Она сидела по диагонали от Грегори и, прищурившись, смотрела в окно. Грегори промолчал. – Ох, Грегори, – вздохнула Вайолет, – сыночек мой, бедняжка. – Тебе придется уехать из города, – сказала Гиацинта. – Она права, – согласилась с ней мать. – Ничего не поделаешь. Грегори опять промолчал. Что Люси имела в виду под «не было другого выхода»? Что это значило? – Я никогда не приму ее, – ворчливо произнесла Гиацинта. – Она станет графиней, – напомнил ей Колин. – А мне плевать, пусть она станет хоть королевой… – Гиацинта! – осадила ее мать. – А что тут такого? – ощетинилась Гиацинта. – Никто не имеет права так унижать моего брата! Никто! Вайолет и Колин одновременно посмотрели на нее: Колин – весело, Вайолет – встревоженно. – Я уничтожу ее, – продолжила Гиацинта. – Нет, – тихо возразил Грегори, – не смей. Остальные члены семейства резко замолчали, и у Грегори возникло впечатление, что до того момента, как он подал голос, они не замечали, что он не принимает участия в общем разговоре. – Ты оставишь ее в покое, – добавил он. Гиацинта недовольно поджала губы. Он пристально посмотрел ей в глаза. – И если ваши пути пересекутся, – сказал он, – ты проявишь исключительное дружелюбие и доброту. Ты поняла меня? Гиацинта ничего не ответила. – Ты меня поняла? – закричал Грегори. Все семейство ошеломленно уставилось на него. Ведь он никогда не выходил из себя! Никогда! И только тогда Гиацинта, обладавшая высокоразвитым здравомыслием, проговорила: – Вообще-то нет. – Прощу прощения? – ледяным голосом осведомился Грегори. – Замолчи, – одновременно с ним заговорил Колин, обращаясь к сестре. – Я не поняла тебя, – ответила Гиацинта, толкая Колина локтем в бок. – Как ты можешь симпатизировать ей? Если бы такое произошло со мной, ты бы… – С тобой такого не произошло, – оборвал ее Грегори. – И ты не знаешь ее. Ты не знаешь, каковы были ее мотивы. – А ты? – возмущенно спросила Гиацинта. Грегори тоже не знал. И это убивало его. – Подставь другую щеку, Гиацинта, – тихо сказала Вайолет. Пылая гневом, Гиацинта отвернулась к окну, но язычок все же прикусила. – Думаю, ты можешь пожить у Бенедикта и Софи в Уилтшире, – предложила Вайолет. – Вероятно, Энтони и Кейт скоро приедут в город, поэтому ты не сможешь поехать в Обри-Холл, хотя, уверена, они не возражали бы, если бы ты поселился у них на период их отсутствия. Грегори не отрываясь смотрел в окно. У него не было ни малейшего желания ехать в деревню. – Еще ты мог бы попутешествовать, – сказал Колин. – В это время года Италия особенно красива. Ведь ты там не был, верно? Грегори, слушавший их вполуха, покачал головой. У него не было желания ехать в Италию. «Потому что у меня не было другого выхода», – сказала она. Не потому, что она так захотела. И не потому, что это было разумно, а потому, что у нее не было другого выхода. Что же это значило? Неужели ее принудили? А может, шантажировали? Что же она могла совершить такого, чтобы дать повод для шантажа? – Ей было бы очень тяжело, если бы она решилась не доводить дело до конца, – неожиданно проговорила Вайолет, сочувственно поглаживая Грегори по руке. – Лорд Давенпорт страшный человек, вряд ли кто-либо согласился бы стать его врагом. К тому же в церкви, на глазах у всех… В общем, – со вздохом закончила он, – для этого нужно быть очень храброй. И уметь быстро справляться с потрясениями. – Помолчав, она добавила: – И готовой. – Готовой? – переспросил Колин. – К последствиям, – пояснила Вайолет. – Потому что разразился бы страшный скандал. – Скандал и так разразится, – пробормотал Грегори. – Но не такой сильный, потому что она ответила «да», – сказала Вайолет. – И не думай, что меня порадовал такой исход. Ты же знаешь, что я желаю тебе только счастья. Зато теперь все будут одобрять ее за сделанный выбор. Ее будут считать разумной девочкой. Губы Грегори непроизвольно растянулись в слабой улыбке. – А меня помешавшимся от любви идиотом. Никто не возразил ему. После непродолжительного молчания мать сказала: – Должна признаться, ты отлично держишься. И правда. – Я представляла… – Она оборвала саму себя. – В общем, не важно, что я представляла, главное – что есть на самом деле. – Нет, – покачал головой Грегори, поворачиваясь к ней. – Что ты представляла? Как, по-твоему, мне следовало бы поступить? – Вопрос не в том, как тебе следовало бы поступить, – ответила Вайолет, явно ошарашенная его вопросами. – Просто я представляла, что ты… разозлишься сильнее. Грегори довольно долго смотрел на нее, а потом отвернулся к окну. Они ехали по Пикадилли и направлялись к Гайд-парку. А почему он не разозлился сильнее? Почему не стал колотить кулаками о стену? Его вытолкали из церкви и бесцеремонно запихнули в карету, но когда все это закончилось, его охватило странное, почти неестественное спокойствие. Неожиданно у него в памяти всплыли недавние слова матери: «Ты же знаешь, что я желаю тебе только счастья». Его счастья. Люси, несомненно, любит его. Он видел любовь в ее глазах даже в тот момент, когда она отказала ему. Он уверен в этом, потому что она сама сказала ему об этом, а она не из тех, кто лжет в таких делах. Он чувствовал любовь в нежности ее поцелуев, в страстности объятий. Она любит его. Следовательно, то, что заставило ее выйти за Хейзелби – что бы это ни было, – сильнее ее. Могущественнее. Ей нужна помощь. – Грегори? – нежно окликнула его мать. Он повернулся к ней. – Ты постоянно ерзаешь. Разве? Он даже не заметил. Опустив взгляд, он увидел, что его пальцы непроизвольно то сжимаются в кулак, то разжимаются. Да-а, его чувства невероятно обострены. – Остановите карету. Все посмотрели на него. Даже Гиацинта, которая все это время демонстративно глядела в окно. – Остановите карету, – снова потребовал он. – Зачем? – с подозрением осведомился Колин.