– Не подавись, – отозвался Уордл, отчасти смешливо, отчасти раздраженно. – Я думал, ты будешь рад, что мы вышли на твоих подозреваемых. – Я рад, – сказал Страйк. – Совсем плох, говоришь? – Со слов соседа – передвигается на костылях. Часто попадает в больницу. Экран под потолком без звука показывал месячной давности запись матча «Арсенал» – «Ливерпуль». Страйк поморщился, когда ван Перси промазал с одиннадцатиметрового, который, как было ясно еще при первом просмотре, мог бы принести «Арсеналу» столь необходимую победу. Разумеется, матч ребята слили. Удача «канониров» постепенно тонула вместе с его собственной. – Ты с кем-нибудь встречаешься? – внезапно спросил Уордл. – Что? – вздрогнул от неожиданности Страйк. – Коко интересуется, – сказал Уордл, удостоверившись, что Страйк отметил для себя его ухмылку. – Подруга жены, Коко. Рыженькая, помнишь? Страйк вспомнил, что Коко – танцовщица бурлеска. – Я обещал навести справки, – продолжил Уордл. – Предупредил ее, что ты жуткий зануда. А она: ну что ж поделаешь! – Передай, что я польщен, – отозвался Страйк, и это была чистая правда. – Но, вообще говоря, да, я кое с кем встречаюсь. – Не с напарницей ли? – съязвил Уордл. – Нет. Она замуж выходит. – А ты не щелкай клювом, дружище, – сказал, позевывая, Уордл. – Даже я бы такую прибрал к рукам. – Так, давай уточним, – говорила Робин, появившись на следующее утро в офисе. – Стоило выяснить, что Лэйнг на самом деле живет в Уолластон-Клоуз, и я должна прекратить слежку? – Послушай, – сказал Страйк, заваривая чай, – он сейчас в отъезде, если верить соседям. – Но ты сам только что сказал, что не веришь в эту шотландскую историю! – Если дверь его квартиры постоянно заперта, значит есть основания полагать, что куда-то он все же свинтил. – Страйк бросил по чайному пакетику в каждую из двух кружек. – Я не поведусь на сказки о похоронах друга. Но не удивлюсь, если он метнулся обратно в Мелроуз, чтобы выбить деньжат из слабоумной мамаши. Такая увеселительная поездка вполне в духе нашего Донни. – Один из нас должен быть там, когда он вернется, а иначе… – Один из нас будет там, – успокоил ее Страйк, – но сейчас я хочу переключить твое внимание на… – Брокбэнка? – Нет, им занимаюсь я сам. А тебе поручаю прощупать Стефани. – Кого? – Стефани, подружку Уиттекера. – Зачем? – Робин повысила голос, когда чайник возвестил о закипании дребезжанием крышки и громким бульканьем, затуманивая окно паром. – Хочу проверить, не расскажет ли она, что делал Уиттекер в тот день, когда была убита Келси, и в ту ночь, когда отрубили пальцы той девушке в Шеклуэлле. Точные даты – третье и двадцать девятое апреля. Страйк залил кипятком чайные пакетики, плеснул молока и стал размешивать, звякая ложкой о кружку. Робин не могла сказать, обрадована она или огорчена предложенной сменой деятельности. По большому счету, решила она, скорее рада, однако развеять недавние подозрения, что Страйк пытается ее оттеснить, было не так-то просто. – Ты все еще считаешь, что убийца – Уиттекер? – Ага, – ответил Страйк. – Но у тебя нет никаких… – У меня нет никаких улик против кого бы то ни было, это ты хочешь сказать? Значит, я буду продолжать делать свое дело, пока не найду доказательства или пока не сниму подозрения со всех. Он передал Робин кружку с чаем и устроился на диване из искусственной кожи, который почему-то не отозвался канонадой неприличных звуков: не ахти какая победа, но за неимением лучшего – уже кое-что. – Я надеялся, что смогу вычеркнуть Уиттекера, глянув, как он нынче выглядит, – продолжил Страйк. – Но он вполне мог быть тем хмырем в черной шапке. Несомненно одно: каким он был ублюдком, таким и остался. Я позорно облажался со Стефани, теперь она будет от меня шарахаться, но ты еще можешь чего-нибудь от нее добиться. Если она сумеет обеспечить ему алиби на эти даты или указать на того, кто способен это сделать, нам придется начинать все сначала. Если нет, он останется в списке подозреваемых. – А ты что будешь делать, пока я разбираюсь со Стефани? – Следить за Брокбэнком. Я намерен, – сообщил Страйк, вытянув ноги и отхлебнув чая для укрепления сил, – пойти сегодня в тот стрип-клуб и выяснить, куда подевался новый вышибала. Мне надоело жевать кебаб и топтаться без дела по одежным лавкам. Робин промолчала. – Что? – спросил Страйк, заметив выражение ее лица. – Ничего. – Говори. – Ладно… Что, если он вдруг окажется на рабочем месте? – Не думай: махать руками я не собираюсь, – ответил Страйк, верно истолковав ее мысли. – О’кей, – сдалась Робин, но тут же добавила: – Однако Уиттекера ты приложил. – Не сравнивай, – ответил Страйк и, не дождавшись ее ответа, продолжил: – Уиттекер на особом положении. Почти родня. Робин выдавила смешок. Когда Страйк снял пятьдесят фунтов в банкомате у входа в «Сарацин» на Коммершл-роуд, машина безапелляционно зафиксировала отрицательный баланс его текущего счета. В дверях Страйк с мрачной миной сунул десятку вышибале и прошел сквозь черные полоски пластика, маскирующие интерьер, тусклое освещение которого не скрывало, впрочем, общей неприглядности заведения. Бывший паб изменился до неузнаваемости. Новая отделка оставляла впечатление бездушного, загнивающего центра досуга. В покрытых лаком сосновых половицах отражалась широкая полоска неонового света, бегущая вдоль барной стойки, которая занимала целую стену помещения. Было слегка за полдень, но на небольшой сцене в дальнем конце зала уже извивалась под The Rolling Stones – «Start Me Up»[79] – одна девица. Подсвеченная красными лучами, она снимала с себя лифчик напротив зеркала, чтобы ни один дюйм шершавой кожи не укрылся от мужских глаз. Посетителей было всего четверо: они сидели на высоких табуретах, каждый за отдельным столиком, и переводили взгляды от девицы, теперь неуклюже крутящейся на шесте, к большому телевизору, транслирующему спортивный канал. Страйк направился прямиком к бару, где наткнулся на табличку «Мастурбация запрещена. Виновные будут удалены из зала». – Что будем заказывать, дорогой? – спросила длинноволосая барменша с сиреневыми веками и кольцом в носу. Он заказал пинту пива «Джон Смит» и сел за стойку. Не считая вышибалы, единственным работником мужского пола был человек за диджейским пультом позади стриптизерши. Блондин средних лет, он даже отдаленно не походил на Брокбэнка. – Я надеялся здесь приятеля встретить, – обратился Страйк к барменше, которая в отсутствие посетителей облокотилась на стойку, сонно поглядывала на экран и ковыряла длинные ногти. – Н-да? – отозвалась она скучающим тоном. – Да, – подтвердил Страйк. – Он сказал, что тут работает. К стойке подошел мужчина в неоновом пиджаке, и барменша молча отошла его обслужить. «Start Me Up» закончилась, и вместе с ней завершился стриптиз. Голая стриптизерша спрыгнула со сцены, обернулась какой-то тряпицей и исчезла за занавеской в дальнем конце зала. Ей никто не хлопал. Из-за той же занавески выскользнула женщина в куцем нейлоновом кимоно и чулках; с пустой пивной кружкой в руках она стала обходить посетителей, и те бросали туда мелочь. К Страйку она подошла в последнюю очередь. Он тоже бросил пару фунтовых монет. Затем женщина направилась прямиком к сцене, где аккуратно поставила кружку с монетами рядом с диджейским пультом, высвободилась из кимоно и, стуча высокими каблуками, поднялась на сцену в лифчике, трусиках и чулках. – Господа, вам это понравится… Перед вами выступит милая Миа! Gary Numan запел «Are „Friends“ Electric?»[80], и Миа стала раскачиваться, не попадая в такт. Буфетчица приняла все ту же скучающую позу около Страйка: отсюда удобнее всего было смотреть телевизор. – Так вот, – продолжил Страйк, – мой приятель вроде тут работает. – Угу, – отозвалась девушка. – Зовут Ноэл Брокбэнк. – Н-да? Не знаю такого. – Не знаешь, – повторил Страйк, нарочито озираясь по сторонам, хотя уже было очевидно, что Брокбэнка здесь нет. – Значит, ошибся адресом. В это время первая стриптизерша выскочила из-за занавески в облегающем бледно-розовом платьице, едва прикрывающем зад. Голая она и то выглядела не так похабно. Приблизившись к мужчине в неоновом пиджаке, она задала какой-то вопрос, но посетитель только покачал головой. Оглядываясь вокруг, она поймала взгляд Страйка и с улыбкой направилась к нему. – Приветик, – сказала она с ирландским акцентом. Ее волосы, в красных лучах рампы показавшиеся Страйку белыми, на самом деле оказались медно-рыжими. Под толстым слоем грима и накладными ресницами скрывалось лицо девочки-школьницы. – Меня зовут Арла, – продолжала она. – А тебя как? – Камерон, – ответил Страйк: так обычно называли его те, кому не под силу было запомнить его настоящее имя. – Станцевать тебе приватный танец, Камерон? – Где?