– Люси. Люси медленно открыла глаза и прошептала: – Грегори. Он выглядел ужасно: волосы стояли торчком, одежда посерела от пыли. Такое бывает только после бешеной скачки верхом. Вероятно, он пробрался в дом тем же путем, что и прошлой ночью. Наверное, поджидал ее. Люси открыла рот, пытаясь произнести хоть слово. – Люси, – повторил Грегори, и Люси позволила себе на мгновение окунуться в его голос. – Зачем ты пришел? – наконец спросила она. Он шагнул к ней, и ее сердце устремилось к нему навстречу. Как же он красив! До чего же ей дорого его лицо! Ей знакома каждая морщинка! Она хорошо помнит линию подбородка, цвет его глаз – коричневатый ближе к центру и зеленоватый по краям. А его губы – она знает их форму, знает, какие они, когда целуют ее. Она знает, как он улыбается, как хмурится, знает, как… Она знает о нем так много! – Тебе не следует быть здесь, – сказала Люси прерывающимся голосом. Грегори сделал еще один шаг. Его глаза не пылали гневом, и это было непонятно Люси. Он смотрел на нее жадным взглядом собственника – так, как посторонний мужчина не может смотреть на замужнюю женщину. – Я должен узнать почему, – сказал он. – Я не могу тебя отпустить. Не могу, пока не пойму почему. – Не надо, – прошептала Люси. – Пожалуйста, не надо. – Люси, – решительно и одновременно ласково произнес он, – просто объясни мне почему. О большем я не прошу. Я уйду и пообещаю никогда не приближаться к тебе. Но мне надо знать почему. Она покачала головой: – Я не могу рассказывать. – Ты не хочешь рассказывать, – предположил он. – Нет! – вскричала она. – Не могу! Пожалуйста, Грегори. Ты должен уйти. Грегори долго молчал и просто смотрел на Люси, и та видела, как он размышляет. «Я не могу допустить этого, – думала она, чувствуя, как внутри пузырем надувается паника. – Надо закричать. Чтобы кто-то пришел и выгнал его. Надо убежать из комнаты до того, как он разрушит столь тщательно выстроенные планы на будущее». Однако она ничего не предпринимала. Наконец Грегори проговорил: – Тебя шантажируют. Это не было вопросом. Люси не ответила, но догадалась, что лицо выдало ее. – Люси, – нежно сказал Грегори, – я могу помочь тебе. Что бы там ни случилось, я могу все исправить. – Нет, – возразила она, – не можешь, и ты глупец, если… – Гнев помешал ей договорить. Кто дал ему право считать, будто можно с легкостью все уладить, если он ничего не знает о ее бедах? Неужели он думает, будто она сдалась под натиском несущественных обстоятельств, которые можно без труда преодолеть? Нет, она не настолько слаба. – Ты же ничего не знаешь, – сказала она. – Не имеешь ни малейшего представления. – Так расскажи мне. Люси била внутренняя дрожь, ее бросало то в жар, то в холод, то куда-то посередине. – Люси, – проговорил Грегори. Его спокойный и ровный голос, как вилка, вонзался туда, где было больнее всего. – Этого тебе не исправить, – простонала она. – Неправда. Нет такой угрозы, которая нависла над тобой и которую нельзя было бы устранить. – Как? – воскликнула Люси. – С помощью фей и эльфов и наилучших пожеланий твоей семьи? Это не поможет, Грегори. Не поможет. Пусть Бриджертоны и могущественны, но ты не в силах изменить прошлое или развернуть будущее так, как тебе хочется. – Люси, – повторил Грегори, протягивая к ней руку. – Нет. Нет! – Люси оттолкнула его руку и тем самым отказалась от утешения. – Ты не понимаешь. Ты просто не можешь понять. Ведь вы такие счастливые, такие идеальные. – Ничего подобного. Все это время Грегори наблюдал за ней. Просто наблюдал и не мешал. Она выглядела крохотной и до боли одинокой. Наконец он спросил: – Ты любишь меня? Люси зажмурилась. – Не спрашивай меня об этом. Он увидел, как у нее на скулах заиграли желваки, как напряглись плечи, и понял, что она пытается покачать головой. Ей очень больно. Ей больно настолько, что эта боль ощущается в воздухе, окутывает ее и проникает ему в сердце. И Грегори мучился вместе с ней. Его мука была страшной и острой, и у него впервые возникло сомнение в том, что ему когда-либо удастся избавиться от этой муки. – Так ты любишь меня? – снова спросил он. – Грегори… – Ты любишь меня? – Я не могу… Он положил руки ей на плечи. Она вздрогнула, но не отпрянула. Он заглянул ей в глаза. – Ты любишь меня? – Да, – всхлипнула Люси, упав ему на грудь. – Но я не могу. Как ты не понимаешь! Я не должна. Нужно все это прекратить. Секунду Грегори не шевелился. Ее признание принесло ему некоторое облегчение, он почувствовал, что кровь быстрее побежала по жилам. Он верит в любовь. Разве не любовь является единственной константой в его жизни? Он верит в ее могущество, в ее бесконечную щедрость, в ее правильность. Он почитает ее за силу, уважает за редкость. И неожиданно Грегори понял – именно сейчас, когда Люси плакала в его объятиях, – что пойдет на все. Ради любви. – Люси, – прошептал он. Мысль, возникшая у него в голове, стала постепенно приобретать четкие очертания. Она была безумной, безнравственной, абсолютно неразумной, но продолжала биться у него в мозгу. Брак Люси еще не осуществился. Поэтому шанс еще есть. – Люси. Она оттолкнулась от него: – Мне пора возвращаться. Меня будут искать. Грегори крепко ухватил ее за руку: – Не возвращайся.