– Мне нужен свежий воздух, – не солгав, ответил Грегори. Колин постучал в переднюю стенку. – Я пройдусь с тобой. – Нет. Я хотел бы побыть один. На лице Вайолет появилось встревоженное выражение. – Грегори… неужели ты действительно собираешься… – Штурмовать церковь? – закончил он за нее и криво улыбнулся. – Сегодня я уже выставил себя на посмешище. Тебе не кажется, что этого достаточно? – Наверняка они уже поклялись в верности друг другу, – вмешалась Гиацинта. Грегори поборол желание бросить сердитый взгляд на сестру, которая, казалось, никогда не упускала возможности побольнее укусить его. – Наверняка, – согласился он. – На людях тебе будет легче, чем одному, – сказала Вайолет. Ее глаза были полны сочувствия. – Оставьте его, – тихо проговорил Колин. Грегори удивленно посмотрел на старшего брата. Он не ожидал от него такой поддержки. – Он взрослый человек, – добавил Колин. – Он может сам принимать решения. Даже Гиацинта не попыталась возразить. К этому моменту карета уже остановилась, и кучер ждал снаружи, а когда Колин подал знак, открыл дверцу. – Мне не хотелось бы, чтобы ты уходил, – проговорила Вайолет. Грегори поцеловал ее в щеку. – Мне нужно подышать свежим воздухом, – сказал он. – Не более. Он спрыгнул на мостовую и собрался захлопнуть дверцу, но ему помешал Колин, который высунулся наружу и тихо попросил: – Только не делай глупостей. – Никаких глупостей, – пообещал ему Грегори, – только то, что необходимо. Оглядевшись по сторонам, он определил, где находится. Когда карета тронулась с места и медленно поехала вперед, Грегори намеренно пошел в противоположную сторону. Прочь от церкви Святого Георгия. А дойдя до угла, развернулся в обратную сторону. И побежал. Глава 23, в которой наш герой рискует всем. Снова Люси не помнила, чтобы за те десять лет, когда дядя являлся ее опекуном, в доме хоть раз устраивались приемы. Дядя был не из тех, кто мог с улыбкой воспринимать ненужные расходы – и, признаться честно, вообще не отличался гостеприимством, – поэтому она с большим подозрением отнеслась к пышному приему, устроенному в ее честь в Феннсуорт-Хаусе после свадебной церемонии. Наверняка на этом настоял лорд Давенпорт. Дядя Роберт предпочел бы ограничиться чаем с тортами в церкви. Но свадьба должна была стать событием, причем в самом общепринятом смысле этого слова, то есть с непомерными тратами. Поэтому сразу по окончании церемонии Люси быстро доставили в родной дом, которому вскорости предстояло стать бывшим, завели в спальню, которой тоже вскорости предстояло стать бывшей, и дали достаточно времени, чтобы умыться, прежде чем приступить к приему гостей. «Примечательно, – думала Люси, здороваясь с гостями и принимая поздравления, – как мастерски высший свет умеет делать вид, будто ничего не произошло». О, завтра они наверняка только об этом и будут судачить, и в ближайшие несколько месяцев тоже. И в течение года все, кто произнесет ее имя, непременно будут добавлять: «Ну, та. Со свадьбой». А им обязательно будут отвечать: «А-а-а! Та самая!» Однако сейчас в лицо ей говорили: «Приятно, что мы встретились по такому счастливому поводу» и «Из вас получилась красивейшая невеста». Самые коварные и дерзкие заявляли: «Восхитительная церемония, леди Хейзелби». Леди Хейзелби. Люси мысленно опробовала новое имя. Отныне она леди Хейзелби. А могла бы стать леди Бриджертон. Вернее, леди Люсиндой Бриджертон – ведь она не должна отказываться от своего имени, если выходит замуж за человека, не имеющего титула. Имя было бы очень благозвучным – не таким выспренним, как «леди Хейзелби», и, естественно, не таким величественным, как «графиня Давенпорт», но… ей хотелось бы быть леди Люсиндой Бриджертон. Ей вообще нравилась та Люсинда Бриджертон, какой она могла бы стать. Она отличалась бы жизнерадостностью, всегда была готова расточать улыбки, ее жизнь была бы наполненной и совершенной. У нее имелась бы собака – возможно, две – и несколько детишек. Ее дом был бы радушным и уютным, ее часто навещали бы подруги, и она пила бы с ними чай и смеялась. Только ей никогда не суждено стать той женщиной. Она вышла замуж за лорда Хейзелби и стала его женой. Как бы она ни старалась, ей трудно представить, куда ее приведет жизнь. Она не имеет представления о том, что значит быть леди Хейзелби. Прием шел своим чередом. Люси станцевала все положенные танцы со своим новоявленным мужем, который, отметила она про себя, оказался хорошим партнером. Затем она станцевала со своим братом, от чего едва не расплакалась, и, как от нее ожидали, с дядей. – Люси, ты поступила правильно, – заявил он. Люси промолчала. Она не доверяла себе, опасалась, что скажет что-то не то. – Я горжусь тобой. Она едва не расхохоталась. – Раньше вы никогда не гордились мной. – А сейчас горжусь. Танец с дядей закончился, и теперь Люси предстояло – о боже! – танцевать с лордом Давенпортом. Что она и сделала, потому что помнила о своем долге. Во всяком случае, на сегодняшний день. Хорошо, что ей не понадобилось поддерживать беседу. Лорд Давенпорт так перевозбудился, что говорил за обоих. Он восхищен Люси. Она – ценнейшее приобретение для семьи. И так далее и тому подобное. Ведь она не только согласилась выйти за его сына, славящегося сомнительной репутацией, но и подтвердила свое решение перед всем высшим светом – сцена, достойная лондонского театра «Друри-Лейн». Люси слегка склонила голову. Лорд Давенпорт продолжал возбужденно говорить, и из его рта летела слюна. Честное слово, не знаешь, что хуже – его презрение или безграничная благодарность. Хвала небесам, в течение всего вечера Люси удавалось избегать своего свекра. Ей удавалось избегать практически всех, что оказалось довольно легким делом, если учесть ее статус невесты. Лорда Давенпорта ей видеть не хотелось, потому что он был ей противен, дядю – потому что и он, по всей видимости, тоже был ей противен. Ей не хотелось видеть лорда Хейзелби, потому что его присутствие наводило ее на мысли о грядущей брачной ночи, Гермиону – потому что та обязательно начала бы задавать вопросы, и тогда Люси обязательно разрыдалась бы. Ей не хотелось видеть и своего брата, хотя Ричард не виноват в том, что он безумно счастлив в браке, а она несчастна. Люси нашла укромный уголок в зале и там затаилась. Через пару часов все хорошенько напились, и уже никто не замечал, что невеста сидит в одиночестве. А потом никто, естественно, не заметил, что она сбежала в свою спальню, чтобы передохнуть. Возможно, это было невежливо со стороны невесты, в честь которой устроен прием, но в тот момент Люси это было безразлично. Если кто и заметит ее отсутствие, то подумает, что она удалилась в дамскую комнату. По какой-то причине ей казалось естественным провести этот день в уединении. Чтобы не столкнуться с бродившими по дому гостями, Люси поднялась наверх по черной лестнице, со вздохом облегчения переступила порог своей спальни и закрыла за собой дверь. Привалившись к косяку, она медленно выпускала из себя все эмоции, пока не почувствовала, что опустошена. А потом подумала: «Теперь можно и поплакать». Ей действительно хотелось плакать. Очень хотелось. Она слишком долго сдерживала слезы, ожидая, когда появится возможность уединиться. Но слезы почему-то не приходили. Вероятно, события последних суток сильно потрясли ее и ввергли в оцепенение. Так Люси стояла у двери и смотрела на свою кровать. И вспоминала. Господи, неужели всего лишь двенадцать часов назад она лежала здесь в его объятиях? А кажется, что прошла вечность. Ее жизнь разделилась на два этапа, и все, что происходит с ней сейчас, относится уже к категории «после». Она прикрыла глаза. Может, если она не будет смотреть на кровать, видения исчезнут? Может, если она… – Люси. Она окаменела. Господи, нет!