— Ясно. А вы мне не подскажете, где живет свидетель? Детектив хмыкнул: — Адресок тот же. Он умер еще года два назад. — Ладно, и на том спасибо. — Расмус поднялся с твердой табуретки, размял ноги. — Детектив Расмус, я скажу вам свое мнение, хотя вы меня об этом не просили. Вы ищете не там. Езжайте обратно в Пятый округ и ищите убийцу среди знакомых, любовников, недоброжелателей, да кого угодно. Не тормошите местные могилы. Вот мой совет. — Я услышал ваш совет, детектив. Но не обещаю, что воспользуюсь им. Ален кивнул и направился к выходу. В машине он нашел адрес единственной школы в городе и поехал туда. Через два часа детектив вышел из школы, хмурый и недовольный, держа в руке копию старой фотографии, на которой были запечатлены дети, пришедшие в первый класс. Глава 34 На отшибе С того дня, как меня избили, прошло несколько месяцев, раны затянулись, воспоминания еще приходили темными ночами, но они смывались холодной водой из реки. А вот сестра замкнулась еще сильнее. Она постоянно о чем-то думала, словно была не здесь и не сейчас. Даже когда мы сидели в лесу или у реки, она брала книгу, но не читала ее, а задумчиво смотрела на страницы. Ее мысли постоянно были чем-то заняты, словно она обдумывала план, взвешивала что-то, но никак не могла принять решение. В тот день, двадцать седьмого ноября две тысячи пятого года, как сейчас помню эту дату, мне вопреки странному нежеланию, пришлось, поддавшись на уговоры Си, тащиться в библиотеку, чтобы отнести прочитанные книги. В библиотеке меня угостили десертом, сказав, что это итальянский торт «Тирамису», который мы с сестрой еще никогда не пробовали. Это обстоятельство скрасило хмурый день и дождливую погоду. И меня несло домой с мыслью, что сейчас утащу Си в лес, мы сядем на наше бревно под густые еловые ветки и будем вместе поглощать очень вкусно пахнущий десерт. Около дома послышались громкие крики, доносившиеся изнутри. Кричала сестра. Раньше она никогда так не кричала, тем более в доме, — с надрывом, с ненавистью. Ее голос срывался на визг, казалось, что она захлебывается слезами. — Заткнись и вали прочь, пока не получила за свои слова, — гаркнул уже выпивший отец. Мы умели различать по интонации голоса степень его опьянения. И, скажу тебе, он был хорошо пьян в тот вечер. — Сирена, тебе лучше уйти проветриться, — сказала мама, как всегда, спокойно и безучастно. — Нет, нет, нет! Это неправильно! — надрывалась сестра, почти умоляя. — В этом доме правильно то, что я говорю, — взбесился отец. — Это мой дом и мои правила. — Ты что, не понимаешь? — не унималась сестра. О стену разбился какой-то предмет. Мое дыхание участилось, руки сжали контейнер с тортом, зубы сомкнулись. Отец сидел за столом красный, будто подставил свое лицо костру, мать же и сестра — бледные, словно окунулись в ледяную воду. Сестра казалась испуганной, ее веки опухли, а глаза покраснели. — Разговор окончен, — сказал отец и потянулся за табаком. — Нет, не окончен! — настаивала сестра. — Скажи правду! — Ты что, мелкая дрянь, вздумала мне перечить?! — Отец приподнялся со своего трона. Единственным выходом было метнуться вперед, закрыв сестру собой, и встать прямо между ними. Но Си схватила меня за руку, развернула к себе и, глядя заплаканными глазами, сказала: — Прости меня, прости. Малыш, ты должен знать! Ты, ты… — слова никак не срывались c ее подрагивающих губ. Наконец она сжала руками мои плечи и медленно, надрывно произнесла: — Тебя обманывали, мы все тебя обманывали. Она не успела договорить, отец оторвал ее от меня и швырнул в угол. Контейнер с тирамису упал на меня и открылся, измазав бежево-коричневой гущей. Но в тот момент все, кроме схватки с отцом и защиты Си, было не важно, не имело никакого значения. Моя нога взметнулась и ударила его в спину, когда он наклонился над ней и занес свой кулак. Отец упал рядом с Си, как и мягкие куски десерта, которые разлетались с меня в разные стороны. «Не смей, козел! Ублюдок, не трогай ее!» Сестра забилась в угол, сжалась в маленький и такой беззащитный комок. Мне удалось протиснуться мимо отца и вытащить ее из угла. Но он был проворным, всегда был злым и проворным. Этого ему не занимать. Отец схватил меня и поволок из кухни. Мне приходилось брыкаться, бить его кулаками по рукам, размазывая по нам липкую кашу несъеденного десерта, отчаянно кричать: «Беги, Си! Беги, беги, беги!!!» Он дотащил меня до нашей подвальной комнаты и, швырнув внутрь, захлопнул дверь, загородил ее чем-то тяжелым. Несколько попыток сдвинуть преграду не увенчались успехом. Оставалось только надеяться, что этого времени сестре хватило, чтобы сбежать. Оставалось только смотреть в маленькое окно на двор, где было мирно и спокойно, как в последние минуты перед страшной бурей. Хотелось орать: «Беги, беги, беги, не переживай за меня, я выберусь и найду тебя!» Но во дворе так никто и не появился. В темной прохладе комнаты со мной осталась только надежда, что она успела, что она в безопасности в нашем лесу. Мы столько раз убегали от него, столько раз. А у нее была фора, роскошь, которая нам не часто выпадала. Она же не могла не убежать?! Сомнения и страх разъедали меня изнутри. За дверью не были слышны ни крики, ни шаги, ни другие тревожные звуки. Захотелось просочиться в узкий створ окна, но мне и без попытки давно было известно, что мое тело стало слишком большим, а проем остался слишком маленьким. Отдышавшись, я вновь пытаюсь выбить дверь с разбегу. Попытка первая, вторая, третья… Результат: дверь заперта, содранная кожа и разбитый большой палец на ноге. Тело обессилело, пришлось сдаться, сесть на кровать и собрать с себя остатки десерта, машинально сунув их в рот. Он и правда был вкусным, этот размазанный по мне тирамису. Через какое-то время слезы потекли по щекам от безысходности и бессилия, а еще от слов Си. В этой оглушающей тишине темного и безжизненного подвала ее слова об обмане звенели в голове, отдавались множественным эхом в мыслях. Она не могла обманывать меня, только не она. И в чем был обман? Что она хотела рассказать мне? На улице кто-то подошел к окну, приставил фанеру, полностью закрывающую просвет, и забил пятью ударами молотка. Раз. Два. Три. Четыре. Пять. На реакцию сил не осталось, да и что можно было изменить? Меня замуровали в подвале. Неразборчивые звуки и тихие всхлипы просачивались в тишину из моего приоткрытого рта, а вырвавшиеся демоны страха и сомнений рвали сердце, грудную клетку, горло и мысли на мелкие кусочки. Глава 35 Ранним утром Ален уже был в участке. Пока никто не пришел, он внес пометки в их схему улик. В девять утра пять полицейских собрались на планерке. — Доброе утро всем. Я был в городе Ром эти два дня, но вы это и так знаете. Увы, не могу похвастаться чем-то стоящим. Скан документов и краткий отчет я разослал всем по почте. Вкратце о том, чего нет на бумаге. Детектив, который вел дело, уже отдыхает на пенсии, но я его навестил. Он считает, что жестокое убийство Люси Роттер совершил Питер Роттер, муж жертвы, который в эту же ночь уснул с сигаретой и сгорел в собственном доме. Но даже если предположить, что это так, то меня смущает время смерти супругов в одном временном промежутке. То есть человек, который не просто убил свою жену, но и сделал с ней то, что мы видели на фотографиях, тут же спокойно пошел в дом, закурил сигарету и уснул в своей кровати, оставив тело на улице, не боясь, что его могут обнаружить. И почему он не покурил на улице, не понравился вид? Это первая странность, которую я заметил. Вот вам вторая — заключение пожарных. Чак, ты смог что-нибудь узнать? — Я звонил в пожарную часть. Сейчас из той бригады, что выезжала на место, никто не работает. Давненько это было. Но Том нашел телефон одного из пожарных, который продолжает работать, но уже в пожарной части Первого округа. Я ему дозвонился, он вспомнил тот случай из-за изуродованной женщины перед домом. Подтвердил, что их версия была поджог, так как обнаружили следы горючих веществ. Почему в заключении указано «возгорание от непотушенной сигареты», он не знает. Подписывал заключение не он, а начальник пожарной части города Ром. Но он умер от рака в тот же год. Полдня вчера провисел на телефоне, — недовольно добавил Чак. — Ясно, — задумчиво произнес Расмус. — Забыл сказать. Этот пожарный мне еще сказал, что тело мужчины было обнаружено на кухне, а не в спальне. А в деле об убийстве указана спальня. — А он уверен? Прошло больше десяти лет. — Говорит, что помнит этот дом и обгоревший труп на кухне, а из сгоревшего окна был виден труп женщины. — Вот оно что. Хорошая работа. Услышав похвалу, Чак расправил плечи, выпятил грудь, изогнул губы в довольной улыбке. Ему не нравилось подчиняться, особенно надменному детективу Расмусу. Он считал себя лучшим в этой команде и был уверен, что, если бы расследование дела доверили ему, — на что он неоднократно намекал начальнику полицейского управления, — он давно бы его раскрыл. Имелось столько подходящих кандидатов, а вместо предъявления обвинения, да хоть этому жуткому Петросу, они все еще рылись в архивах и сидели на телефонах. Да еще это дело десятилетней давности… Но похвала за проделанную работу, причем от самого Расмуса, чуть притушила постоянно одолевавшие его чувства зависти, возмущения и скрытого гнева. Чак оглядел хмурого, невыспавшегося Алена с синяками под глазами и отросшей щетиной и почувствовал себя еще лучше. — Это все, Чак? — прервал его размышления Расмус. — Да, — ответил тот, ухмыляясь. — Тогда продолжим. Еще одно мое наблюдение, это несоответствие количества листов дела описи, не хватает трех листов. Хотя меня заверили, что это, скорее всего, просто чья-то ошибка, я в это не верю. — Я просмотрел электронные записи за последние годы, никто дело из архива не брал. Но электронный учет введен всего несколько лет назад, — добавил Том. — Да, это мне сказали и в полицейском участке Рома. Есть мысли? — Неужели ты думаешь, что кто-то из своих вытащил материалы дела? — удивленно спросила Агнес. — Я ничего не думаю. — Может, ты кого-то подозреваешь? — влез Чак. Расмус смерил его своим холодным испепеляющим взглядом: — Я всех подозреваю. — Кому надо копаться в старом деле? — спросил тихо Роберт. — Это хороший вопрос. Но меня больше волнует, что пропало из дела. Видимо, это было что-то очень важное. — Или просто описка, — снова встрял Чак. Ответа на его комментарий не последовало. — Агнес, ты изучила дело?