— Давай спать, — сказала она и осторожно подняла меня на ноги. Я сняла пожеванные джинсы и надела штаны пижамы, а потом отвернулась от нее, чтобы снять футболку. — Перри? Я замерла с футболкой на голове. — Что? — Твоя спина. Я пыталась увидеть, но не могла. Я опустила футболку, а Ада подошла и коснулась середины спины. Там было больно. — Его вина, — сказала она. — Тоже написано? — Да, — подтвердила она. — Не глубоко. Кровь не течет. Теперь я уже вряд ли сделала это с собой. И теперь это была его вина. Я выудила футболку и надела, мы пошли в ее комнату. Мы оставили включенной маленькую лампу, она тихо включила радио, чтобы успокоить нервы. Я устроилась рядом с ней, как делала она, когда ей было пять, а мне двенадцать, и я читала ей «Ужастики», пугая. Несмотря на ужас, окружавший нас, понимание, что что-то может произойти в любой миг, я не боялась. Это было сильнее страха. Я была… несчастна. Словно покрывало печали было где-то в моем разуме и смягчало меня каждой фиброй. Мне казалось, что это все. Что больше ничего не будет. Мне не хватит сил бороться. — Ада, — медленно и тихо начала я. — Я люблю тебя. Ты лучшая сестра и девушка, и мне жаль, что я двадцать три года ждала, чтобы сказать это. — Зачем ты мне это говоришь? — встревожено спросила она. — Потому что… — Не глупи, Перри. — Что-то происходит со мной. Что-то меняется. — Я тебя спасу. Мы будем в порядке. — Но это внутри меня. Понимаешь? Вряд ли у меня осталось много времени. Думаю, это последняя ночь. Ее рот раскрылся. — Как можно так говорить! — Ада, — я старалась подобрать слова, чтобы она понимала боль в моем сердце. Тяжесть. — Знаешь ощущение, когда плакала слишком много, всего было слишком много, и тело просто… прекращает работу? Я уже не могу. — Нет, — решительно сказала она, глаза вспыхнули. — Нет, ты не прекратишь. Ты не сдашься, Перри. Мы тебя исправим. Завтра я найду способ и все исправлю. Я попыталась улыбнуться, поблагодарить ее за настойчивость, веру, что все будет хорошо. Но я не смогла. Улыбку стер страх. Абсолютный страх. Я не была одна. Существо вернулось. Во мне. В моем разуме. В моей душе. Это снова происходило. — Беги! — в панике закричала я Аде. Она вскочила, глаза расширились от потрясения. Она реагировала недостаточно быстро. — Уходи! Уходи, Ада, иди к маме с папой! Беги! Прочь! Скорее! Уходи! Я не успела увидеть, послушалась ли она, мой разум был отброшен. Я лишилась контроля, не была уже хозяйкой тела. Я помнила последним, как мои ладони сжались в плотные кулачки. Все почернело. ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ — Она просыпается. Биту. Не лучшие слова при пробуждении. Я застонала и попыталась открыть глаза. Они словно были склеены. Горло першило от сухости Сахары, я скривила губы, уголки трескались с болью. Язык был с металлическим привкусом боли. Снаружи лился дождь. Я слышала его на окне и крыше. А за ним слышала дыхание людей, пытающихся вести себя тихо, но безуспешно. Я смогла протереть глаза. Они были покрыты засохшей жидкостью. Глаза открылись, и я увидела размытую кружащуюся комнату. Свою комнату. Был уже день, у моей кровати были мама, отец, Ада и Максимус. Ада держала в руках биту, но так, словно ей было больно делать это. Она оглядывалась и хотела уйти. Другие с любопытством смотрели на меня, затаив дыхание, тела были напряжены, словно они хотели бороться. Или бежать. От меня. Я хотела поднять голову, чтобы лучше рассмотреть, но она была слишком тяжелой. Я могла лишь лежать и смотреть на них. Смотреть, как они смотрят на меня. Максимус заговорил первым: — Перри, это ты? Что за вопрос? Я несколько раз кашлянула и ответила: — Конечно, это я. Все заметно расслабились, кроме Ады. Она повернулась лицом ко мне. Я охнула. На ее лбу справа была рваная рана, у глаза на щеке был бинт. Я тут же поняла, зачем ей бита. И почему она ее не хотела держать. Я сделала это с ней. Сделала, пока не была собой. — Что еще я сделала? — спросила я. Они молчали. — Расскажите, что я сделала! — завизжала я и закашлялась. — Ей нужна вода, — сказал Максимус и вышел. Когда я перестала кашлять, он подошел ко мне со стаканом воды. — Веди себя хорошо, — сказал он с улыбкой. Но она не отразилась в его глазах. Я кивнула, не было сил говорить. Он поставил стакан на стол и быстро попятился. Я нахмурилась и выпила прохладную воду. — Я не буду кусаться. — Ты пыталась, — ответил он, потирая руку. Он снова стоял рядом с моими родителями. — Перри, мы не знаем, что с тобой, — сказал отец, словно я просто была в плохом настроении последние дни. — Завтра мы отвезем тебя в больницу. Чтобы тебя осмотрели. — Пап, это не сработает, — сказала Ада, переложив биту в другую руку. Папа отмахнулся. — Ада, я слушал достаточно этого бреда. Это смешно и… кощунственно. Абсолютно. Церковь не верит в одержимость демоном. — Верят! — сказала она. — Я читала об этом! — О, в той чудесной книге, которую твоя сестра принесла домой из библиотеки? — Да! — завопила она. — Там, в Интернете, всюду. Максимус подтвердит! Скажи им, Максимус.