– А жестокость он не проявлял? – деликатно поинтересовалась Робин. – Бог с вами, – удивилась Лоррейн. – Не потому ли вы приехали? Он кого-нибудь покалечил? – Мы не знаем, – сказал Страйк. – Вряд ли он мог кого-то покалечить, – продолжила она. – Не такой он человек. Я и полицейским так сказала. – Извините, – вклинилась Робин, поглаживая дремлющую собачонку, – но я так поняла, что вы не заявляли о краже? – Это потом было, – объяснила Лоррейн. – Через месяц с лишним после его исчезновения. Кто-то вломился к миссис Уильямс, дал ей по голове и ограбил дом. Полицейские у меня дознавались: где Донни? Я говорю: «Он давно тут не живет, выехал». Короче, говорю им, Донни бы на такое не пошел. Он ей всегда помогал. И не стал бы на старуху с кулаками лезть. Когда-то они держались за руки в пабе. Он подстригал старухину лужайку. Лоррейн отказывалась верить, что Лэйнг – исчадье зла. – Предполагаю, ваша соседка не смогла описать преступника? – спросил Страйк. Лоррейн помотала головой: – Она сюда не вернулась. Умерла в доме сестринского ухода. А в «Нортфилде» теперь семья живет. С тремя малыми детьми. Уж такие шумные, а еще хватает наглости на собаку жаловаться! Расследование зашло в тупик. Лоррейн не представляла, куда направился Лэйнг. Не могла вспомнить, упоминал ли он какие-нибудь города, кроме Мелроуза; не знала его друзей. Когда до нее дошло, что он исчез с концами, она даже стерла номер его мобильного. Страйк и Робин попросили у нее фотографии Лэйнга, но никакой другой помощи она предложить не смогла. Собака громко запротестовала, когда Робин вытащила из-под нее свои теплые колени; судя по всем признакам, псина решила выплеснуть свое недовольство на поднявшегося со стула Страйка. – Уймись, Тиггер, – проворчала Лоррейн, с трудом удерживая на диване рассвирепевшую собаку. – Не провожайте нас! – прокричала Робин, перекрывая оголтелый лай. – Спасибо огромное за помощь! Лоррейн, немного печальнее и несчастнее, чем до их прихода, осталась сидеть с поднятой кверху забинтованной ногой в захламленной, прокуренной гостиной. Истеричный собачий лай сопровождал их до мостовой. – Надо было хотя бы чаю ей заварить или еще как-нибудь помочь, – виновато сказала Робин, когда они сели в машину. – Она не понимает, как легко отделалась, – жестко возразил Страйк. – Вспомни ту старуху, – он указал на «Нортфилд», – которая получила по голове за свои грошовые сокровища. – Думаешь, это Лэйнг сделал? – Конечно Лэйнг, скотина! – взорвался Страйк, когда Робин прогревала двигатель. – Все спланировал под видом помощи. И заметь: вроде как артритом мучился, а сам газонокосилкой орудовал, старух калечил – и ничего. Голодная и уставшая, с головной болью от прокуренной затхлости гостиной, Робин сочла за лучшее кивнуть и сказать, что, наверное, он прав. Она была удручена этим разговором, и перспектива провести два с половиной часа в дороге уже не казалась заманчивой. – Ну что, поехали? – спросил Страйк, посмотрев на часы. – Я обещал Элин, что вечером буду. – Конечно, – ответила Робин. Но по какой-то причине – возможно, из-за головной боли, возможно, из-за зрелища немолодой женщины, прозябающей в «Саммерфилде» наедине с воспоминаниями об ушедших от нее любимых людях, – Робин вновь оказалась на грани слез. 29 I Just Like To Be Bad[56] Иногда он тяготился общением с гопниками, которые считали себя его друзьями; к ним его толкало только безденежье. Основным их занятием было воровство, главным развлечением субботнего вечера – пьянство; а они к нему тянулись, думали, он им кореш, дружбан, ровня. Надо же: ровня! В тот день, когда обнаружили ее тело, ему хотелось просто побыть одному, чтобы окунуться в газетные репортажи. Почитывать такие материалы – одно удовольствие. Его переполняла гордость: впервые он сумел убить в уединении, без суеты, на свой вкус. И с Секретуткой намеревался сделать то же самое; насладиться ею живой, а потом прикончить. И только одно капитально портило настроение: нигде не упоминались письма, которые должны были навести полицию на Страйка: пусть бы этого гада таскали на допросы, гнобили, пусть бы замарали его имя, пусть бы тупая серая масса решила: дыма без огня не бывает. Однако на глаза попадались только репортажи, сообщения, фотографии квартиры, где он ее прикончил, интервью со смазливым мальчишкой-копом. Все материалы требовалось сохранить на память, вместе с частицами самой девушки, которые добавились к его заветной коллекции. Разумеется, Чудо не должно было заметить его ликования и гордости – терять бдительность не следовало. Оно было недовольно, очень недовольно. Жизнь складывалась не так, как Чудо планировало, а он, хоть ему и насрать, вынужденно притворялся, что и сам обеспокоен, что он белый и пушистый, – а все потому, что без Чуда было не обойтись: оно его кормило и могло в самом крайнем случае предоставить алиби. Как знать, когда тебе понадобится алиби. Один раз он уже чуть не спалился. Дело было в Милтон-Кинс, где он убил во второй раз. Не гадить у себя на пороге – он всегда придерживался этой заповеди. В Милтон-Кинс его не заносило ни до, ни после; с этой дырой ничто его не связывало. Машину угнал сам, без посторонней помощи. Фальшивыми номерами обзавелся заранее. А потом просто поехал наобум, куда глаза глядят. После первого убийства ему хронически не везло. Как он ни старался заклеить девчонку в баре, в клубе, увести подальше от толпы – ничего не получалось, хотя в прежние времена ни одного сбоя не бывало. Естественно, по молодости он выглядел хоть куда, но даже сейчас не стоило регулярно скатываться до проституток. Если западаешь на один и тот же тип, копы начинают шевелить мозгами. Однажды ему повезло выследить подвыпившую девушку, но не успел он выхватить нож, как в переулок откуда ни возьмись с гоготом высыпалась компания каких-то малолеток – ловить уже было нечего. После того случая он отказался от привычных способов снять телку. Оставалось только действовать силой. Ехал он, ехал и все больше расстраивался: никого подходящего в Милтон-Кинс не наблюдалось. В десять минут двенадцатого он был близок к тому, чтобы сдаться и присмотреть себе проститутку, но тут заметил ее. Коротко стриженная брюнетка в джинсах и ее парень устроили свару на островке безопасности посреди проезжей части. Он проехал мимо, но все время смотрел в зеркало заднего вида. Девица сорвалась с места, будто опьяненная собственными слезами и гневом. Оставшись в одиночестве, ее парень что-то кричал, а потом, с отвращением махнув рукой, побрел в противоположном направлении. Чтобы поехать за ней, пришлось развернуться. Девушка на ходу плакала, вытирая глаза рукавом. Он опустил стекло: – Что случилось, милая? – Отвали! Она предрешила свою судьбу, когда со злости нырнула в кусты, чтобы отделаться от человека в ползущей рядом машине. Еще метров сто – и оказалась бы под ярким светом. Ему нужно было просто свернуть с дороги и припарковаться. Прежде чем выйти из машины, он натянул балаклаву и, с ножом наготове, спокойно потопал к тому месту, где она исчезла. Было слышно, как она продирается сквозь плотные заросли, посаженные вдоль широкой серой дороги с разделительной полосой. Фонарей поблизости не было. Для проезжающих мимо водителей он оставался невидимкой на фоне темной листвы. Когда же девчонка выбралась на тротуар, он, угрожая ножом, без труда заставил ее вернуться в кусты. Прежде чем бросить тело, он битый час возился в зарослях. Вырвал у нее из ушей серьги, а потом принялся остервенело махать ножом, отсекая от нее кусочки. Когда потоки транспорта стихли, он, тяжело дыша и даже не сняв балаклаву, суетливо побежал сквозь темноту к угнанной машине. На обратном пути он каждой клеткой своего тела ощущал ликование и насыщение, а из карманов текло. И только тогда туман рассеялся. В прошлый раз он использовал машину с работы, которую потом тщательно вычистил на глазах у сотрудников. Но в этот раз у него возникли сомнения, что удастся замыть от крови тканевую обивку сидений и уничтожить следы собственной ДНК. Что же делать? В тот момент он был как никогда близок к панике. Он долго ехал на север, прежде чем бросить машину в стороне от главной дороги, в чистом поле, вдали от всяких строений. Здесь он, дрожа от холода, открутил фальшивые номера, окунул один носок в бензобак, бросил его на окровавленное переднее сиденье и поджег. Машина долго не разгоралась; пришлось сделать еще несколько попыток и наконец в три часа ночи, когда он в ознобе наблюдал из-за деревьев, тачка взорвалась. И только тогда он убежал. Была зима, а потому балаклава не вызывала подозрений. Он закопал фальшивые номера в лесу и быстро ушел, опустив голову и сжимая в карманах драгоценные сувениры. Вначале подумал было их тоже закопать, но не смог с ними расстаться. Кровавые пятна на брюках замазал грязью, балаклаву на станции снимать не стал, забился в угол вагона и прикинулся пьяным: бормотал что-то нечленораздельное, изображая признаки агрессивности и безумия, служившие неплохим прикрытием. К тому моменту, когда он добрался домой, тело уже нашли. В тот вечер за ужином он смотрел телевизор, держа на коленях поднос с едой. Сгоревшую машину тоже нашли, а номера – нет, и это стало доказательством небывалого везения, какого-то защитного благословения, данного ему вселенной. Хахаля, с которым ругалась та девица, арестовали, отдали под суд и, даже в отсутствие веских доказательств, признали виновным! Мысль о том, что этот дебил сидит за него, до сих пор временами поднимала ему настроение… И все же те часы, когда он ехал на машине сквозь темноту и знал, что встреча с полицией может оказаться роковой, боялся требования вывернуть карманы, боялся, что в вагоне какой-нибудь не в меру бдительный пассажир заметит на нем засохшую кровь, стали для него хорошим уроком. Предусматривай все до мелочей. Не оставляй ничего на волю случая. А значит, сейчас нужно тащиться за ментоловым бальзамом. Теперь самое главное – сделать так, чтобы Чудо не встряло со своими новыми дурацкими замыслами. 30 I am gripped, by what I cannot tell… Blue Öyster Cult. «Lips in the Hills»[57] В интересах следствия Страйк привык чередовать судорожную деятельность с вынужденным бездельем. Тем не менее выходные после поездки в Барроу, Маркет-Харборо и Корби повергли его в странную напряженность. Постепенное погружение в гражданскую жизнь, произошедшее в последние пару лет, принесло с собой давление, от которого в армии он был защищен. Его сводная сестра Люси, единственная из братьев и сестер, с кем в детстве он жил вместе, позвонила рано утром в субботу, чтобы узнать, почему он оставил без ответа приглашение на день рождения своего среднего племянника. Он объяснил, что уезжал и не имел доступа к почте, но она почти не слушала. – Джек молится на тебя как на героя, ты же знаешь, – сказала она. – Он спит и видит, чтобы ты пришел. – Извини, Люси, – ответил Страйк, – не смогу. Я ему подарок пришлю. Когда Страйк служил в ОСР, Люси чувствовала себя не вправе включать эмоциональный шантаж. Тогда, разъезжая по всему миру, он с легкостью избегал родственных обязанностей. Сестра видела в нем незаменимый винтик огромной и неумолимой армейской машины. После того как он устоял перед рисуемой ею картиной, на которой его безутешный восьмилетний племянник напрасно ждет появления дяди Корморана, она сдалась и вместо этого спросила, как идет охота за злодеем, приславшим ногу. Ее тон намекал, что получать ногу – это нечто постыдное. Страйк очень хотел, чтобы разговор закончился, и соврал, что отдал все на откуп полиции. Как бы он ни любил свою младшую сестру, он уже смирился с тем, что их отношения почти полностью строились на общих воспоминаниях – в основном неприятных. Он никогда не откровенничал с Люси, если на то не было внешних причин, просто потому, что эти откровения обычно вызывали в ней беспокойство или тревогу. Люси жила в состоянии постоянного разочарования оттого, что он в свои тридцать семь лет не имел всего того, что, как она считала, должно принести ему счастье: ни постоянной работы, ни солидной зарплаты, ни жены, ни детей. Радуясь, что ему удалось от нее избавиться, Страйк заварил себе уже третью за утро кружку чая и с пачкой газет лег обратно в кровать. В некоторых газетах напечатали фотографию убитой Келси Платт, на которой она была одета в темно-синюю школьную форму, с улыбкой на простом угреватом лице. В одних трусах, над которыми нависал волосатый живот, не убавившийся от многочисленных готовых обедов навынос и шоколадок, съеденных за последние две недели, он сжевал пачку печенья и просмотрел несколько статей, но не нашел в них ничего нового и вместо этого обратился к анонсу матча «Арсенала» с «Ливерпулем», который должен был состояться на следующий день. Пока он читал, у него зазвонил мобильник. Он и не осознавал, насколько взвинчен: он среагировал мгновенно. Уордл даже удивился: – Ни хрена себе, ты быстрый. Сидел, что ли, на телефоне? – Что случилось?