочь! Это хорошо. Ты ведь знаешь почерк отца, верно? Ну-ка скажи, это он писал? – И Железнов протянул девушке записку, найденную в банке с рисом. Поведение следователя вызывало в Гурове возмущение, и он, не выдержав, вмешался. – Вы вовсе не обязаны отвечать на этот вопрос. Мне кажется, следователь Железнов слишком спешит. Обстановка совсем не для опознания почерка. Да и освещение здесь неподходящее… Как видно, старший следователь не привык, чтобы его так осаживали. Его лицо покраснело, он повернулся к Гурову, готовый произнести что-то злое, может, даже оскорбительное. Однако искоса взглянул на стоявшего рядом Глухова, на девушку в дверях – и сдержался. Вместо злой отповеди он сдержанно произнес: – Это полковник Гуров не совсем точен. Речь не идет об опознании почерка, а только о… об общем впечатлении. Взгляни все-таки, похоже, что это писал твой отец? Девушка пожала плечами, шагнула вперед и вгляделась в строчки на листе бумаги. Несколько секунд она разглядывала их, потом ответила: – Ну, это немного похоже на то, как папа писал. Да, немного похоже. Хотя в последнее время он мало писал от руки, чаще набирал на компьютере… – Понятное дело! – отреагировал следователь. – Кто же сейчас от руки пишет! Но это его рука, несомненно. Я нисколько не сомневаюсь, что эксперты скажут то же самое. Он аккуратно сложил листок и спрятал его в папку, которую держал под мышкой. После чего снисходительно обратился к Ане: – Ладно, ты и твоя мать можете спать спокойно. Пока. Думаю, сегодня мы обнаружили здесь все, что нужно. Но если потребуется, придем еще. Кто знает, какие еще документы тут в банках хранят? Всего хорошего. – И, ни с кем персонально не прощаясь, направился к выходу. Гуров взглянул на майора, потом сказал девушке: – Мы тоже уходим. Надеюсь, больше вас никто беспокоить не будет. Извините нас. И они с майором тоже направились к двери. Глава 10 Выйдя на улицу, Гуров взглянул на часы. Да, теперь ему стало понятно, почему Ани Галустян выражала недоумение по поводу затянувшегося обыска: ведь была уже половина двенадцатого. – Что ж, пожалуй, на сегодня хватит, – сказал он. Затем, обернувшись к майору Глухову, спросил: – Ну что, майор, подкинешь меня к месту проживания? Я вроде слышал, что нас поселят в замечательном месте, с видом на Волгу… – Обязательно завезу вас в гостиницу, – ответил Глухов. – Понятно, что вид сейчас будет не самый замечательный, да и любоваться им некогда будет. Но завтра, я надеюсь, вы все увидите. Он не только довез Гурова до гостиницы, но и проводил его в вестибюль – он хотел убедиться, что комнаты для московских сыщиков забронированы и никаких недоразумений не случится. Дежурная на ресепшене сообщила, что комнаты действительно выделены и одна из них даже занята. – Ага, значит, полковник Крячко уже на месте, – понял Лев. – Вот и хорошо. Что ж, майор, утром увидимся. Он поднялся в свой номер, бросил там сумку, плащ, а затем прошел к соседнему номеру. Не постучав, открыл дверь и услышал знакомый голос: – Стой, кто идет? Хотя ладно, не стой, лучше проходи в ванную и мой руки. У меня уже все готово для дружеского ужина. Гуров последовал совету друга. Вытирая руки в ванной, он высунул голову в комнату и спросил: – А дружеский ужин – это, конечно, твои вечные бутерброды с чаем? – А вот и не угадал, – ответил Крячко. – Нет, чай, конечно, никуда не делся. Но вместо бутербродов у нас нынче вон какая пицца. – И он показал на стол, занятый здоровенной коробкой. Гуров вытер руки, сел за стол, и Стас тут же налил ему полный бокал чая. Друзья приступили к трапезе. Когда они ездили в командировки вместе, как сейчас, им даже не нужно было договариваться, кто что берет и как они будут столоваться. Обычно Лев брал с собой банку варенья, сваренного Марией (сам он предпочитал малиновое, а Крячко больше любил клубничное), а Стас брал с собой бутерброды, кипятильник и термос. Остальное, вроде пиццы, приобреталось на месте. Опять же, по заведенному обычаю, во время еды они не говорили о деле. И только когда с основным блюдом было покончено и Гуров открыл варенье, а Крячко налил себе и другу по второму стакану чая, Лев спросил: – Ну что, всех успел допросить, кого вызвал? – Допросить всех успел, но толку от этого немного, – ответил Крячко. – Никто из менеджеров, или поваров, или других людей из ресторана не заметил в этот день ничего подозрительного. А у тебя какие-то новости имеются? – Имеются, – кивнул Лев. – Целый воз новостей. И ничего хорошего в этом возу нет. – А что так? – Со следаком познакомился, который эти дела ведет. Тип, скажу тебе, – в худших традициях. Но сначала я расскажу о находке, которую сделал Глухов. И он рассказал Стасу о записке, найденной в банке с рисом. И не только рассказал, но и дал ему прочитать копию этого замечательного документа. Рассказ настолько заинтересовал Крячко, что он даже о варенье забыл – взял ложку из банки, да так и не донес до рта. – Это что же получается? Выходит, Киршер не напрасно так боялся? Не зря запер себя в «комнате страха»? Галустян его шантажировал, и Киршер организовал его убийство! – Вот и следователь Железнов так считает. Не удивлюсь, если утром нам сообщат, что Киршер уже арестован. – А ты что, не считаешь эту бумагу важной уликой? – удивился Стас. – Пока что это никакая не улика, – ответил Гуров. – Пусть сначала почерковеды поработают, скажут, действительно ли это писал Галустян. Но даже если это написано его рукой… – Подожди! А как же слова секретарши Кати? – прервал его Крячко. – Ты что, забыл? Она слышала, как Киршер звонил Галустяну, и тот собрался ехать к нему в банк. И из этой поездки он уже не вернулся… – Да, эти два свидетельства согласуются между собой, – кивнул Лев. – Хорошо еще, что Железнов не знает о показаниях Кати – он бы тогда Киршера еще ночью арестовал. А мне как раз не нравится, что все так хорошо ложится, одно к одному. Выходит, этот банкир должен быть совершенным тупицей, чтобы так организовать убийство. Ну, сам посуди: зачем ему лично звонить намеченной жертве? Можно попросить это сделать кого-то еще. – Что ж, и на старуху бывает проруха, – заметил на это Крячко. Он с сожалением посмотрел на заметно понизившийся уровень варенья в банке, после чего закрыл ее, отложил ложку в сторону и повторил: – И на старуху бывает проруха. Может, обстоятельства так сошлись, что некогда ему было кого-то просить, надо было срочно заткнуть рот слишком разговорчивому партнеру, вот он и позвонил сам. А о записке, составленной Галустяном, он и знать не знал. – Ты очень кстати вспомнил о том, что они были партнерами по картам, – сказал Гуров. – Это возвращает нас к вопросу о первых двух убийствах. Я могу согласиться, что в деле о смерти Галустяна против Киршера имеются серьезные улики. Хотя и тут надо все внимательно проверить. Каждая из этих улик вызывает сомнения, и пока на них нельзя строить обвинение. А уж когда мы переходим к объяснению причин первых двух убийств, тут попадаем в полную темноту. Интересно, как ты их объяснишь? – Ну, допустим, банкир слишком часто стал проигрывать и заподозрил своих партнеров в нечестной игре. Помнишь, кто-то – кажется, Щербинин – говорил, что Котов практически всегда оставался в выигрыше. Банкиру это не понравилось, он заподозрил партнеров в жульничестве и встал на преступный путь. А может, Галустян поделился собранной им информацией за карточным столом, и теперь тайной банковских махинаций Киршера владели уже три человека? Вот он и устранил всех троих…