Николай посмотрел на часы. — Пора ехать на работу. — А я тогда покопаюсь в соцсетях, — пообещала Лена. — Ну да, — согласился участковый, — было бы неплохо, потому что сейчас каждый факт, каждая деталь важны. — Он задумался: — А ты, часом, не состоишь в местном чате? — Состою, — призналась жена, — я там под именем Мэри Морстен. — Морстен? — переспросил Францев. — Потому что вкусные морсы варишь? А почему вдруг Мэри? — Мэри Морстен — это невеста, а потом жена доктора Ватсона. Я почему так решила назваться: Кудеяров — это Шерлок Холмс, ты — доктор Ватсон, а я твоя жена. Логично? — Типа того, — согласился Николай, — в чате покопаться стоило бы, только там все под какими-то кличками: Фиалки, БЗД корпорейшен какой-то. — БЗД интер тайн нет, — улыбнулась Лена, — это кинопродюсер Борис Захарович Дорофеев. Фиалка — это Кристина Коротких. Она действительно в разводе и очень хочет снова замуж. Ей пятьдесят один, но выглядит она моложе — на сорок пять, а при знакомстве говорит мужчинам, что ей тридцать семь. Мужчины не верят и считают, что она врет постоянно. Неужели она тебе понравилась? — За кого ты меня принимаешь? — поспешил успокоить жену участковый. — А вообще есть ли в этом чате хоть какая-нибудь полезная и нужная информация? Я вчера начал все читать, и голова пошла кругом. — Чат очень популярен, — подтвердила Лена, — у нас в поселке сотня домов, а участников чата три с половиной сотни. Здесь не только наши жители, но еще и из Ветрогорска, да еще пролезли какие-то поклонники, вернее поклонницы Вадима Каткова. Он в нашем чате новые стихи и песни выкладывает, видео с гастролей. — Оборванцев там есть? — Это который из мэрии? — переспросила Лена, как будто в поселке мог жить кто-то другой с такой же замечательной фамилией. — Не знаю точно, но, скорее всего, нет. Но его жена присутствует, и причем очень активная участница. Она всем известна как «Глас вопиющего», но почти все ее называют «Глаз в опе». Она выкладывает посты о том, как трудно властям, когда нет поддержки от населения, и как хорошо мы заживем, если поддержка будет. А вообще она Беата Курицына. — С такой фамилией она еще и Беата? — удивился Николай. — А что, Беата Оборванцева лучше, по-твоему? Францев не ответил, потому что вдруг вспомнил. Он стал надевать куртку, но не выдержал. — За всю жизнь я встречал только одно существо с таким именем. В нашей школе работала уборщица Беата, жила в соседнем с нами доме, до истерики ненавидела меня и мою семью. Вряд ли это она, потому что ей сейчас лет семьдесят пять, если не больше. Хотя медицина творит чудеса. — А почему она тебя ненавидела? — тихо поинтересовалась Лена. — Мой отец погиб, когда пытался остановить бандитов, расстрелявших инкассаторов возле банка. А потом выяснилось, что одна из работниц банка была хорошей знакомой главаря. Ничего не доказали, но ее уволили из банка с волчьим билетом, и единственная работа, на которую ее взяли, — убираться в школе. Но она недолго была… — Эта Беата другая, — тихо произнесла Лена, — этой лет сорок, а может, и того меньше. — Бог с ними обеими, — махнул рукой Францев, — мне на работу пора. Глава девятая У дверей с табличкой «Участковый инспектор полиции подполковник Францев Н. С.» топталась немолодая женщина и рассматривала расписание приемных часов. Он подошел, поздоровался и спросил: — У вас ко мне вопросы, гражданка Сидорова? — Я не Сидорова, а Степанова, — почему-то шепотом ответила бабка, — вопросов у меня к вам, товарищ участковый, нет, но есть дело. Она оглянулась, замолчала, дождалась, когда Францев откроет дверь, пропустит ее внутрь, войдет сам, и только тогда продолжила. — Вам уже сообщили, что у нас еще одно убийство? — Где? Когда? Кого убили? — поинтересовался Николай, снимая куртку. — Так мужика из поселка «Ингрия», — начала рассказывать Степанова, — я с утра на рынок пришла, мне и сказали. Мол, тот самый, кто мои грибы хаял. — Так, по порядку рассказывайте, кто вам сообщил и о чем? — Сообщила Марина Незамерзайка на рынке, сегодня утром, полчаса назад. Я как узнала, так сразу сюда… — И что хотите сообщить органам дознания? — Я-то? — переспросила бабка. — Ну не я же, — вздохнул Францев. — Этим летом этот мужик подошел ко мне на рынке, то есть не ко мне лично, а к прилавку, за которым продают грибы. И я там сидела. А там стояла одна женщина. И он сразу к ней и стал мои грибы хаять, такие-сякие, мол, типа того, что ядовитые. — Вот только лишнего не наговаривайте: этим вы только запутываете следствие. Убитый позавчера гражданин Дробышев назвал ваши грибы сморчками, а про то, что они ядовитые, ни слова не сказал. — Органы и про это знают? — удивилась бабка. — Органы оснащены самым современным оборудованием и техникой, а потому знают все или почти все: и про ваши грибы, и про то, кто царапает гвоздем машины ваших соседей, которые они оставляют под окнами. — Это дети своими велосипедами, — быстро ответила Степанова и зачем-то перекрестилась. — Ладно, машинами и велосипедами займемся чуть позже. А мы с вами вернемся к основному вопросу. Про грибы рассказали, а дальше-то что? — поторопил ее Николай. — Дальше он ушел с той женщиной. А я смотрю, потом он с другой начал. Пригляделась, а эта, с которой он тоже тыр-пыр, — мошенница известная. Из банды мошенников. Как я ее опознала, грибы бросила и стала подкрадываться, чтобы узнать, о чем они там судачат. А она, то есть эта мошенница, как меня заметила, сразу стала уходить. Села в свой лимузин и укатила. — Давайте по порядку. Откуда знаете убитого? — Так мне Незамерзайка сказала, что убили Эдуарда из коттеджного поселка, на которого горбатится Сашка Сорокин, и она сказала, что это тот самый Эдуард, который мои грибы сморчками обозвал. Я все сопоставила и мошенницу эту сразу все вычислила. — Как мошенницу зовут, откуда вы ее знаете? — Как зовут, не помню, а может, не знала. Но она тогда девчонкой была — ей лет двенадцать было. Она с бантиками в очереди стояла, а мы дураки свои кровные туда несли. Францев вздохнул и выдохнул, понимая, что это затянется надолго. — Это было четверть века назад, когда я отнесла деньги в пирамиду, — поспешила успокоить его посетительница. — Все несли, и я понесла. Это в городе было. Я, конечно, колебалась сильно: ведь последнее отдать решилась. А там школьница с бантиками тоже стоит в очереди и говорит, что уже не в первый раз приходит деньги сдавать. Будто бы ей мама однажды выделила деньги на «Макдоналдс», а она не стала есть бургеры, а отнесла их, в смысле деньги, сюда и через месяц получила в три раза больше. Вот так и носит. И теперь, то есть тогда, когда она нас всех в очереди убеждала, у нее накопился целый миллион рублей. — Миллион? — не поверил Николай. И вспомнил: — Ну да, это ведь до деноминации было. — Ну, — подтвердила бабка, — все равно большие деньги. Я тогда в билетной кассе на вокзале трудилась, за три месяца столько получала. Короче, сдала я свои кровные. Там у них на приеме сидела женщина солидная. Мне все объяснила, дала договор, сказала, где в нем подводные камни, которые я соблюдать должна, а то доход уменьшится. Главное — не получать каждый месяц или квартал, а ждать, когда пройдет календарный год, чтобы была большая капитализация. Я подписала все бумаги и стала ждать. Год прошел, я за это время туда еще относила пару раз, и каждый раз видела эту девчонку. Она со мной даже здороваться начала. Она всем новичкам свою историю рассказывает, а я зачем-то тоже вру, что зятю уже машину купила, а сейчас молодым квартира требуется… Вот такая я дура была. Ведь не только машину не купила, у меня и зятя-то нет. И дочери тоже. Имеется только сын непутевый. Он тогда сидел два года за хулиганку… Ну вы это и сами знаете. Ну вот, год прошел, и я пошла за дивидендами своими. Прихожу, а там уже все опечатано, и милиция работает. Оказалось, что это все пирамида. Я записалась как пострадавшая. Мне потом государство вернуло гроши какие-то — разве что в «Макдоналдс» сходить пару раз за бургером. — Так что за женщина? — напомнил участковый. — Ну вот, — продолжила свой рассказ Степанова, — потом, когда я перешла работать в центральные авиакассы, потому что там больше платили, смотрю в свое окошко, а в зале сидит та самая девчонка… Повзрослела, правда, без косичек и без бантов. Волосы по плечам распущенные — приличная на вид, а глаза все те же наглые. У девчонки наглые, и у Бригитты этой тоже наглые. — Погодите, — не выдержал Николай, — у какой Бригитты? — Так эта солидная женщина, которая договор подписывала, Бригитта и есть. И фамилия у нее Петухова или Куркина. — Может, Курицына? — Точно, Курицына! Белла Ивановна Курицына. Я вышла из-за стойки, подскочила к ним и спросила: «Куда это вы настропалились, сучки продажные?» Они хотели сбежать, но я ухватила старую за парик… Старая не старая, а выглядела как настоящая брюнетка… Тут милиция наша доблестная подоспела, отвели нас на разбирательство. Короче, отпустили их. А в кассы они пришли, чтобы выкупить заказанные билеты в Милан. Милиция проверила: обе они в розыске не находятся и запрета на выезд у обеих нет. — Может, все-таки не Белла, а Беата та женщина? — поинтересовался Францев. — Точно! — обрадовалась Степанова. — Вот голова моя дырявая! Позабыла уже за столько лет. Старая Беата и молодая Беата. Бабушка и внучка. И летели они в Милан в гости: одна к дочке, а вторая, стало быть, к своей матери. — А как выглядела старшая? — спросил Николай, не веря в такое совпадение. — Выглядела не то что мы с вами. Разодетая вся, ухоженная. А глаза наглые-пренаглые — что у нее, что у ее внучки-врушки. А потом уже я эту внучку здесь и увидела, когда этот со своими сморчками торговлю мне испортил. И эта тоже прикатила на своем лимузине не в какой-нибудь Милан распроклятый, а к нам в Ветрогорск! Что ей на нашем рынке нужно, спрашивается? Я тогда тоже пошла за ней, но она в машину прошмыгнула и укатила. Узнала меня, стало быть. Вся такая из себя фифа разодетая. — Номер и марку машины запомнили? — Откуда номер-то упомню? А в марках я не разбираюсь. — Вы автомобили ненавидите, я знаю, — согласился Францев, — особенно соседские. Степанова кивнула, а потом поняла свою оплошность. — В каком смысле? Я же сказала уже, что это велосипедисты царапают. — Эдуард Дробышев подходил к этой фифе, разговаривал с нею?