Мы вышли на третьем этаже и повернули налево в коридоре с ковром. Несколько человек вышли из одного кабинета, общаясь. Я смущенно опустила рукава, чтобы они не видели мои синяки и царапины, покрывшие мое тело за последние сутки. Мама шла впереди в твидовой юбке-карандаше, мы миновали группу людей, не посмотревших на нас. Я смотрела на пол, не желая признавать незнакомцев. Ада споткнулась передо мной, ее ткнуло что-то блестящее и красное. Она потерла руку, и я услышала ее едва уловимый вскрик. Я подняла голову. Она пятилась, глядя на кого-то за моим плечом. Я остановилась и обернулась. В конце группы людей в середине коридора стояла спиной к нам женщина с лавандовыми волосами в красном бальном платье, ниспадающем на пол. Не часть группы. Даже не живая. Я посмотрела на Аду, а та остановилась вместе с мамой. — Что такое? — тревожно спросила мама. Ада потрясенно смотрела на Жуткую клоунессу, уходящую от нас, а потом посмотрела на меня огромными глазами. Понимающими глазами. Не только я. Ада тоже ее видела. — Ты ее видела! — воскликнула я. Она тряхнула головой и повернулась к маме. — Ничего. Кто-то врезался в меня. — Нет! — закричала я и схватила Аду за плечи. — Это была она! Ты ее тоже видела! Жуткую клоунессу! — Жуткую… что? — растерялась мама. А потом заворчала и вскинула руки в воздух. — Забудь, не хочу знать. Она пошла по коридору, Ада поспешила за ней, вырвавшись из моих рук и не глядя мне в глаза. Я оглянулась на Пиппу в последний раз, она стояла в конце коридора и смотрела нам вслед. Я изо всех сил бросила в нее свои мысли. «И все? — спросила я. — Даже не поздороваешься?». «Не принимай таблетки, — коротко ответила она. — Не дай ей обмануть себя. Она обманула меня». Я опешила. Я хотела бы видеть выражение ее лица четко с такого расстояния. «Таблетки? Кто обманул тебя?». — Перри! — позвала мама. Я оглянулась. — Иду. Она скрестила руки. — Скорее. Я рассеянно кивнула и оглянулась на Пиппу. Коридор был пустым. Я вздохнула и снова разозлилась. Я пошла по коридору за мамой и вошла в кабинет доктора Фридмана. Ничто не изменилось. Там все еще сидела за стеклом с нарисованным инеем беловолосая секретарша Бетани. Приемная была без окон, удушающей, всего два журнала и один «Ридерз дайджест», все из девяностых. Еще несколько человек ждали других врачей, смотрели друг на друга, на стены и пол. Мы долго не ждали. Доктор Фридман выглянул из кабинета. Теперь у него была борода, но остальное осталось прежним, как и пресыщенное выражение на лице. — Перри, — сказал он с фальшивым теплом. — Заходи. Я встала и была удивлена, что мама тоже встала. — Спасибо, что согласились так скоро ее принять, — сказала мама слишком сладко. А посмотрела на нее. — Куда ты? — Я хотела бы войти. Только через мой труп. Я посмотрела на доктора. Он тепло улыбнулся моей маме. — Простите, миссис Паломино, — сказал он. — Мне нужно быть с Перри наедине. Я торжествующе посмотрела на маму, радуясь мелочи, и пошла за доктором. Его кабинет не изменился. То же окно с видом на кленовые деревья, что были голыми и влажными поздней зимой. Я села на диван, как по привычке. Это изменилось. Подушки были тверже. Может, просто моя задница была уже не как у бегемота. — Ты сильно похудела, Перри, — сказал он, указав на меня ручкой. Я задумалась, не слышал ли он мои мысли. Нет, но его работой было читать меня. — С прошлого раза, конечно. — Ага, — сказала я, не утруждаясь. — И волосы уже не синие. — Не синие. — Я, кстати, смотрел твое шоу. Я невольно скривилась. — Было интересно, — продолжил он, уже заполняя листок глупого блокнота. — Я так понимаю, что больше ты этим не занимаешься. — Угу. — Хорошо. Не думаю, что для тебя это лучшая профессия. Я чуть не рассмеялась от слова профессия, а потом поняла, что он смеется надо мной. — Бывали и плюсы, — сухо сказала я. Он издал звук, похожий на вздох. А потом скрестил ноги и склонился вперед, глядя на меня. — Твоя мать объяснила, что с тобой происходит. Я хотел бы выслушать тебя. Мне уже надоело пересказывать события последних нескольких недель. Я глубоко вдохнула и погрузилась в это, старясь не сильно вдаваться в подробности. Но я рассказывала ему все. Он уже считал меня сумасшедшей, так что изменится? Мне было все равно, что он думал. Он слушал, кивал, писал, переворачивал листок и повторял. — А что с мужчиной, разбившим тебе сердце? — спросил он, когда я закончила случаем на крыше и странностями со временем утром. — Что? — почему он спрашивал это? Он меня вообще слушал? Демоны на крыше! — Твоя мама сказала, что ты расстроена из-за мужчины. Что ты его любила. — Как это связано? Он молчал. Он кивнул и издал «угу». — Это было давно. В прошлом году. — На исцеление требуется время, Перри. — Я исцелена. — Почему ты так думаешь? Я издала раздраженный звук. Я ощущала, что гнев поднимается все выше от носков к пальцам рук. Мне не нравилось, куда он ведет. — Я говорила, почему я здесь.