– Так точно, – подтвердил Страйк. Она уже подумала, что на этом рассказ будет окончен, но сообразила, что Страйк попросту выжидает, когда пожилая пара, медлившая в поисках свободных мест, отойдет подальше. Потом он продолжил. – Брокбэнк был майором, служил в Седьмой бронетанковой бригаде. Женился на вдове погибшего однополчанина. Взял ее с двумя маленькими дочерьми. Потом у них родился общий ребенок, мальчик. Факты, освеженные в памяти после знакомства с личным делом Брокбэнка, лились свободно, но Страйк, по правде сказать, никогда их не забывал. Это дело было из разряда тех, что преследуют тебя всю жизнь. – Старшую падчерицу звали Бриттани. Когда ей исполнилось двенадцать лет, она призналась школьной подружке в Германии, что подверглась сексуальному насилию. Подружка рассказала своей матери, а та написала заявление. Нас вызвали для расследования… сам я с ней не беседовал, для этого прибыла женщина-офицер. Я только отсматривал запись. Его убило то, что девочка старалась вести себя собранно, как взрослая. Она была в ужасе от того, что ожидало их семью в результате ее болтовни, и пыталась взять свои слова обратно. Нет, естественно, она не говорила Софи, что он грозился, если она на него донесет, убить младшую сестренку! Нет, Софи, строго говоря, не лгала – она просто пошутила, вот и все. Она спросила у Софи, как можно избавиться от ребенка, потому что… потому что ей стало любопытно: всех девочек интересуют такие вопросы. Нет, конечно, он не говорил, что искромсает мать на куски, если та проболтается… а что нога? А, вот здесь… ну, это тоже шутка… все это шутки… он говорил, мол, у нее из-за того шрамы на ноге, что он, когда она была маленькая, чуть не отрезал ей ногу, но вошла мама и увидела. Он сказал – вот спросите у мамы, – что это ей наказание, чтобы впредь не топтала его клумбы, но это, конечно, была шутка. В раннем детстве она запуталась в колючей проволоке и сильно порезалась, когда пыталась высвободиться. Вот спросите у мамы. Никого он не резал. Разве папочка стал бы ее резать? Да ни за что. Невольная гримаса, с которой она произнесла «папочка», до сих пор не шла у Страйка из головы: девочку словно заставили под страхом наказания проглотить сырые потроха. В двенадцать лет она уже понимала: для ее родных жизнь будет сносной лишь в том случае, если она прикусит язык и будет безропотно сносить все, чего он от нее потребует. Страйк с первой встречи невзлюбил миссис Брокбэнк. Тощая, густо размалеванная, она, вероятно, тоже была своего рода жертвой, но у Страйка сложилось впечатление, что она умышленно отдала на растерзание Бриттани, чтобы спасти двоих младших детей, что сознательно закрывала глаза на длительные отъезды мужа вместе со старшей дочерью, что в своем решении отгородиться от правды превратилась в соучастницу. Брокбэнк пригрозил Бриттани: заикнись она о том, что он проделывает с ней в машине, в окрестных лесах и в темных переулках, он убьет мать и сестру. Покрошит их всех на кусочки и закопает в саду. А потом заберет с собой Райана – младенца-сына, единственного, кто представлял для него хоть какую-то ценность, – и увезет туда, где их никогда не найдут. «Да это же просто шутка! Я ничего такого не имела в виду». Тонкие пальцы подергивались, очочки сползали набок, ноги не доставали до пола. От медицинского осмотра она отказывалась наотрез и так и продолжала отказываться, когда Страйк и Хардэйкр явились домой к Брокбэнку для задержания. – При виде нас он впал в ярость. Я изложил ему цель нашего прихода, и он бросился на меня с горлышком от разбитой бутылки. Я его вырубил, – без тени бравады поведал Страйк, – но совершенно напрасно. В этом не было необходимости. Он никогда еще не признавался в этом вслух, притом что Хардэйкр (который всецело поддерживал его в ходе расследования) тоже об этом знал. – Раз он бросился на тебя с горлышком от бутылки… – Я мог бы отобрать у него «розочку», не причиняя телесных повреждений. – Но по твоим словам, это здоровенный… – Он был порядком пьян. Я мог бы скрутить его, не избивая. Тем более что Хардэйкр находился рядом – двое против одного. По правде говоря, я был рад, что он на меня бросился. Я сам хотел ему врезать. Правым хуком вырубил его подчистую… из-за этого он вышел сухим из воды. – Вышел сухим… – Был оправдан, – сказал Страйк. – Вчистую. – Как же так? Страйк отпил кофе; взгляд затуманился от воспоминаний. – Его тогда увезли в больницу. От сотрясения мозга у него случился сильный эпилептический припадок. Черепно-мозговая травма. – О боже… – выдохнула Робин. – Для остановки мозгового кровотечения ему потребовалась срочная операция. Припадки не прекращались. У него диагностировали травматическое повреждение головного мозга, посттравматическое стрессовое расстройство и алкоголизм. Таким образом, он оказался неподсуден. Адвокаты встали грудью. Меня обвинили в умышленном нанесении телесных повреждений. К счастью, моя защита установила, что за неделю до того случая он играл в регби. Копнув поглубже, узнали, что он получил коленом по голове от валлийца весом более центнера и был унесен с поля на носилках. Поскольку он был весь в грязи и ссадинах, фельдшер проглядел кровотечение из уха и отправил его домой отдыхать. Оказалось, у него был перелом основания черепа, что выяснилось лишь после того, как мои адвокаты заставили врачей посмотреть рентгеновские снимки, сделанные после матча. То есть перелом основания черепа – это подарок не от меня, а от валлийского нападающего. И все равно, не будь у меня такого свидетеля, как Харди, мне бы впаяли по полной. В конце концов все же постановили, что я действовал в пределах самообороны. Откуда мне было знать, что у него уже есть трещина в черепе и какой вред ему нанесут побои. Между тем у него в компьютере нашли детское порно. Рассказ Бриттани совпадал с показаниями свидетелей, которые часто видели, как отчим увозит ее куда-то в машине. Допросили также школьную учительницу; та показала, что в школе Бриттани ведет себя все более замкнуто. Два года он ее насиловал, грозя убить мать, сестру и ее саму, если только она проговорится. Он убедил ее, что когда-то уже собирался отрезать ей ногу. Вокруг лодыжки у нее были множественные шрамы. Он внушил ей, что уже начал отпиливать в том месте ногу, но тут появилась ее мать и остановила его. Мать на допросе сказала, что шрамы остались после несчастного случая, который произошел с дочерью в раннем детстве. Робин молчала, зажав рот ладонями и широко раскрыв глаза. Ее испугало выражение лица Страйка. – Он долго лежал в больнице: врачи не могли снять припадки, а когда кто-нибудь пытался его допросить, он симулировал растерянность и амнезию. Вокруг него так и вились адвокаты, почуявшие жирный куш: врачебная халатность, нанесение телесных повреждений. Он заявил, что в свое время сам стал жертвой насилия и тяга к детскому порно – это всего лишь симптом умственного расстройства, алкоголизма. Бриттани настаивала, что сама все выдумала, мать орала, что Брокбэнк пальцем не трогал детей и был им прекрасным отцом, что она потеряла первого мужа и вот-вот потеряет второго. Командование было заинтересовано развалить дело. Брокбэнка комиссовали по инвалидности, – сказал Страйк, встретившись своими темно-карими глазами с серо-голубыми глазами Робин. – Он остался безнаказанным, получил выходное пособие, пенсию – и смылся вместе с Бриттани. 24 Step into a world of strangers Into a sea of unknowns… Blue Öyster Cult. «Hammer Back»[45] Грохочущий «лендровер» стоически пожирал мили, но поездка к северу уже стала казаться нескончаемой – и тут появились первые приметы Бэрроу-ин-Фернесса. На карте было неочевидно, какое далекое и уединенное место являет собой этот порт. Бэрроу-ин-Фернесс не был рассчитан на сквозной проезд или случайное посещение. Вещь в себе, он оказался географическим тупиком. Они проехали через южную границу Озерного края, мимо холмистых полей с отарами овец, стенами, сложенными из камней, и живописными деревушками, напомнившими Робин дом ее детства в Йоркшире; потом через Ульверстон («родина Стэна Лорела»[46]) и наконец увидели широкое устье, которое указывало на близость моря. Уже за полдень они оказались у неприглядной промышленной зоны, со складскими и фабричными зданиями по обе стороны дороги. Это была городская окраина. – Прежде чем идти к Брокбэнку, нужно перекусить, – сказал Страйк, в последние пять минут не отрывавшийся от карты Бэрроу. Электронные гаджеты он презирал, говоря, что бумага не требует загрузки и не реагирует на плохие условия приема. – Вот в той стороне будет парковка. На круге поверни направо. Они проехали раздолбанный боковой вход на домашний стадион Бэрроу-рейдеров – «Крейвен-парк». Страйк смотрел во все глаза, надеясь случайно заметить Брокбэнка, и знакомился с приметами нового места. Рожденный в Корнуолле, он ожидал, что здесь повсюду можно будет видеть море, ощущать на языке морской привкус, но ему все время казалось, будто отсюда до моря сотни миль. По первым впечатлениям, это был гигантский пригородный торгово-промышленный центр. С обеих сторон главной улицы смотрели аляповато разрисованные стены промтоварных и строительных магазинов и пиццерий, а между ними изредка вклинивались неуместно гордые жемчужины архитектуры – знаки славного индустриального прошлого. Здание таможни в стиле ар-деко, переоборудованное под ресторан. Украшенное классическими скульптурами викторианское техническое училище с надписью Labor omnia vincit[47]. Немного поодаль – бесконечные ряды ленточной застройки, как на городских пейзажах Лоури[48], – ульи для рабочих. – Никогда не видел такого скопления пабов, – сказал Страйк, когда Робин заезжала на парковку. Ему хотелось пива, но, памятуя о том, что Labor omnia vincit, он согласился на предложение Робин по-быстрому перекусить в ближайшем кафе. Апрельский день выдался ясным, но порывистый ветер приносил с собой холод невидимого моря. – Они себя не переоценивают, правда? – шепнул он, прочитав на вывеске название кафе: «Последнее прибежище». Напротив располагались комиссионный магазин «Вторая попытка» и процветающий ломбард. Невзирая на свое нелестное название, «Последнее прибежище» оказалось вполне уютным и чистым заведением, облюбованным разговорчивыми старушками. Страйк и Робин вернулись на стоянку сытыми и вполне довольными. – Если никого не окажется дома, за его жилищем будет не так-то легко наблюдать. – Когда они сели в «лендровер», Страйк показал Робин карту. – Там глухой тупик. Негде укрыться. – А не приходило ли тебе в голову, – выруливая со стоянки, заговорила с оттенком легкомыслия Робин, – что «Холли» и «Ноэл» очень близкие понятия?[49] Может, он пол сменил? – Если так, найти его будет проще простого, – отреагировал Страйк. – На высоких каблуках, рост за два метра и ухо как цветная капуста. Давай-ка здесь направо, – добавил он, завидев ночной клуб «Голодранец». – Надо же. Зато сразу видно, что это не где-нибудь, а в Бэрроу. Вид на море загораживало возвышавшееся впереди гигантское бежевое здание с вывеской «BAE Systems». Без единого окна, бесконечное, пустое, безликое, устрашающее. – Сдается мне, что Холли – его сестра или очередная жена, – сказал Страйк. – Держись левее… его ровесница. Так, нам нужно на Стэнли-роуд… Похоже, это как раз в торце «BAE Systems». Страйк не ошибся: Стэнли-роуд тянулась прямой линией: по одну сторону – жилые дома, по другую – высокая кирпичная стена с колючей проволокой наверху. За этим грозным барьером стояло странно-зловещее промышленное здание, белое, слепое, наводящее ужас одними своими масштабами. – «Граница ядерного объекта»? – прочла Робин вывеску на стене, сбросив скорость. – Производство подводных лодок, – объяснил Страйк, глядя на колючую проволоку. – Повсюду запрещающие знаки – гляди. В тупике было безлюдно. Он упирался в небольшую автостоянку и детскую игровую площадку. Припарковавшись, Робин обратила внимание на отдельные предметы, застрявшие в колючей проволоке на стене. Мячик определенно залетел туда по случайности, но рядом с ним виднелась розовая кукольная коляска, уж вовсе недоступная. Она вызывала странное чувство: кто-то специально зашвырнул ее повыше. – Зачем ты выходишь? – спросил Страйк, обходя «лендровер» сзади. – Просто… – Если Брокбэнк тут, я сам с ним разберусь. – Страйк закурил. – Тебе там делать нечего. Робин села в машину. – Постарайся его не бить, ладно? – прошептала она вслед удаляющемуся Страйку, который слегка припадал на одну ногу, затекшую в поездке. Кое-где дома сверкали чистыми окнами, а на подоконниках виднелись аккуратно расставленные безделушки; кое-где окна были задернуты тюлевыми занавесками разной степени засаленности. Некоторые жилища были откровенно убогими и, если судить по грязным подоконникам, запущенными. Страйк почти дошел до бурой двери и вдруг замер на месте. Робин заметила, что в конце улицы появилась группа рабочих в синих комбинезонах и касках. Не было ли среди них Брокбэнка? Не потому ли остановился Страйк? Нет. Он всего лишь отвечал на телефонный звонок. Повернувшись спиной к двери и работягам, он медленно направился обратно к Робин, но уже не решительной походкой, а нога за ногу, как человек, для которого сейчас существует только голос в трубке. Среди рабочих выделялся один: рослый, темноволосый бородач. Заметил ли его Страйк? Робин опять выскользнула из «лендровера» и под видом отправки сообщения сфотографировала рабочих, максимально приблизив изображение. Они свернули за угол и скрылись из виду. Страйк остановился метрах в десяти от нее, покуривая и слушая своего собеседника. Из окна второго этажа ближайшего дома на чужаков пристально смотрела седая женщина. Чтобы отвести от себя ее подозрения, Робин отвернулась от домов и стала щелкать ядерный объект, изображая из себя туристку. – Звонил Уордл, – мрачно сообщил Страйк, подходя к ней сзади. – Жертва – не Оксана Волошина. – А как они узнали? – поразилась Робин. – Оксана уже три недели находится у себя дома, в Донецке. Приехала на свадьбу к родственникам. Ребята с ней лично не разговаривали – к телефону подошла ее мать и сказала, что Оксана у нее. А квартирная хозяйка, между прочим, оклемалась и сообщила причину своего глубокого шока: по ее сведениям, Оксана уехала погостить на Украину. И кстати, эта дамочка упомянула, что голова как-то не похожа на Оксанину. Нахмурившись, Страйк опустил телефон в карман. У него теплилась надежда, что эти новые сведения заставят Уордла не зацикливаться на Мэлли. – Садись в машину! – приказал Страйк, все еще погруженный в свои мысли, и вновь направился к дому Брокбэнка. Робин села на водительское место «лендровера». Старушка по-прежнему таращилась из верхнего окна.