И он всегда так и собирался поступить, что теперь выглядит довольно забавно, если вспомнить этот фарс с мисс Уотсон. В комнату вошла горничная и поставила на столик между ними чайный поднос. – Кухарка испекла твои любимые бисквиты, – сказала Вайолет, подавая ему чашку с чаем, сервированным именно так, как он любил, – без сахара, с капелькой молока. – Ты предугадала мой визит? – спросил Грегори. – Не сегодняшний, – ответила Вайолет, отпивая из своей чашки. – Но я знала, что ты появишься очень скоро. Когда проголодаешься. Грегори усмехнулся. Ведь она была абсолютно права. Как и у большинства мужчин его возраста и статуса, в его квартире не было места для нормальной кухни. Он питался на приемах, в клубе и, естественно, у матери и родственников. – Благодарю, – пробормотал он, принимая от нее тарелку с шестью бисквитами. Вайолет, склонив голову набок, секунду задумчиво смотрела на чайный поднос, а потом положила два бисквита на свою тарелку. – Меня тронуло, – сказала она, поднимая глаза на сына, – что в ситуации с леди Люсиндой ты обратился за помощью ко мне. – Вот как? – не без любопытства спросил Грегори. – А к кому еще я мог бы обратиться с такой просьбой? Вайолет откусила крохотный кусочек бисквита. – Конечно, твой выбор очевиден, однако вспомни – ты редко обращаешься к семье, когда тебе требуется помощь. Грегори замер, потом медленно пересел так, чтобы сидеть к ней анфас. Глаза матери – пронзительно-синие и видящие насквозь – были обращены на его лицо. Что она хотела этим сказать? Нельзя любить семью сильнее, чем он. Вайолет улыбнулась. – О, только не обижайся. – Вайолет потянулась через стол и похлопала его по руке. – Я вовсе не имела в виду, что ты нас не любишь. Но ты действительно предпочитаешь все делать сам. – Например? – Ну, искать себе жену… Он тут же перебил ее: – Ты хочешь уверить меня в том, что Энтони, Бенедикт и Колин приветствовали твое вмешательство, когда искали себе жен? – Нет, естественно, нет. И никто не поприветствовал бы. Однако… – Она провела рукой по воздуху, как бы стирая предложение. – Прости меня. Это был неудачный пример. Тихо вздохнув, она повернулась к окну, и Грегори понял, что мать готова оставить тему. К его собственному изумлению, он к этому готов не был. – Что плохого в том, что кто-то предпочитает все делать сам? – спросил он. Вайолет посмотрела на него. Вид при этом у нее был такой, будто ее насильно вовлекают в неприятный разговор. – Ничего. Я очень горда тем, что вырастила самостоятельных сыновей. Ведь вы, все трое, выбрали в жизни свой путь. – Помолчав, она добавила: – Конечно, не без помощи Энтони. Он разочаровал бы меня, если бы не присматривал за вами. – Энтони безмерно великодушен, – тихо произнес Грегори. – Да, именно так, не правда ли? – с улыбкой сказала Вайолет. – Ведь он тратил на вас и свое время, и свои деньги. В этом он очень похож на отца. – На мгновение ее взгляд стал мечтательным. – Мне так жаль, что ты никогда не знал его. – Энтони был мне как отец, – сказал Грегори не только потому, что хотел сделать ей приятное, но и потому, что это было правдой. Вдруг губы его матери сжались, а уголки рта опустились. Грегори испугался, что она вот-вот заплачет, и вытащил из кармана носовой платок и протянул ей. – Нет, в этом нет надобности, – заверила его Вайолет, хотя платок взяла и глаза промокнула. – Я в порядке. Просто немного… – Она проглотила комок, застрявший в горле, и улыбнулась. Однако в ее глазах остался подозрительный блеск. – Когда-нибудь ты поймешь – когда у тебя будут собственные дети, – как приятно слушать такие слова. Она отложила платок, взяла чашку и сделала глоток и вдруг довольно заахала. Грегори усмехнулся. Его мать буквально боготворила чай. Ее чувства не шли ни в какое сравнение с традиционной английской любовью к чаю. Она утверждала, что чай помогает ей думать. Грегори порадовался бы этому, если бы не тот факт, что предметом ее раздумий слишком уж часто становился он. К третьей чашке мать обычно разрабатывала пугающе подробный план его женитьбы на дочери какой-нибудь подруги, которую она чаще всего навещала по утрам. – Хорошо, что ты обратился ко мне. Есть дела, с которыми может справиться только женщина, – махнула на него рукой Вайолет. – У тебя не было иного выхода, кроме как обратиться ко мне. Это было правдой, поэтому Грегори промолчал. – Ты привык, что за тебя все делается, – заявила мать. – Мама. – Гиацинта такая же, – поспешно добавила она. – Думаю, это симптом младшего ребенка. Честное слово, я не хочу сказать, что ты ленив, или избалован, или мелочен. – А что же ты хочешь сказать? – поинтересовался Грегори. Она одарила его лукавой улыбкой. – Я просто хочу сказать, что тебе никогда не приходилось над чем-то усердно трудиться. В этом смысле тебе очень повезло. Хорошее само случается с тобой. – Ты, как моя мать, этим обеспокоена? – О, Грегори, – сокрушенно вздохнула она, – ничем я не обеспокоена. Я желаю тебе только добра. Ты же сам это знаешь. Он не смог определить, какого ответа требует это заявление, поэтому промолчал и лишь многозначительно поднял брови. – Наверное, я говорю сумбурно, – нахмурилась Вайолет. – Я пытаюсь сказать, что тебе никогда не приходилось тратить много усилий на то, чтобы достичь цели. Только я так и не поняла, в чем причина – в твоих способностях или в целях. Грегори продолжал молчать. Взглядом он нашел особо сложное переплетение рисунка на обоях и задержался на нем. Он ни на чем не мог сосредоточиться, потому что мысли крутились в вихре. И куда-то неслись. В комнате стояла тишина, воздух был неподвижен, но ему все равно казалось, будто что-то давит на него, жмет со всех сторон. Он не знал, что она собирается сказать, но каким-то образом… понял. И это было важно. Возможно, важнее, чем что-либо слышанное им. – Ты не желаешь просить о помощи, – сказала мать, – потому что для тебя важно, чтобы братья видели в тебе взрослого человека. И в то же время… В общем, жизнь дается тебе легко, и иногда мне кажется, что ты даже не пытаешься… Грегори уже набрал в грудь воздуха, чтобы заговорить. – Дело не в том, что ты не хочешь пытаться, – опередила его Вайолет. – Просто в большинстве случаев тебе это и не требуется. А когда же оказывается, что обстоятельства требуют от тебя приложения всех сил… Если ты не можешь сам справиться с делом, то решаешь, что оно просто не стоит твоих усилий. Грегори обнаружил, что его взгляд вернулся к заинтересовавшему его завитку на обоях. – Я знаю, что значит трудиться ради чего-то, – тихо сказал он и посмотрел матери в лицо. – Чего-то отчаянно желать и знать, что желаемого можно и не достичь. – Знаешь? Я рада. – Вайолет потянулась за чашкой, но, вдруг передумав, убрала руку и взглянула на сына. – Ты достиг желаемого? – Нет. Она на мгновение опечалилась. – Сожалею. – А я нет, – напряженно произнес он. – Уже нет. – О, понятно. – Она села поудобнее. – Тогда я тоже не сожалею. Полагаю, это пошло тебе на пользу. Первым порывом Грегори было обидеться, но, к его собственному изумлению, он сказал: – Вероятно, ты права. Мать понимающе улыбнулась. – Я рада, что ты видишь все в таком свете. Многим это не дано. – Она посмотрела на часы и воскликнула: – О боже, время! Я обещала Порции Фезерингтон заехать к ней во второй половине дня. Грегори встал вслед за матерью. – Не беспокойся насчет леди Люсинды, – сказала Вайолет, направляясь к двери. – Я обо всем позабочусь. И, пожалуйста, допей чай. Ты меня очень тревожишь – ведь о тебе некому позаботиться. Еще год такого питания – и от тебя останутся кожа да кости. Грегори проводил ее до двери. – Если учесть, что меня постоянно подталкивают в сторону брака, то от этого будет большая польза: поможет отбиваться. – Да? – Она задумчиво оглядела его. – Как хорошо, что я больше не пускаюсь на всякие хитрости. Я обнаружила, что множество мужчин обращают внимание только на то, что им обстоятельно растолковывают. – Даже твои сыновья. – Особенно мои сыновья.