— Простите, — пробормотала я. — Не знаю, что на меня нашло. Тишина. Я открыла глаз, увидела, как родители переглядываются. Ада посмотрела на меня большими глазами и похлопала меня по руке. — Не переживай, чудик, — сказала она с улыбкой. Она посмотрела на мою ладонь и вскинула бровь. — Ого, в кои-то веки у тебя хорошие ногти. Я нахмурилась и посмотрела на пальцы. У меня были хорошие ногти. Они были длиннее обычного, идеальной формы и покрытые блестящим коралловым лаком. Комната начала медленно кружиться. У меня никогда в жизни не было розовых ногтей. У меня даже лака такого не было. — О, красиво, Перри, — добавила мама, радостно сменив тему. — Твои ногти обычно выглядят жутко. Я убрала руку из хватки Ады и подняла к лицу. Это же была моя рука? Она соединялась с моим телом, на ней были следы шрамов от времени, когда я была подростком-эмо, решившим, что царапать себя булавкой — хорошая идея. Я подергала за края ногтей, чтобы понять, мог ли кто-то наклеить эти ногти в шутку. Но они были настоящими, были на моих пальцах, хотя я не помнила, чтобы так их красила. — Что не так? — спросила Ада. Я покачала головой, подавив смятение. — Ничего, — выдавила я. — Просто… не помню, откуда этот цвет. Это твой? Ада ближе посмотрела на мои ногти. — Нет, эти слишком оранжевые. У меня есть такой оттенок, но с блестками. Я с надеждой посмотрела на маму. У нее был идеальный французский маникюр. — Не мой, — сказала она. — Но я бы себе такой взяла. Я кивнула и посмотрела на ногти. Все вокруг меня кружилось, пока я думала. Когда я могла это сделать? Как я могла забыть такое? Это не было значительным, но это не могло просто забыться. И откуда этот цвет? Я не помнила, чтобы покупала его. Еще и розовый? Фу. Такое бывало с пьяными. Может, я отключилась от «Никвила» или пока была на лекарствах в начале недели. Но это не объясняло, откуда вообще взялся лак. Может, я ходила во сне в круглосуточный магазин за лаком? — Может, ты откроешь новую страницу, — сказала мама, изящно жуя салат. — Было бы мило, если бы… Ее перебили три удара в дверь. Мое сердце сжалось в груди. Я заметила испуганное лицо Ады и поняла, что она ощущает то же самое. Папа нахмурился, недовольный, но не встревоженный, и поднялся, бросив салфетку на стол. — Я посмотрю, кто это, — проворчал он и ушел в коридор. Я смотрела на маму и сестру, те склонились вперед с напряженными плечами. Мы услышали, как папа снимает цепочку и открывает дверь. — Кто здесь? — его профессорский голос загремел в ночи. — Покажись. Пауза, а потом послышались его шаги по крыльцу. Он вернулся в дом и тихо закрыл за собой дверь. Он пришел в комнату, качая головой и сжимая что-то в руках. — Что там? — спросила я. Он остановился перед нами и поднял пару миниатюрных голубых ботиночков, они были соединены нитью с узелком, как для новорожденного. Жуть. — Я нашел их на горшке с цветком, — объяснил он. Ботиночки на нити свисали с его пальца и танцевали от движения, словно издевались надо мной. — Фу, пап, — Ада скривилась и заслонила лицо. — Убери их от стола. Мама согласилась, сказав, что неизвестно, чьи они. Только на меня это повлияло сильнее. Я была в ужасе, пока папа не бросил их в урну. Крышка закрылась со стуком, но мое сердце не успокаивалось. Кто-то идиотски шутил? У меня был выкидыш, и вдруг пара детской обуви появилась на крыльце. Но кто еще, кроме моей семьи, знал о моей ситуации, кто мог так сделать? Я поежилась и поспешила уйти из-за стола. Мне было все равно, что подумали родители. Аппетит окончательно пропал. ГЛАВА ШЕСТАЯ Я проснулась в странном темном месте. Подо мной не было подушки или матраса. Вместо этого я лежала на чем-то неровном, что царапало мои голые руки и щекотало ноги сзади. Я осторожно села, холодный ветерок вился вокруг меня, и от этого подпрыгивали волосы. Я была в лесу, заполненном сине-зеленым сиянием. Вокруг меня проносились светлячки, танцуя друг с другом. Крик ребенка разрушил тишину среди деревьев, и я тут же вскочила с земли, покрытой мхом, и пошла по неровной поверхности, пока не попала в темную часть лесной чащи. Я пошла по узкой пугающей тропе, пригибаясь из-за низких веток, что словно тянулись ко мне. Я была уверена, что, если посмотрю наверх, увижу глаза деревьев, следящие за моими движениями. Я почти слышала, как глаза двигаются на коре. Я шла и шла вечность, пока не попала на поляну. Мужчина сидел на бревне в центре, огонь ярко горел перед ним. Он был спиной ко мне и держал что-то в руках, смотрел на это и говорил порой что-то на языке, который я никогда не слышала. Я замерла на половине пути, и мужчина поднял голову. Я убедилась в правильности своих подозрений. Это был Декс в линялой серой кофте. И он знал, что я здесь. — Перри, — сказал он. Его низкий голос звучал так, словно в него добавили металла. Я пошла вперед, обогнула бревно и оказалась между ним и огнем. Он не посмотрел на меня. Его внимание было сосредоточено на том, что он держал в руках. Я не видела его толком, потому что это было укутано в белую ткань, но я понимала, что это явно был ребенок, который кричал раньше. — Хотел бы я, чтобы он был нашим, — отметил Декс, отсутствие эмоций звучало зловеще. — Возьми. Он протянул сверток, и я осторожно обхватила его руками. Я отогнула край ткани. Внутри была лишь груда сырой плоти, что хлюпала возле меня. За секунды гадкая кровь пропитала сверток и полилась потоками с моих рук. — Разве она не прекрасна? — спросил Декс и поднял голову. Его глаза были мертвыми, белыми, словно у мраморной статуи. — В чем дело? Голос папы прогремел из-за деревьев, и я вдруг увидела искусственный свет. Я скривилась от яркости, а потом открыла глаза. Я стояла посреди кухни в шортах и рваной футболке с концерта. В моих руках был большой кусок мяса, кровавого и сырого. Кровь стекала по моим рукам и ногам, окрашивая их в розовато-красный, лужа собралась у моих ног. Я развернулась и посмотрела на отца, стоявшего у холодильника с рукой на включателе. Его глаза расширились при виде меня. — Перри… что ты творишь? Я посмотрела на кусок мяса. Я понятия не имела, что произошло. Я была в лесу, а тут оказалась с куском мяса на кухне. Я ходила во сне. Папа открыл шкаф и достал тарелку, заставил опустить мясо туда. Оно упало с неприятным хлюпаньем. — Ты хотела что-то приготовить? Но сейчас середина ночи, — отметил он с опаской, убирая тарелку на стол и протягивая мне бумажные полотенца. — Боже, ты ела его сырым? Он коснулся моей щеки. Мое лицо было влажным вокруг рта. И тут я заметила вкус крови и мяса на языке. Похоже, ела. Волна отвращения накрыла меня, и я едва успела склониться над рукомойником, меня стошнило в него. Я слышала, что папа что-то ворчал. Он быстро покинул комнату. Мне было все равно, что я пачкаю кухню, мне нужно было вывести из себя этот яд. Он вернулся пару минут спустя с мамой. К тому времени тошнить мне уже было нечем. — О, Перри, — сказала мама при виде меня. Я помахала рукой, вытирая подбородок. Я включила воду, чтобы смыть рвоту, стараясь не смотреть на нее, чтобы приступ не повторился. А потом я умылась холодной водой и вытерла грязным полотенцем. Я глубоко вдохнула, содрогнувшись. Я была слабой и, что удивительно, голодной. Я развернулась и посмотрела на родителей. Они молчали, и я могла лишь представлять, что они думали. Они были близко друг к другу и далеко от меня, и я ощущала себя одинокой. Я знала, что мама порой боялась меня, но теперь они боялись вдвоем, и, возможно, это было оправдано. Казалось, я сходила с ума. * * * — Ох, мисс. Я не это заказывал. Мужчина произнес худший кошмар любого баристы. Я выглянула из-за кофе-машины и посмотрела на злодея. Это снова был противный Ларри. Я даже знала его имя, а он все еще называл меня «мисс». Может, это доказывало, что он злил меня сильнее, чем я его. Я вдохнула и сверкнула ему, как я надеялась, виноватой улыбкой. Это был мой первый день на работе, и все, что могло пойти не так, шло не так. Утро я провела за легким заданием, разбирала товар на складе, но Шэй ушла, и меня вывели в главный зал, где царил хаос. Я путала заказы, рявкала на людей и словно прорывалась сквозь грязь, делая самый простые вещи. А еще случалось так, что я начинала молоть зерна для кого-то, а потом оказывалась у стола с тряпкой и не помнила, как перешла к этому делу. С такими моментами Ларри был лишь пустяком. — Мне очень жаль, Ларри, — сказала я, подчеркивая имя. — Я сейчас сделаю другой.