– Послушай, есть кое-что кроме твоих психических проблем. Полиция считает, что Том – случайная жертва. На его месте должна была быть ты. – Я знаю, Джон. Это для меня не новость. – Джиллиан, он не сделал того, что хотел. – Я никому не собираюсь открывать, садовую дверь тоже. Дом на сигнализации. Я могу включить ее на ночь. – Мне не нравится, что ты там одна, – повторил Джон. – Все будет в порядке. – Обещай, что позвонишь в случае чего. Она обещала. Завершив разговор, уставилась в стену, снова и снова спрашивая себя, что в ней сопротивляется тому, чтобы быть рядом с Джоном. Первые дни у Тары Джиллиан искала с ним встречи, ждала его, рассчитывала на его утешение и поддержку. Потом что-то изменилось. В ней. Теперь Джиллиан могла часами размышлять, как так получилось, что она сначала впала в депрессию, потом закрутила роман на стороне, и в конце концов Тома убили. Самым ужасным было осознание того, что Джиллиан изначально слишком драматизировала ситуацию. Она страдала от холодности Тома, но стоило лишь повнимательнее приглядеться, чтобы понять, что он никогда не отвергал и не сторонился ее. Джиллиан пугала дерзость Бекки, а всего-то надо было набраться терпения и выждать время. С ней не случилось ничего такого, чего не было бы в жизни тысяч и тысяч других женщин. И если б Джиллиан до сих пор не оставалась неуверенной в себе девочкой из провинции, она наверняка смогла бы переформулировать суть проблемы и тем самым изменить ситуацию. Много лет тому назад она поспешила покинуть родительский дом, чтобы выйти за Томаса Уорда. С тех пор он всегда был рядом, и Джиллиан чувствовала себя под надежной защитой. То, что Джиллиан до сих пор понимала как освобождение из-под опеки родителей, на самом деле было освобождением под опекой сильного, уверенного в себе мужчины. И когда Томас больше не мог уделять ей столько внимания – из-за перегруженности на работе и усиливающейся одышки, – Джиллиан отреагировала как обиженный ребенок и бросилась в объятия другого мужчины. Им оказался Джон, который восхищался ею, дарил внимание и любовь и вселял уверенность в себе. Долго так продолжаться не могло, последние несколько дней в этом ее убедили. Джиллиан нужно было научиться стать наконец самостоятельной, каким бы трудным ни был этот путь. Телефон снова зазвонил. На этот раз мама Джиллиан сообщила, что Бекки чувствует себя хорошо – с учетом обстоятельств ситуации, разумеется. Она ходила в бассейн с дедушкой, а в понедельник должна впервые встретиться с психотерапевтом. Потом мама спросила, когда похороны Тома. «И это тоже на мне», – устало подумала Джиллиан. – Я не знаю, мама, – ответила она. – Об этом лучше спросить судмедэкспертов. Я позвоню, когда что-то прояснится. – Как это ужасно! – сказала мама. – Хорошо, что у тебя есть эта девушка, у которой ты живешь… Иначе мне не было бы ни секунды покоя. Джиллиан решила не разуверять маму насчет Тары. Просто потому, что не чувствовала в себе силы пережить последствия этого признания. – Передавай привет Бекки, – сказала она на прощание. – Пусть она позвонит мне. Хочу слышать ее голос. На часах было чуть больше половины четвертого. Впереди долгий одинокий вечер. Джиллиан встала, надела куртку, шарф и перчатки, обула сапоги. Хорошо, что прошлая неделя выдалась такой снежной… Она пошла убирать снег – в надежде, что после этого не останется сил для нервного срыва. Понедельник, 11 января 1 – Что вы еще можете вспомнить о Лайзе Стэнфорд? – спросила Кристи. Время для посещения педиатрической клиники, где некогда работала Энн Уэстли, было самое неподходящее. Утро понедельника – и для большинства школьников первый день после рождественских каникул. Зал ожидания переполнен. Два доктора болеют гриппом. Из оставшихся – нервный молодой врач и его коллега, выглядящая так, будто сляжет следующей. Оба из последних сил сдерживают натиск пациентов. И тут врывается Кристи с вопросами о мальчике Финли Стэнфорде и его матери. Она настолько некстати, что было бы почти естественным отделаться от нее парой более-менее вежливых фраз. Но в конце концов Кристи тоже делает свою работу. – Вы не могли бы подойти попозже? – раздраженно спросила дама за регистрационной стойкой. – Нет, к сожалению. Поверьте, я не стала бы вас беспокоить, если б у меня был выбор. Наконец дама – Тесс Причард, судя по бейджику на лацкане белого халата, – согласилась уделить Кристи несколько минут и пригласила ее в пустующий кабинет одного из больных врачей, где обе устроились за письменным столом, и Кристи повторила вопрос о Лайзе Стэнфорд. Тесс Причард кивнула. – Конечно. Я хорошо ее помню. – Почему? Что в ней было такого необычного? Тесс пренебрежительно фыркнула. – Деньги, что ж еще! И гонор. И того, и другого с верхом. – То есть то, что у нее много денег, было видно со стороны, вы это хотите сказать? – Только слепой мог этого не видеть. Она все выставляла напоказ. Каждый раз шикарные костюмы, массивные, дорогие украшения… Очки «Гуччи» – никогда не видела таких огромных. Сумочка «Гермес». И, конечно, «Бентли». Парковалась под окнами клиники, чтобы все видели. – Понимаю. И вела себя высокомерно? – Мы, средний медперсонал, не ее уровень. Разговаривать с нами было ниже ее достоинства. Полагаю, в кабинете доктора Уэстли она вела себя иначе. Особенно когда рассказывала, что не так с мальчиком. – Но вы при этом не присутствовали? Тесс качает головой. – Нет. Ни я, ни кто-либо другой. Вообще-то у нас так не принято. Врачу нужен помощник во время консультации. Но только не в их случае. – И как он вам? – Кристи имела в виду мальчика. – Тихий, воспитанный. Он мне нравился. – Необыкновенно тихий? – Да нет. Мы здесь, знаете, всего повидали. Есть дети, которые так и носятся по коридорам, и родителям не удается ни на минуту их успокоить. Другие, напротив, боятся врачей и замыкаются в себе. Финли был, пожалуй, из последних. Но в целом в пределах нормы. – Он появился в вашей клинике довольно поздно. Если я правильно поняла из документов, которые видела в пятницу, Финли был здесь всего пять раз, и перестал ходить в вашу клинику, когда ему исполнилось девять лет. Маленьким он у вас не наблюдался. – Все так. Ему было семь лет, когда он впервые здесь появился. С бронхитом, насколько я помню, который развился из простуды и никак не проходил. В общем, ничего особенного. – То есть Финли был здоровым мальчиком? – Да. Мать водила его сюда по пустякам, и то не часто. – Неужели доктор Уэстли совсем ничего не рассказывала о Лайзе Стэнфорд? – Нет, – Тесс покачала головой. – Она была очень строга в таких вещах. Ни разу слова лишнего не проронила ни о пациентах, ни об их родителях. Тем более о Стэнфордах. Она, конечно, заметила, как мы зубоскалим на их счет, вот и решила не подливать масла в огонь. – А с коллегами-врачами она о ней не говорила? – Скорее всего, – нерешительно предположила Тесс. – Но докторов, которые работают сегодня, тогда, так или иначе, в клинике не было. Доктор Уэстли общалась с Филлис Скиннер. – Она лежит дома с гриппом, – догадалась Кристи и вздохнула. – Именно, – подтвердила Тесс. – То есть если Энн Уэстли с кем-то и обсуждала пациентов и их болезни, то это с Филлис Скиннер. – Можно ее адрес? Мне нужно будет срочно переговорить с доктором Скиннер. – Конечно, – с готовностью отозвалась Тесс. Из коридора постоянно доносились телефонные звонки и звякал дверной колокольчик. Тесс посмотрела на часы: – Боюсь показаться невежливой, сержант, но… – Мы почти закончили, – поспешила заверить ее Кристи. – Остались два коротеньких вопроса. Итак, Финли Стэнфорд наблюдался здесь в возрасте от семи до девяти лет. Всего пять визитов. Сейчас ему двенадцать. То есть в клинике он не появлялся уже три года? – Три с половиной, если быть точнее. Да, все верно. – Он и его мать оставили вашу клинику, после того как доктор Уэстли вышла на пенсию? – Получается так. – И еще одно. У нас есть информация, что Лайза Стэнфорд страдает депрессией. При этом время от времени она пропадает из дома и скрывается неизвестно где. Вы что-нибудь об этом знаете? – Нет, – искренне удивилась Тесс. – Вы ничего такого за ней не замечали? Что она страдает депрессией, я имею в виду. – Честно говоря, не похоже, чтобы она чем-то страдала. Страдали скорее остальные. Собственно, я не особенно к ней приглядывалась. Кому придет в голову интересоваться особой, которая ни во что тебя не ставит? Но депрессия… нет, очень непохоже. Насколько я знаю Лайзу Стэнфорд, по крайней мере.