— На всякий случай интересуюсь, — прошептал Карсавин, — у вас оружие при себе? — Зачем? — так же шепотом ответил Николай. Карсавин пожал плечами, а потом так же тихо сообщил: — Если что, то у меня есть финка. Они вошли на двор, поднялись на крыльцо, где Лушка, встав на задние лапы, передними царапала дверь. Францев постучал в дверь, потом приоткрыл ее и крикнул в дом: — Елизавета Петровна, это участковый. Я привел вашу собаку. Никто не отозвался. Николай посмотрел на писателя, и тот вздохнул и сказал: — Не нравится мне это молчание. — Типун вам на язык! — не выдержал участковый. Он вошел в дом, а следом проскочил и Карсавин. В гостиной стоял полумрак: светилась лишь одна потолочная лампочка. Карсавин подошел к барной стойке, а Николай остановился возле лестницы, ведущей на второй этаж. Собачка сделала круг по гостиной, снова выскочила в прихожую и начала царапать дверь, требуя, чтобы ее выпустили. — Надо позвонить ей, — наконец сказал Иван Андреевич. Францев кивнул, удивляясь тому, что не догадался это сделать раньше. Достал телефон и набрал номер. И тут же раздалась мелодия из лежащего на барной стойке аппарата. — Похоже, девушка спешила куда-то или к кому-то, — сказал писатель, показывая на барную стойку, — в наше время никто из дома не выходит без телефона. — Что вы там про финку говорили? — вспомнил участковый. Карсавин расстегнул брючный ремень и снял с него чехол с ножом. Протянул Николаю. — Шикарная вещь! Финка НКВД образца 1934 года! Новодел, конечно, но безотказная штука. Я осенью купил бараний бок неразделанный, так ребрышки отрезал легко, без особого нажима, как спички. Металлическую консервную банку пополам разрезал без особого труда. Не просто так финка холодным оружием считается. Францев достал нож из ножен. — Вещь хорошая, конечно, — согласился он, — но финские ножи уже почти тридцать лет холодным оружием не являются. Так что они разрешены к хранению и ношению. Вам-то зачем финка нужна? — Прошлым летом по случаю купил. В город выехал, поставил машину у станции метро. Не успел выйти, как мужик подвалил, показал мне нож и предложил купить. Я и купил зачем-то. Два раза сходил с ним за грибами. — А сейчас зачем на ремень повесили? — Это я не сейчас, еще осенью повесил, так он там и болтается. Я брюки эти снова надел… Иван Андреевич шагнул в сторону и начал рассматривать фотографии на стенах, которых было множество. Николай потрогал лезвие. — Зачем так наточили? — спросил он. — Так недолго и случайно порезаться. — Странное ощущение, — словно не слыша вопроса, произнес писатель, — тут на всех фотографиях Эдик запечатлен. Его самого на свете уже нет, а его изображение глядит на нас и улыбается. Николай вставил финку в ножны, а те положил на барную стойку. Подошел к окну и задернул штору. — Никогда не думал, что в жизни и на фото люди выглядят по-разному, — продолжал размышлять вслух писатель. — Я, конечно, не был близко знаком с Эдуардом, но мне казался он каким-то не пришибленным, но приземленным немного, как будто придавленным чем-то. Здоровался при встрече и проходил мимо, словно и не ждал внимания к себе, с разговорами не приставал… — Просто скромный мужик и все, — сказал Францев, подойдя к Ивану Андреевичу. — А теперь взгляните на фото: совсем другой человек — счастливый, улыбчивый, — произнес Карсавин, показывая рукой на снимки. — Все фотографии старые, — заметил Николай. — Но все равно характер человека так не меняется. На всех фотках — раскованный удачливый молодой человек, хорошо одетый, на фоне дорогих авто… — Все машины разные, — усмехнулся участковый, — так что это не его тачки. Вот он за рулем «Мерседеса» S-класса; рядом на пассажирском сиденье какой-то парень. Эдику просто позволили сфотографироваться в роскошном автомобиле. Скорее всего, тот парень и есть настоящий водитель. Хотя он слишком молод для такой машины. Тот парень, вероятно, водитель и работает на хозяина авто. — Согласен, — кивнул писатель и, приблизившись к снимку, начал разглядывать его. — А вам не кажется, что водитель похож на Оборванцева? То есть на молодого Сеню Оборванцева. — Вполне возможно, — согласился Николай, — хотя мне сложно судить, потому что я не знал его в то время. — Определенно похож, — не мог успокоиться Иван Андреевич, — как раз в такой машине он возил Таню Курицыну и ее маму. Мне даже помнятся его сапожки. Знаете, такие, со скошенным каблучком. — Здесь не видны его сапоги. — Нет-нет, я хорошо помню: видите, он в рыжей кожаной курточке, и сапожки были из такой же козьей кожи. Если это Оборванцев, в чем я уже не сомневаюсь, то, значит, наш Эдик в былые годы с ним приятельствовал. — Вполне возможно, — согласился Францев. — Но здесь в поселке они не общались. Все выглядело так, будто они не знакомы друг с другом. Мне даже помнится, что в его телефонной книжке не было номера Семена Ильича. Зато с Беатой он, как вы уверяете, знаком и даже угрожал ей. — И это удивительно, — вспомнил писатель, — может, в этом и разгадка. У Эдика были какие-то отношения с Беатой, о которых не знал ее муж. Я не говорю о любовных отношениях, хотя в прошлом всякое могло случиться, все что угодно, и потому пути Эдика и Сени разошлись. Как вы думаете? — Сложно сказать, — отозвался Францев, продолжая рассматривать фотографии на стенах. — Но я признаю, что это и в самом деле удивительно. Сотрудник следственного комитета Егоров уверен, что они не знакомы: он даже был в этом доме, и если бы взглянул на стены, то убедился бы в обратном. Хотя мне никто не обязан был докладывать об этом. Но следователь Егоров сказал бы, да и Павел тоже уцепился бы за такую возможность. — Точно они дружили, — уверенно произнес Иван Андреевич, — потому что это не единственная фотография, на которой они вместе. — Похоже на то, что вы правы, — согласился Францев. — И теперь оба они убиты, — напомнил писатель, — да и девушка покойного Эдика сейчас неизвестно где. — Я все-таки поднимусь на второй этаж, — сказал Николай, — проверю: возможно, Лиза спит. Хотя собачка бы не рвалась из дома, если бы хозяйка здесь была, а побежала бы наверх. Он взошел наверх, заглянул в каждую из трех маленьких комнат, что располагались на этаже. Одна была приспособлена под кабинет, а две другие под спальни, в одной из которых стояла неразобранная полуторная кровать, а во второй — двуспальная с откинутым в сторону одеялом. В туалетной комнате не было ничего интересного, кроме двух зеркальных шкафчиков. Один был забит женской косметикой, а во втором хранились принадлежности для бритья: упаковки лезвий, станки, лосьон, крем и пенка, коробочка с туалетной водой «Jacques Bogart». Николай вернулся ко второму шкафчику. Снова открыл его и осмотрел упаковки с духами. Почти все они оказались нераспечатанными. Он спустился вниз и застал Карсавина сидящим на диване. — Вам знакомы такие мужские духи «Богарт»? — обратился к нему Николай. — Очень даже, — ответил несколько удивленный писатель, — я сам пользуюсь уже много лет туалетной водой «Жак Богарт мен». Нравится и аромат, но в свое время меня подцепили на упаковку: там изображена чернильная ручка «Паркер», точно такая же, которой я начинал писать. Это сейчас все на компьютерах стучат, а я начал писать шариковой ручкой, когда еще в госпитале лежал. Лечащий врач спросил, что я все время в тетрадочку заношу? Пришлось признаться, что хочу написать повесть или даже роман про афганскую войну. На следующий день он подарил мне ручку. Я этой ручкой потом больше десяти лет работал, пока не освоил компьютер. У меня даже мозоль образовалась на среднем пальце. — А эта туалетная вода дорогая? — Я бы не сказал. Средней ценовой категории… Хотя, может, и недорогая. Из хороших марок самая дешевая, пожалуй. А в советские времена это был дефицит: обычному интеллигенту надо было ползарплаты отдать — Франция как-никак! — Я почему спросил, — начал объяснять Францев, — просто шкафчик Елизаветы весь забит дорогими духами, а у Эдика всего один флакончик этого «Богарта». — Вероятно, Эдуард любил ее, — объяснил Карсавин, — вот и баловал. — Я своей жене сейчас подарил духи «Клима». Они ей нравятся, да и мне, если честно. Когда она открывает флакончик, мне кажется, что я нахожусь на лугу, где только что косили тимофеевку. Лена смеется, говорит, что в составе нет никакой тимофеевки, а только ландыш, фиалка, нарцисс, роза и что-то еще… Но я их не ощущаю вовсе. Тимофеевка, и все. У меня Лена, если вы не знаете, работала на рынке в Ветрогорске, в магазине «Тысяча мелочей». У них там и ножи продавали, и собачьи ошейники, кошачий корм и для собак; парфюмерный отдел тоже был. Я ее в этом магазине заприметил и, как говорится, с первого взгляда дар речи потерял… Раздался звук отворяемой двери, а потом прозвучал голос Лизы: — Так вот ты где! А я тебя по всему поселку искала, даже на шоссе выбегала, а ты дома. А как ты сюда попала? — Это мы ее привели, — объяснил Николай, выходя навстречу хозяйке, — я с Иваном Андреевичем. Видим, что Лушка бегает, привели ее сюда. А вас нет. Решили дождаться, но мы недолго тут… Минут пять всего. На самом деле они находились здесь уже минут двадцать, если не больше. — Чаю хотите? — предложила хозяйка. — Только у меня ничего к нему нет: у всех женщин сегодня праздник, а у меня — сами знаете какое веселье… Да еще позвонили из полиции или уж не знаю откуда, не поняла. Сказали, что можно Эдика хоронить. — Следственные действия закончились? — не поверил писатель. — Так они нашли убийцу или нет? — Не знаю, — пожала плечами Елизавета, — про это они ничего не говорили. — Не нашли, — объяснил участковый, — уж я бы знал. Хотя кто я такой, чтобы в первую очередь мне звонить? Но Кудеярову бы точно сообщили. А ему никто не звонил. — Он посмотрел на хозяйку: — Какая-нибудь помощь нужна с похоронами? Но та покачала головой. — Нет, ребята на работе все сделают. И еще жена Саши Сорокина обещала прийти и помочь с поминками… Что-то приготовит, что-то из своего ресторана принесет. Так что вы тоже приходите… — Хорошо, — согласился Францев, — а когда приходить? В ответ Елизавета снова пожала плечами: — Пока не знаю. Домой возвращались не спеша. Францев мог бы идти и побыстрее, но не торопился из уважения к пожилому человеку, которому спешить было некуда — у него ни жены, ни детей. — Интересная девушка, — размышлял вслух писатель, — и выглядит молодо, и скромна. Неудивительно, что Эдуард ею увлекся. И потом она полная противоположность его бывшей жене, хотя я ту не очень хорошо помню. У той жены ведь тоже собачка была. Она выгуливала ее со всей бандой собачников. Банду эту возглавляла, естественно, Люба Гуревич… Там они все обменивались новостями, сплетнями, промывали всем косточки… А эта девушка отдельно гуляет, что уже говорит о многом… Николай вынул из кармана мобильный телефон и позвонил на КПП поселка.