Я встряхнул головой — настолько дикими казались эти речи. — О каком смирении ты говоришь!? Ты убивал их волю с помощью дыма забытья! Ты отравлял их своими речами! Я видел это! Ты призывал отдать детей! Ты совсем с ума сошёл? Как язык поворачивается говорить этим несчастным людям такое!? Они не должны мириться, когда пришёл враг! Они должны сопротивляться ему! Смело встать и уничтожить каждого, кто посмеет прийти с мечом! — Богохульство! — гневно воскликнул он, потрясая кулаками. — Нет воли иной, кроме воли Фласэза! Только он решает, как мы должны поступать! Он решает и озвучивает своё решение через нас — тех, кто доносит его волю! Через нас он указывает путь слабым духом! Мы его глашатаи! Каждый обязан безропотно выполнять волю триединого Бога и меня, как его возвестника! Я опять встряхнул головой. Я не мог поверить, что взрослый мужчина вполне осознанно может нести такую чушь. Местная религия кроме богобоязненности и смиренности в этих людях пытается ещё и непротивление злу насилием воспитать, что ли? А как же защита родного очага? А как же ненависть к врагам, которые топчут родную землю? Как можно сидеть по колено в грязи и рыдать, когда на твоих глазах твоих же детей тащат в клетку? Как можно призывать к подобному? Но затем я всё понял. Этот духовник, скорее всего, сам не верит в то, что пропагандирует. Иначе не было бы необходимости в одурманивании. Не было необходимости в использовании наркотического дыма. Если бы озвученные им идеи были благими, никакой «дым забытья» ему бы не понадобился. Если бы он призвал их встать на защиту своего очага, они послушали бы его. Послушали даже без наркотического дыма. Но вместо этого он держал стадо в повиновении, покуда волки забирали добычу. И единственный верный вывод из этого — он был одним из волков. Он отуплял бедолаг умышленно. Умышленно убивал их волю, делал податливыми и подконтрольными. Святой отец Эолат продолжал что-то бормотать себе под нос, низко склонив голову. Он старательно прятал взгляд, но сомнения уже глубоко пустили корни в мою душу. Я схватил мерзавца за подбородок и впился взглядом в его глаза. Это были не глаза фанатика. Они не метались в страхе, а смело встретились с моими. Казалось, он изучает анирана так же жадно, как аниран его. — Сколько? — тихо прошептал я. — Сколько тебе предложили? Какова твоя доля за столь паскудную дело, духовный пастырь? — Аниран… — вновь замельтешил он и попытался упасть на колени. Но все попытки увиливать я сразу оборвал. Подхватил его и не дал упасть. — Не пытайся юлить, поганая тварь! Твоя жизнь висит на волоске! — Моя жизнь ничего не стоит. Как и их жизни, — священник вновь смело посмотрел мне в глаза. И теперь его голос совсем не дрожал. В нём звучала обречённость. — Но моя жизнь для меня куда важнее, чем их жизни. Если благодаря им я продолжу жить так, как жил, мне безразлично кого и сколько из них придётся принести в жертву. Пускай даже всех. Я растерялся. Преображение было настолько неожиданным, что я не сразу подобрал подходящих слов. Смотрел в бесстрашные глаза и удивлялся. Это не робот, выполняющий заложенную в него программу. Это не истовый религиозный фанатик. Этот человек прекрасно осознаёт что и зачем делает. — Подонок, — злобно прошипел я. — Теперь я, наконец, понял… Ты привёл этих тварей сюда, верно? Ты подсказал, где можно отыскать ходовой товар, за который заплатят золотом? Сколько тебе полагалось за каждого ребёнка? Признавайся! Святой отец Эолат поморщился и посмотрел на меня абсолютно спокойными глазами. В них я не видел ни страха смерти, ни мольбы о пощаде. Похоже, он не страшился неминуемого. — Кондук платит дорого, — спокойно произнёс он. — С каждого — половина моя. И свою половину я получил заранее. — Тварь… — Я всего лишь пытался выжить. Выжить, чтобы жить дальше… — Свою половину ты получил, говоришь? — зло перебил я. — Нет, ты ещё не получил свою половину. Вот, получай! Как когда-то при встрече с Унаем, я повёл щитом наискосок. Мокрые одежды моментально начали тлеть на краях, когда святой отец развалился на две косые половинки. Он не успел даже пикнуть. Но, мне кажется, пищать он и не собирался. Он практически сразу понял, что его ждёт. Он знал, что наказания ему не избежать. Два больших кровоточащих куска мяса хлюпнули, упав в грязь. И только затем я услышал тишину. Вернее не тишину, ведь дождь шёл не переставая. Я услышал молчание. Молчание, которое, не побоюсь этого слова, раздавалось у меня за спиной. Я обернулся и посмотрел на коленопреклонённую толпу. Испуганные крестьяне, увидев, как свершается богохульство, увидев, как божьего глашатая развалили на две части, на мгновение замерли. Но совсем на короткое. Затем, словно по команде, пришли в движение все вместе. Не поднимаясь с колен, они ползли мне навстречу. Сжимали своих детей в объятиях, ползли на карачках и протягивали умоляющие руки. Зрелище было настолько удивительным, что мне оставалось только растерянно за ним наблюдать. Не менее пятидесяти человек — женщины и мужчины, старики и дети — подбирались ближе, протягивали худые руки и осторожно прикасались к моим ногам. Склоняли головы, щупали пальцами штаны из козлиной кожи, трогали обувь и тихо повторяли лишь одно только слово — слово «милих». Глава 5 В темнице Такую удивительную картину, наверное увидели те, кто скакал по грязной дороге. Несмотря на жуткий ливень, звук копыт я расслышал задолго до момента, когда конный отряд с суровым командиром во главе ворвался на территорию деревни. Конников было не меньше двух десятков и на лице каждого из них я заметил нескрываемое удивление. Кровавая картина перед глазами, несомненно, удивила каждого. Но они быстро пришли в себя. Один за другим соскочили с лошадей и обнажили мечи. Командир размахивал руками, приказывая окружить меня плотным кольцом. Жители деревни заголосили все разом. Ещё громче начали рыдать, непрерывно бормоча слово «милих». Наблюдая за всеобщей истерикой, командир растерялся. Он ошарашенно смотрел по сторонам, изучая место побоища. Заметил бесхозных лошадей, металлическую клетку в виде повозки и мёртвые тела. Испуганно воскликнул, когда один из его подчинённых откинул прядь мокрых волос с лица того, кто двумя кусками лежал в грязи. — Святой отец Эолат! — воскликнул он. Затем посмотрел на меня. — Что здесь произошло? Это ты убил его? Солдаты, не особо церемонясь, принялись растаскивать жителей деревни, с опаской поглядывая на меня. Я стоял смирно и не делал резких движений. Я уже приблизительно понимал, с кем имею дело и не собирался никого провоцировать. — Да, я убил этого мерзавца, — честно признался я. — Как и остальных. Командир судорожно сглотнул и приказал принести кандалы. Я поднял руки, как бы показывая, что не собираюсь сопротивляться. Что не собираюсь вступать в конфронтацию с местными представителями закона. — Я не обнажу оружия и не побегу. Если вы представляете власть на этой земле, я смиренно сдаюсь вам в руки. Видимо, слово «смиренно» показалось командиру знакомым. Он немного расслабился, спрятал меч в ножны и ещё раз осмотрелся. — Меня зовут Умтар, — представился он. — Я — десятник летучего отряда, что присматривает за порядком в городе Равенфир и окрестных землях. С Башни Бдения магистр заметил, что что-то происходит в деревне, принадлежащей примо Маркуру. Мой отряд отправили проверить так ли это. Поведай, что здесь произошло… …Когда после рассказа на меня вновь наставили мечи, надели кандалы и потребовали забраться в клетку, куда ранее запихивали бедных детишек, я не стал сопротивляться. Молодому командиру я поведал всё от начала и до конца. Умолчал лишь и том кто я такой на самом деле. Аниранских способностей не продемонстрировал и сказал, что мерзавца развалил на два куска с помощью очень острого меча. Умтар выслушал меня очень внимательно. Но если и не поверил, виду не подал. Тут же обвинил в убийстве одного из именитых священников Храма Смирения и добавил, что это чудовищный грех. Но когда я пытался донести, чем этот подонок занимался, десятник не стал меня слушать. В тот момент в его глазах я выглядел самым обычным убийцей. Я послушно забрался в клетку и уселся на промокшее сено. Я не хотел драться со стражей, но без всяких сомнений был готов рубить щитом металлические прутья, если того потребует ситуация. И тогда они точно узрят кто я такой. — Мы доставим тебя в город, чужак. Там тобой займётся королевский дознаватель, — десятник раскрыл небольшую книжонку, висевшую на поясе. — Назови своё имя, чтобы я внёс его в реестр. — Иван меня зовут, — хмыкнул я, сообразив, что с грамотностью в этом диком мире дела обстоят не так уж плохо. Впрочем, в лагере тоже были те, кто умел читать и писать. — Странное имя для наших мест, — подозрительно скривился Умтар. — Может, ты шпион Эзарии? А может, острова Темиспар? Его подозрительная гримаса и странные вопросы немного расширили мой кругозор. Из рассказов тех, кто жил со мной в лагере, я уже знал про остров Темиспар. Из столицы острова — портового города Кондук — не раз на северное побережье Астризии прибывали бандитские ватаги. Это были опытные, умелые мореходы и безжалостные пираты в одном лице. Они не давали жизни в океане и разоряли прибрежные деревни, забирая с собой детишек и молодых женщин. Так происходило с самых давних времён, о которых у людей сохранилась память. Король Анфудан Третий даже распорядился возвести Сторожевой Лагерь для предотвращения нападений и быстрого реагирования. Руадар рассказывал, что где-то на западном побережье возведён окружённый частоколом лагерь, где обязан пройти обучение каждый, кто рекрутирован в армию. Но когда двенадцать зим назад воссияла звезда, всё пришло в запустение. И теперь мало кто знал, что там происходит на самом деле. На мои вполне резонные вопросы: «Почему остров не захватят и не поставят на колени?», Руадар отвечал, что Кондук защищает система береговых укреплений, которые невозможно преодолеть. Проход через рифы знают только опытные капитаны-мореплаватели, не раз и не два привозившие ходовой товар на самый большой невольничий рынок. Старейшина Элестин дополнял, что остров невозможно захватить — многие тысячи погибнут только при попытке высадиться на берег. А вот про страну Эзарию я мало что знал. Из неуверенных объяснений Джона следовало, что это враждебное Астризии государство, расположенное за Континентальным океаном. Сам он никогда не встречал ни одного жителя Эзарии. Однако старейшина Элестин утверждал, что бывали времена, когда торговля между двумя материками процветала. Но эти мирные времена закончились давным-давно. Задолго до появления в небе карающего огня. — Нет, я не шпион, — я поёрзал задницей на мокром сене и не сдержал улыбку, когда сплошная масса серых туч развеялась и, наконец-то, показалось солнце. — Ну, слава вашему Фласэзу, дождь прекратился. — Не поминай всуе, — недовольно поморщился Умтар, оставил присматривать за мной двух молодых солдат и пошёл налаживать контакт с перепуганными жителями. Что-то там с ними обсуждал, морщился всё сильнее, и вскоре вернулся обратно. Стал статуей возле клетки, картинно сложил руки на груди и прожигал меня суровым взглядом. Я поддержал игру в гляделки и вскоре он не выдержал. Нахмурился, отвёл глаза и принялся раздавать приказы. — Коней забрать! Левентир — на козлы! Авлед — выбери ещё пятерых. Останетесь здесь. Сложите павших в одном месте и никого не выпускайте из деревни. Я доставлю чужака в город и вернусь с подмогой. Умтар раздал указания и уставился на резиновые подошвы моих брендовых кроссовок. Долго смотрел, но очевидный вопрос задать всё же не решился. Рывком вскочил на коня и вся наша процессия покинула деревню. До города было не так уж далеко — два-три километра вниз по дороге, на мой взгляд. Дождь закончился и теперь никто не мешал мне рассматривать далёкие каменные стены через металлические щели. Я спокойно сидел, прислонившись спиной к решётке, и изучал столь непривычные для меня виды, ведь настоящий средневековый город видел впервые. Повозка медленно двигалась, а грязь облепила колёса почти полностью. Колёса классически скрипели и забивали голоса молодых солдат, которые поглядывали на меня с нескрываемым любопытством, тихо переговариваясь. Мы миновали место, где, уткнувшись мордой в землю, лежал убитый мною негодяй. Десятник приказал остановиться и перевернуть тело. Затем долго всматривался в изувеченное лицо. Оставил рядом с телом одного из своих и приказал процессии двигаться дальше. — Почему они называли тебя… м-м-милих? — когда он подъехал, я впервые расслышал в голосе нотки суеверного страха. — Простолюдины, я имею в виду. — Наверное потому, что я их спас, — спокойно ответил я. — Спас их. Спас детей. Не позволил работорговцам их забрать, а священнику — отравить волю ядовитыми речами. Умтар недовольно нахмурился: — Это не работорговцы, чужак. Я узнал того, кто лежал на дороге. Это коммандер Трарен. Вернее, бывший коммандер королевской армии. Он возглавлял гарнизон города, но, устав от всего, дезертировал несколько зим назад. Сколотил банду, которая скрывалась где-то в Амальгарском лесу, и разорял деревни. Сжигал дотла, убивал жителей. И вот впервые они решились напасть так близко к стенам города… Ты знал об этом? — Про банду? Про дезертира? Откуда? — удивлённо уставился на него я. — Я случайно набрёл на деревню. Услышал крики, услышал плачь. А когда разглядел, что происходит, не смог остаться в стороне. — Набрёл на деревню? А откуда ты брёл? — Из леса. — Ты жил в Амальгарском лесу? — Жил в лесу, да. Не знаю, в Амальгарском или нет. Я жил с беженцами, которых давно согнали с родных мест. — А сам откуда родом? — Из… из Обертона, — выстрелил я первое, что пришло в голову. — Из Обертона, говоришь? — ухмыльнулся Умтар. Но больше вопросов не последовало. Он оставил меня и ускакал вперёд. — М-да, — почесал я грязный затылок. — Надо ж было ляпнуть такое. Сказал бы, что из глухой далёкой деревни да и дело с концом. Тут, поди, жители столицы точно чем-то отличаются от меня. Может, у них говор особый. А может, украшения в носу носят. Кто их знает… В дороге начало жутко парить. Под палящим солнцем мы ехали не более получаса, но я успел пропотеть насквозь. Правда, меня это не особо беспокоило. Я смотрел по сторонам и удивлялся высоте приближающихся городских стен. Оценил широкий ров, опоясывавший город и подпитывавшийся от шумной реки, которая протекала в отдалении. Увидел высокую-высокую башню, возвышавшуюся над всем городом, и, кажется, рассмотрел человека, который в странной полусогнутой позе стоял на вершине. Но затем его от меня скрыли высокие каменные стены и я с любопытством наблюдал за людьми, входящими и выходящими из городских ворот. Поток не останавливался ни на секунду. Кто-то нёс мешок на плечах, кто-то тащил упиравшегося осла, кто-то вязанку дров, кто-то ногу освежёванного парнокопытного. Кто-то водрузил на голову лукошко, полное сухих фруктов, и лавировал в толпе. Поодаль от человеческого потока, недалеко от моста, стояла группа худых измождённых женщин, одетых в грязные лохмотья. Они протягивали тощие руки, падали на колени и просили милостыню. Просили кусок хлеба или кружку свежей воды. Со слезами на глазах обещали взяться за любую работу, которую им предложат неравнодушные люди. Но никто не обращал на них внимание. Жители торопливо проходили мимо, спешили укрыться за стенами или удалиться по грязному месиву, которое, видимо, называлось дорогой, в сторону холма, где за деревьями виднелись лопасти самой настоящей ветряной мельницы. — Дорогу! Дайте дорогу! — Умтар взмахнул над головой кнутом. Затем щёлкнул, абсолютно не беспокоясь, что мог кому-то угодить по спине. — Прочь с моста! Люди испугано загомонили, заторопились и постарались убраться с пути всадников как можно быстрее. Смотрели вслед и провожали меня злыми глазами. Видимо, они были уверены, что в запертой металлической клетке везти могут только преступника. Но я на них не обижался. Я жадно впитывал новую информацию. Настолько жадно, что сразу заметил странности в этом сплошном человеческом потоке: я не увидел детей. Логично было предположить, что за стенами города, олицетворяющими собой безопасность и защиту, детям найдётся место. Они будут носиться по дорогам как угорелые, пищать и использовать для игр любые места. Ну, или, по крайней мере, вцепляться в мамкину юбку, идти рядом и сосать палец. И хоть пока клетку везли по мосту, юбок я увидел немало, ни одной детской руки, в неё вцепившуюся, не заметил. Я видел подростков лет четырнадцати-пятнадцати, чьи уже огрубевшие голоса грозно призывали солдат отвезти меня на площадь и сдать на руки палачу. Но маленьких детей, которым на вид можно дать те самые десять лет, я не рассмотрел. Я видел таких карапузов в деревне. Именно их швыряли в клетку животные в человеческом обличье. Именно их хотели увезти. Но здесь, когда мы, наконец-то, въехали в город, приняли левее и припарковались недалеко от деревянной будки, похожей на караулку, маленьких детей я не заметил вообще. Не было ни беременных женщин, ни маленьких детей. Великая хворь действительно поразила этот мир. И все те сказки, которыми меня ежедневно пичкали в лагере, оказались не сказками. Мне понадобилось совсем немного времени, чтобы получить подтверждение из очередного источника. Этот мир действительно был обречён. — Тпру-у-у! — знакомо воскликнул Умтар и спрыгнул с лошади. Подскочил к двум любопытным мужчинам, стоявшим у деревянных дверей караулки, и склонил голову в поклоне. — Сотник Каталам, примо Фелимид. Магистр Демирэль оказался прав — на деревню напали. Это был Трарен со своей бандой… — У нас под носом? — спросил высокий плотный мужик в добротной одежде из крепкой кожи светло-коричневого цвета. Он удивлённо вскинул чёрную бровь и одновременно рукой в кожаной перчатке почесал начинающую седеть бороду. Затем хмыкнул, когда Умтар утвердительно кивнул, и прищурил голубые глаза. — А это кто у тебя, Умтар? Это точно не Трарен. — Нет, сотник, — молодой командир опять поклонился. — Этого путника мы обнаружили в деревне. Судя по говору, чужак. И он… И он утверждает, что убил их всех.