Внутри поднялась волна кипящей злости. Той, что выжигает страх, заполняет пустоту внутри, сминает любые доводы разума, заглушает первейший из инстинктов – самосохранения, дает смысл, ради чего жить и мстить… Захотелось пробить кулаком кирпичную кладку стены или хотя бы как следует врезать одному перевертышу. – А еще я могла отлично сдохнуть! И вчера, когда вывалилась из этого мротова воздуховода, лишь по счастливой случайности не свернув шею, и сегодня, едва не сгорев заживо и не разбившись в лепешку о брусчатку. – Ты не упала бы на землю. Я все рассчитал, – парировал Мрак. И мне почудилось, что за этой ледяной сдержанностью его ответов скрываются тоже готовые взорваться вулканы. Потому как не может у отморожен… хладнокровного двуликого так лихорадочно биться жилка на напряженной до обозначившихся мышц шее. – Рассчитал? Тогда еще и прочитай. Например, мое личное дело. Где четко литерами на всеобщем написано, кто я. И никакого отношения к твоим дружкам-врагам-поклонникам Рохтам, или еще гремлин знает кому, не имею. Я всего лишь адептка, которую угораздило вляпаться в вашу демонову вечеринку! А еще мне не повезло быть девушкой. Потому что Катафалк их ненавидит! – под конец я уже орала. Вдохновенно так. А когда замолчала, то услышала: – А мы думали, что ты, командир, погиб, – раздалось удивленное откуда-то сбоку. Мы с Мраком синхронно повернули головы и увидели, как макушка Северина возвышается на фут над тентовой крышей фургончика. – Не переживай. Убить меня женской истерикой не так-то просто. Пульсар в этом плане понадежнее. – Как же… понадежнее… Ты только обещаешь, – беззлобно пробухтел здоровяк. – Тебя на моей памяти сколько раз пытались продырявить? И каждый раз на койке почему-то оказывался не ты, а несчастный, пытавшийся проделать в тебе пару отверстий. – Наши все целы? – перебил словоохотливого подчиненного Мрак. – Не дождешься! – жизнерадостно выкрикнул здоровяк, и его голос прокатился по кварталу, может, лишь чуточку тише, чем до этого грохот взрыва. Как выяснилось, весь отряд действительно был цел и почти невредим. Леарда, как оставшегося сторожить вход, при взрыве не зацепило вовсе. Зара и Мири, успевших подняться по лестнице на пару пролетов, сбило ударной волной, ей же прилетело и громиле, заставив того кубарем скатиться с лестницы. Больше всего досталось нам со Стэйном. – Огнеборцев вызывай, – выслушав отчет громилы, приказал Стэйн. – Так уже, – с готовностью отозвался здоровяк. – Раз «уже», то помоги нашему… – мне показалось, что Стэйн не матерился лишь по той причине, что новых бранных слов еще не подвезли, а старые, которые он обычно использовал, просто не справлялись с текущей ситуацией, – артефактору спуститься. И глаз с нее не спускай. «Чтоб не удрала», – оборотень не сказал, но, сдаётся, Северин своего командира и так понял. Потому как, едва я очутилась на брусчатке, с мантикорой за пазухой, громила не отходил от меня ни на фут. Расчет огнеборцев прибыл быстро и начал заливать пожар алхимическим пеногасящим раствором, от запаха которого оборотни расчихались. – На сегодня свободны, – оглядывая отряд, скомандовал Стэйн. – А я в отдел. Писать отчет по произошедшему. Я уже было обрадовалась, что обо мне если не забыли, то хотя бы решили отложить убийство одного стажера до завтра. Увы… – А мисс Драккарти поедет со мной. Ее тоже ждет… отчет. Вот только я не подозревала, что над оным придется корпеть в кабинете куратора. Потому как именно туда я с двуликим по прибытии и отправилась. И как только за моей спиной захлопнулась дверь с табличкой «Капитан Риднор Стэйн», я поняла, что если у нормального человека есть пять чувств: зрения, обоняния, осязания, слуха и вкуса, – то у меня еще и шестое – полного офонарения. Это когда жизнь бьет ключом. Причем разводным. По голове. И ни разу не промахиваясь. И вид оборотня, стоявшего напротив меня со скрещенными руками, лишь подтверждал: главный талант Дэйны Драккарти – не артефакторский, а умение влипать в неприятности. Двуликий, кажется, заполнял собой все пространство. Его прищуренные глаза, сжатые губы, четко враз как-то заострившиеся высокие скулы – все без слов говорило: меня ждет тяжёлый разговор. И это бесило. Хотя… двуликий, подозревавший меня мроты знают в чем, мог бы привести и в допросную. И уже там, в присутствии того же Леарда, задать свои вопросы. И получить ответы со стопроцентной гарантией правдивости. Ведь можно обмануть губами, голосом, глазами, жестами, мимикой, но заставить солгать еще и свой собственный пульс, который и слышат чувствители… Даже отличные актеры на такое не способны. Но сейчас мы были не в допросной, а у него в кабинете. И я не могла не признать, что это еще не худший из вариантов. Вот только в воздухе вокруг нас с двуликим витало такое концентрированное напряжение, что я практически физически ощущала: еще немного, и оно меня либо ошпарит, либо ударит своим разрядом, либо рассечет и так готовые разойтись швы нервов. Тишина давила на барабанные перепонки сильнее, чем любой грохот взрыва, грозя разорвать их изнутри. Стэйн молчал. А я… Я его не прерывала. Потому как помнила завет папы. Отец мне всегда говорил: собеседника перебивать невежливо. Особенно хуком в челюсть. Правда, потом па добавлял про очень хочется и разводной гаечный ключ. Но сегодня был явно не тот случай… – Как так получилось, что ты упала на меня в момент боя? – сухо произнес двуликий, и о его взгляд в этот миг можно было порезаться. Я выдохнула, скрутив всю свою злость в тугой жгут. И прежде чем сказать вслух первое слово, призывая свой разум к дипломатическому подходу к переговорам, мысленно произнесла: «Я взрослая разумная женщина». Но потом вспомнила, что не соответствую ни одному из этих утверждений, и плюнула. Будь что будет! – Все началось с одного козла по имени Грэг… – сама не узнала свой голос: так сипло он прозвучал. Но чем больше я говорила, тем четче становилась моя речь. Рассказ вышел не коротким. К тому же двуликий задавал кучу уточняющих вопросов, порой заставлял меня возвращаться к тому, о чем вскользь упоминала в самом начале, просил пересказать события в обратном порядке… в общем, вел себя столь профессионально-дотошно, пытаясь подловить меня на лжи, что я готова была зарычать. И, в очередной раз объясняя, почему я решила не говорить ему о том, что я девушка, а не парень, зарычала. А еще сама не заметила, как мы в тот же миг оказались нос к носу с оборотнем. Не знаю, кто при этом сделал шаг навстречу. Он? Я? Или мы вместе? Да и не все ли равно… Если до этого твердолобого оборотня не доходят мои доводы, то я объясню ему еще раз. Самым доступным способом. Таким, для которого и слова-то особо не нужны! Я, пережившая вчера спарринг между двумя оборотнями, получившая сегодня самое ужасное из возможных распределение, чудом не убившаяся при взрыве и сейчас еще очутившаяся на допросе, была взвинчена до такого предела, что мне стало наплевать на все. Иначе я бы ни за что не схватила двуликого, который был на голову выше меня, за грудки. Причем схватилась за рубашку. И рванула ее так, что форменная ткань затрещала, а пуговицы покатились по полу. – Слушай, Стэйн, мне наплевать, что ты там не понял… – Это ты послушай, Драккарти, – перебил меня двуликий, буквально прорычав фамилию. А затем схватил меня за плечи и… приподнял над полом! Всего ничего – на пару футов. Но я отчего-то вместе с опорой лишилась и запала. А Мрак меж тем продолжил: – Не советую меня провоцировать. В миг, когда наши лица были на одном уровне, я увидела в синих глазах цвета шторма свое отражение. И догадалась, что и оборотень видит в моих себя. Одинаково взбешённые, мы сейчас дышали на двоих одной злостью. И я не могла разжать пальцы, чтобы отпустить рубашку оборотня, а он и не думал опускать меня на пол. Хотя другой на его месте уже давно бы поставил. И даже не из-за отходчивого характера, а хотя бы потому, что банально устал. Ведь стройная девушка не равно бесплотный дух. И весы это подтверждали. А этот двуликий даже и не думал… Именно в этот миг Стэйн шумно втянул воздух, прикрыл глаза и покачнулся. А меня наконец-то вернули туда, откуда взяли. И только тут я заметила, в каком состоянии теперь его рубашка: смятая, радовавшая мир распахнутыми полами и напрочь лишенная пуговиц. – Гхерн, как же не вовремя вернулось обоняние, – в раздражении выдохнул он, открывая глаза. И тут дверь в кабинет без стука распахнулась и от порога донеслось: – Рид, мне сказали, что ты вернул… – И тут же неизвестный, перебив сам себя, закруглился: – Понял. Не отвлекаю от процесса. Зайду позже. Я даже не успела обернуться, как створка захлопнулась. А я, глянув на обнаженный торс оборотня и прикинув, как сама выгляжу: помятой, с растрепанными волосами, что пускались чуть ниже плеч, – представила, что мог подумать случайно заглянувший в кабинет Стэйна офицер. Несколько секунд, пока в кабинете стояла тишина, воцарившаяся после захлопнувшейся двери, меня раздирали два противоречивых чувства со слегка матерно-гастрономическим оттенком. Так в одно время захотелось и сгореть от стыда, как оставленная без пригляда яичница, и со словами «за что?» от души поплакать в салатик, словно в мире разом скончалась вся соль. – Извини, – Стэйн первым нарушил молчание и устало потер переносицу. – Кажется, в чем-то ты была права с этим дурацким маскарадом… Ну вот нельзя же так признавать свои ошибки! С ходу. Без предупреждения. Потому, как едва я осознала услышанное, из меня словно вынули стержень. И откуда-то вмиг навалилась усталость этого длинного дня. – Спасибо, что спас, – невпопад отозвалась я. Мой взгляд упал на ряд выдранных пуговиц, а потом невольно скользнул на обнаженный гладкий мужской торс. Накачанный пресс, перечеркнутый ремнем и опушкой штанов. Я усилием воли заставила себя посмотреть выше. На литые плиты нагрудных мышц, бронзовую кожу, татуировку в виде вязи рун, которая располагалась чуть выше правого подреберья. В эту секунду я понимала мужчин, которых от глубин внутреннего мира легко отвлекает не менее глубокое декольте. – И… вы… – Поняла, что после того, как мы только что кричали друг на друга, «выкать» уже поздно: – Ты меня тоже извини… За порванную рубашку. Рид сдержанно кивнул и произнес: – Я с Омром поговорю, объясню, что он все не так понял. – После этих слов оборотня я чуть было решила, что он не такой уж и зверь, как Стэйн закончил: – А сейчас я жду от тебя отчет по тому, какие артефакты были в квартете убитого и почему произошел взрыв. Все же зверь! Часы соглашались с этим, показывая ровно полночь. Стэйн повернулся и направился к своему столу. У меня, при взгляде на его широкую прямую спину, словно олицетворявшую злой рок одной неудачливой адептки-артефактора, невольно вырвалось тихое ругательство: – Вот крых! И сказано-то было – сама не расслышу толком. Но то – я. А то – оборотень. Впрочем, Стэйн даже не обернулся, лишь замер на миг и произнес: – Драккарти, не матерись. Я сморщила нос и проворчала скорее себе, чем двуликому: – Ну вот как всегда. Я к людям и нелюдям со всей душой, а они мне об этикете… Мне показалось или один двуликий в ответ на мою реплику хмыкнул? – Через два часа жду отчет. – Стэйн уселся за свой стол, видимо планируя заняться тем же самым. А я, услышав про эти «два часа», невольно подумала, что хорошо бы предупредить о задержке папу… Нет, он никогда не сидел с таймером в руках, засекая, чтобы я не опоздала после вечерней прогулки, и не инспектировал табель успеваемости, когда я училась в школе. Отец всегда говорил: «У семи нянек дитя будет с гиперопекой. А она – ржа, которая разъедает характер». А папа, как истинный магомеханик, был сторонником антикорозийных мер. Поэтому жизнь у меня была более чем вольная. Самостоятельная. Но я всегда чувствовала заботу отца и то, что он за меня переживает. По-своему, стараясь зачастую этого не показывать. А я в ответ старалась лишний раз не давать ему повода для переживаний. Вот и сейчас рука машинально нырнула в карман, чтобы достать амулет связи и… едва не порезалась об осколки. Просить было неудобно. Особенно если учесть, что полчаса назад я с полной самоотдачей кричала на Стэйна… Но… Плевать! Скандалов у меня в жизни еще полно будет, смогу вдоволь побыть и гордой, и бескомпромиссной, а отец – один-единственный. И его неравная система – тоже. Поэтому я, уже собравшаяся уходить, сдала назад. Причём сделала это в лучших традициях чабиля: шагнув спиной вперед. И лишь потом развернулась. Надо ли говорить, что меня встретил весьма заинтересованный взгляд двуликого. Он даже голову чуть наклонил набок, став при этом похож на озадаченную овчарку. – Что-то еще? – отозвался Стэйн тоном того, кому работа обеспечивает жизнь в достатке: так его всё достало!