Она приложила палец к его губам. И прошептала: – Я хочу быть твоей. – Помолчав, добавила: – Сегодня. По его телу прошла волна трепета, дыхание стало учащенным и шумным. Он что-то простонал – возможно, ее имя, – и их губы слились в поцелуе, который одновременно дарил и принимал страсть и разжигал и поглощал огонь. Люси и не заметила, как ее руки, будто сами по себе, стали разводить полы его сюртука и раздирать ворот рубашки в стремлении прикоснуться к его горячей коже. Глаза Люси расширились от изумления, когда она увидела, что он стал снимать рубашку, причем не медленно, а с какой-то лихорадочной поспешностью, которая только подчеркивала силу его желания. Грегори уже не владел собой. Он превратился в такого же раба горевшего внутри огня, как и Люси. Он отшвырнул рубашку, и Люси восторженно вскрикнула при виде его обнаженной груди, выпуклых мышц, перекатывавшихся по покрытой курчавыми волосками коже. Он был красив. Люси и не думала, что мужчина может быть так красив. Это было единственное слово, которым можно было описать его. Она осторожно дотронулась до его груди и, ощутив, как бешено застучало сердце под ладонью, едва не отдернула руку. – Нет, – покачал головой Грегори, накрыв ее руку своей. И заглянул ей в глаза. А она не смогла отвести взгляд. В следующее мгновение он опустился на нее, и она опять ощутила на себе его тяжелое и горячее тело. А ее сорочка… теперь она уже почти не скрывала тело. Сначала она была на бедрах, потом оказалась на талии. И Грегори прикасался к ней – не «там», но рядом. Гладил ее по животу, обжигая своей горячей ладонью. – Грегори, – прошептала Люси, когда его пальцы коснулись ее груди. – О, Люси, – простонал он, принимаясь тискать и мять ее грудь, теребить сосок и… О боже! Разве возможно, чтобы все, что она чувствует, отдавалось «там»? Люси ощутила острую потребность вжаться в него бедрами. Она стремилась к чему-то, что не поддавалось определению, к чему-то, что могло бы наполнить ее, насытить. Грегори быстро и решительно стянул с Люси ночную сорочку, и она осталась абсолютно обнаженной. Она подсознательно попыталась прикрыться, но Грегори перехватил ее руки и прижал их к своей груди, а потом опять сел прямо и посмотрел на Люси так, будто… будто… Она была прекрасна. Он смотрел на нее так, как мужчины всегда взирали на Гермиону. Только в этом взгляде было и нечто другое. Страсть, желание. Люси ощутила себя божеством, которому поклоняются. – Люси, – прошептал Грегори, едва касаясь, гладя ее по груди. – Мне кажется… я думаю… Он замолчал и покачал головой. Медленно, как бы не понимая, что с ним происходит. – Я так ждал этого, – тихо проговорил он. – Всю жизнь. Я даже не знал об этом. Не знал. Люси поднесла его руку к губам и поцеловала в ладонь. Она все поняла. Неожиданно Грегори поднялся и принялся спешно расстегивать бриджи. Люси ошеломленно наблюдала за ним. – Я буду нежным, – пообещал он. – Даю слово. – А я и не беспокоюсь, – сказала Люси, неуверенно улыбаясь. Грегори улыбнулся ей в ответ. – Да, но вид у тебя обеспокоенный. – Ничего подобного. – Однако взгляд она отвела. Грегори усмехнулся и лег рядом с ней. – Может быть больно. Мне говорили, что так бывает в самом начале. Люси замотала головой. – Меня это не волнует. Грегори погладил ее по руке. – Запомни: сначала будет боль, а потом станет лучше. Люси ощутила, как где-то внизу живота стало разгораться обжигающее пламя. – Насколько лучше? – чужим голосом спросила она. Грегори лег на нее и всем телом ощутил ответный жар ее тела. И понял, что погружается в грех. И в блаженство. – Намного, – наконец сказал он, прищипывая губами кожу на ее шее. – Вообще-то даже больше, чем намного. Он раздвинул ей ноги и устроился между ними. Почувствовав его мужское естество, твердое и горячее, она напряглась. Он, вероятно, догадался, в каком она состоянии, потому что прошептал ей в самое ухо: – Ш-ш-ш… А потом его губы стали медленно двигаться вниз. И вниз. От шеи они переместились к ямочке на плече, затем… О господи! Он обхватил ладонью ее тугую грудь и взял губами сосок. Люси дернулась под ним. Он усмехнулся. Одной рукой прижав ее плечо к матрасу, другой он продолжил эту сладостную пытку, прерываясь только для того, чтобы перебраться к другому соску. – Грегори, – выдохнула Люси, не найдя иных слов, чтобы выразить свои эмоции. Она чувствовала себя беспомощной перед этой чувственной атакой. Она лишилась способности давать определения, разъяснения, толкования. Она могла только чувствовать, и это было чудовищно, до умопомрачения восхитительно. Грегори оставил в покое ее сосок и подтянулся вверх, чтобы их лица оказались рядом. – Дотронься до меня, – учащенно дыша, попросил он. Люси испуганно заглянула ему в глаза. – Где хочешь, – добавил он. Только тогда Люси сообразила, что все это время ее руки были вытянуты вдоль тела, а пальцы судорожно комкали простыню, как будто пытались удержать ее от падения в пропасть безумия. – Прости, – сказала Люси и вдруг начала смеяться. Грегори усмехнулся. – Придется отучить тебя от этой привычки, – проворчал он. Люси обняла его за шею. – Ты не хочешь, чтобы я извинялась? – спросила она. Когда он шутил, когда поддразнивал ее, ей становилось хорошо. Это прибавляло ей отваги. – Только не за это, – ответил он. Она потерлась ногой о его икру. – Никогда? Его руки стали творить совершенно невообразимые вещи. – Ты хочешь, чтобы я извинился вот за это? – Нет, – выдохнула она. Он дотрагивался до нее нежно и в тех местах, к которым, как ей казалось, прикасаться не следовало. По идее она должна была бы считать его действия ужасными, но не считала. От того, что он делал, ей хотелось выгибаться, извиваться, вытягиваться. Она не понимала, что чувствует, и не смогла бы описать это, даже если бы ей помогал сам Шекспир. Однако ей хотелось большего. Это было единственное, что она знала, единственное, к чему стремилась.