– Робин, нам надо поговорить. – Мы поговорили достаточно. – Твоя мама знает, куда ты отправляешься? – Знает. Робин солгала. Она даже не упоминала матери, что помолвка дала трещину и что ей предстоит поездка на север страны вдвоем со Страйком. В конце-то концов, ей уже двадцать шесть лет – она не обязана докладывать маме о каждом своем шаге. На самом деле она прекрасно понимала, что Мэтью интересует совсем другое: известила ли она маму об отмене свадьбы. Ясно же: будь их помолвка, как прежде, незыблемой, Робин не села бы в «лендровер», чтобы умотать неизвестно куда со Страйком. Сапфировое колечко невесты лежало там, где она его оставила, – на книжной полке, рядом со старыми учебниками Мэтью по бухгалтерскому учету. – Вот черт! – прошептала Робин, смахивая слезы и наугад поворачивая с одной улицы на другую; она старалась не думать про свой оголившийся палец, не вспоминать страдальческое лицо Мэтью. Короткая прогулка увела Страйка намного дальше, чем показывало простое физическое расстояние. Ничего удивительного, напомнил он себе, закуривая первую сигарету, это же Лондон. Отправляешься от спокойной, симметричной террасы Нэша, похожей на скульптуру из сливочного пломбира. Сосед Элин, русский, в элегантном деловом костюме, садился в «ауди» и одарил Страйка небрежным кивком в ответ на его «доброе утро». Несколько шагов по Бейкер-стрит мимо силуэтов Шерлока Холмса – и вот уже ты сидишь в затхлом вагоне метро, среди болтливых работяг-поляков, бодрых и собранных в семь утра. Затем – суетливый Паддингтон: пробиваешься с сумкой через плечо сквозь толпу мимо привокзальных кафешек. И под конец несколько остановок на «подкидыше» Хитроу-коннект, где рядом с тобой оказывается многочисленное семейство из Западных графств, уже одетое для Калифорнии, невзирая на утренний холод: как нервные сурикаты, разглядывают перронные вывески и сжимают ручки чемоданов, будто ожидая неминуемого ограбления. На станцию «Уэст-Илинг» Страйк прибыл за пятнадцать минут до назначенного времени; ему до смерти хотелось курить. Опустив сумку к ногам, он зажег сигарету и понадеялся, что Робин не будет слишком спешить: вряд ли она позволит ему курить в «лендровере». Но не успел он сделать и пары желанных затяжек, как из-за угла вывернул похожий на гроб автомобиль; за лобовым стеклом виднелась золотисто-рыжая голова Робин. – Я не возражаю! – крикнула она, перекрывая шум двигателя, когда Страйк поднял сумку и приготовился загасить сигарету. – Только окно открой. Он залез в машину, бросил сумку назад и захлопнул дверцу. – Хуже, чем сейчас тут пахнет, уже не будет, – сказала Робин, ловко управляясь с тугими рычагами. – Псиной разит. Страйк пристегнулся и окинул взглядом салон с потертой, изодранной обивкой. Действительно, в нос шибало резиновыми сапогами и лабрадоровой шерстью. С одной стороны, это напомнило Страйку военный транспорт, каким он пользовался в Афганистане и Боснии, а с другой – приоткрыло завесу над прошлым Робин. Этот «лендровер» повидал немало целины и грунтовых дорог. Страйку вспомнилось, как Робин говорила, что ее дядя жил на ферме. – У тебя когда-нибудь был свой пони? Робин покосилась на него с удивлением. Страйк успел заметить ее набухшие веки, бледное лицо. Она явно не выспалась. – А что? – На такой машине сподручно в манеж ездить. Робин ответила с легким вызовом: – Представь себе, был. Страйк посмеялся, до упора опустил стекло и высунул из салона руку с сигаретой. – Что смешного? – Сам не знаю. Как его звали? – Ангус. – Она свернула влево. – Негодяй был порядочный. Так и норовил меня сбросить. – Я лошадям вообще не доверяю, – затягиваясь, изрек Страйк. – А ты ездил верхом? – Теперь настал через Робин улыбаться. Она подумала, что в седле Страйк чувствовал бы себя весьма некомфортно. – Нет, – ответил Страйк. – И не собираюсь. – А у моего дяди есть лошади, которые могли бы даже тебя выдержать, – сказала Робин. – Тяжеловозы клайдесдальской породы. Здоровенные. – Намек понял, – сухо сказал Страйк, и Робин рассмеялась. Она молча, сосредоточенно лавировала среди возрастающих потоков утреннего транспорта, и Страйк отметил, как ему нравится ее смех. Признал он и кое-что другое: ему куда приятней было сидеть с Робин в этом старом рыдване и трепаться о всякой ерунде, чем ужинать с Элин. Он не относился к тем мужчинам, которые тешат себя удобной ложью. Можно было, к примеру, внушить себе, что Робин символизирует дружескую непринужденность, а Элин – опасности и удовольствия интимных отношений. Но он понимал: истина на самом-то деле куда сложнее, особенно если учесть, что на пальце у Робин больше не сверкало кольцо невесты. Практически с самой первой их встречи он понимал, что Робин представляет опасность для его душевного равновесия, но ставить под угрозу самые идеальные рабочие взаимоотношения было бы актом сознательного саботажа, который он при всем желании не мог себе позволить после разрушительного переменчивого романа, после неимоверных усилий, каких потребовало создание собственного бизнеса. – Ты намеренно делаешь вид, что не слышишь? – Что? Вполне возможно, что он и в самом деле ее не слышал: старый движок «лендровера» слишком гремел. – Я спросила, как у вас дела с Элин. Она никогда не задавала личных вопросов. Страйк решил, что признания двухдневной давности подтолкнули их к новой черте. Он по возможности предпочел бы откат на старые рубежи. – Нормально, – ответил он, не поощряя дальнейших расспросов, но выбросил сигарету и немного поднял стекло, отчего в автомобиле стало чуть тише. – Значит, она тебя простила? – За что? – За то, что ты напрочь забыл о свидании! – напомнила Робин. – Ах вот оно что. Ну да. То есть нет… В общем, да. При повороте на трассу А40 неопределенное высказывание Страйка вызвало у Робин внезапное, яркое видение: Страйк, с волосатой грудью и полутора ногами, сплетается на белоснежных простынях с алебастровой блондинкой Элин… Простыни Элин виделись ей именно белоснежными, нордически-чистыми. Наверняка сама она не снисходила до стирки. Элин принадлежала к самой верхушке среднего класса: такие не гладят свое постельное белье перед телевизором в тесной гостиной Илинга. – А что там Мэтью? – поинтересовался Страйк при выезде на автостраду. – Как он отреагировал? – Вполне достойно, – ответила Робин. – Наглая ложь, – сказал Страйк. Хотя у Робин вырвался очередной смешок, ей не хотелось вдаваться в детали на фоне такой скрытности Страйка. – Он хочет воссоединения. – Неудивительно, – бросил Страйк. – Почему это «неудивительно»? – Если мне не дозволено набиваться на комплименты, то тебе тоже. Робин не нашлась с ответом, но испытала легкое тепло удовольствия. Вроде Страйк впервые дал понять, что видит в ней женщину, и она молча завязала для себя узелок на память, чтобы обдумать это позже, в одиночестве. – Он извинился и попросил меня снова надеть кольцо. – Остаточная верность жениху не позволила ей упомянуть слезы и мольбы. – Но я… У нее дрогнул голос, и Страйк, который не возражал послушать дальше, воздержался от вопросов, опустил стекло и закурил новую сигарету. На станции обслуживания «Хилтон-парк» они остановились выпить кофе. Страйк занял очередь в «Бургер-Кинг», а Робин отошла в туалет. Перед зеркалом она проверила мобильный. Как и следовало ожидать, ей пришло сообщение от Мэтью, но тон уже не был ни умоляющим, ни даже примирительным. Если ты с ним переспишь, между нами все кончено. Не думай, это не око за око. Сара – дело прошлое, мы были зелены, и я не хотел тебя травмировать. Подумай, что ты собираешься растоптать, Робин. Я тебя люблю. – Извините. – Робин посторонилась, пропуская раздраженную девушку к сушилке для рук. Она еще раз прочла эсэмэску. Ее удовлетворила вспышка злобы, которая заслонила смесь жалости и боли, оставшуюся после утренней сцены. Вот он, Мэтью, подумала она, весь как на ладони: «Если ты с ним переспишь, между нами все кончено». Значит, он не воспринял всерьез, когда она сняла кольцо и сказала, что не стремится за него замуж? Все будет кончено только тогда, когда заблагорассудится ему, Мэтью? «Это не око за око». Ее неверность по определению хуже, чем его. Для него ее поездка на север страны – просто упражнение в мести; убитая девушка и гуляющий на свободе убийца – просто предлог для женской злости. Да пошел ты, подумала Робин, засунула телефон в карман и вернулась в кафе, где Страйк доедал двойной круассан с сосиской и беконом. Заметив ее раскрасневшееся лицо и стиснутые зубы, он догадался, что без Мэтью тут не обошлось. – Все в порядке? – Да, все прекрасно, – ответила Робин и, не дав ему продолжить расспросы, сама спросила: – Ты вообще собираешься рассказать мне про Брокбэнка? Это прозвучало чуть более агрессивно, чем она хотела. Ее выбил из колеи не только тон сообщения Мэтью, но и вызванная им мысль о том, где они со Страйком сегодня будут ночевать. – Если ты настаиваешь, – мягко ответил Страйк. Он вывел на дисплей фото Брокбэнка, переснятое с компьютера Хардэйкра, и через стол передал свой мобильный Робин. Робин принялась разглядывать длинное, смуглое лицо под густой копной волос, необычное, но не лишенное привлекательности. Слово читая ее мысли, Страйк сказал: – Сейчас он не так хорош. Тут он снят при поступлении на военную службу. Теперь у него одна глазница утоплена и ухо деформировано. – Какого он роста? – спросила Робин, вспоминая курьера с зеркальным щитком, возвышавшегося над ней у подъезда. – Моего или чуть повыше. – Говоришь, вы познакомились в армии?