«Сколько позерства в тебе, Бодхи!» – усмехнулся про себя император. «Просто у тебя нет фантазии, Амар, вот ты и завидуешь», – мысленно ответила Каннон. Император рассмеялся в голос и, повернувшись к толпе, торжественно вскинул руки, призывая к тишине. – Жители Меру! – обратился он к ним, его голос усилился в десятки раз и зазвучал раскатистым громом, отбиваясь эхом о скалы утеса и проносясь над морем. – Шани Амавасья – не только день даров. Новолуние Сатурна – не просто космическое событие. Наши создатели чтили Сатурн как покровителя тьмы. Чтили этот день как время очищения кармы, как время открытия родовых каналов, которое дает возможность общаться с предками без преград. Это время для осознания бренности бытия и бесконечного движения души в круговороте сансары. «Тебе еще не надоело нести этот глубокомысленный бред?» – поинтересовалась у императора Каннон, при этом продолжая сиять и улыбаться. «Конечно же я предоставлю и тебе такую честь, дорогая», – ответил ей мысленно император. Бодхи продолжила говорить так же, раскрутив горловую чакру и усилив голос потоками шакти. Ее девичий голос звонко раздавался среди шатров: – Шани Амавасья – это прежде всего день милосердия. Мы, хранители Хемы, должны помнить об этом всегда и передавать данные традиции каждому поколению, как завещали боги. Милосердие – ничто иное, как путь к просветлению, путь к божественному теплу, к божественной сути. Ваша жизнь, жители Меру, полна трудностей и страданий. Такова участь презренных, таков ваш путь. Но трудности закаляют дух, а страдания и лишения приведут вас к следующей жизни, полной радостей и благ. «Можно подумать, твоя чушь лучше моего бреда», – мысленно укорил Каннон Амар Самрат, на что Каннон заулыбалась еще шире. – Мы пришли к вам с дарами, мы пришли с милосердием, – продолжила Каннон. – Мы даруем вам милосердие, чтобы вы дарили его другим. Создатели нам завещали делиться благами, открывать души, становиться сильнее, чище и платить кармические долги сейчас. Примите же дары! Берите! Толпа взорвалась оглушительными, радостными криками. Люди устремились к шатрам, давя друг друга и толкаясь. – Сколько в этот раз будет задавленных? – безразлично взирая на беснующуюся толпу, спросил император. – Надеюсь, что меньше, чем в прошлый раз, – грустно вздохнула Каннон. – Я приказала поставить больше шатров, да и даров в этот раз привезла тоже больше. – Ты ведь понимаешь, что некоторые подходят по несколько раз и гребут столько, что не в силах потом унести? Каннон сдержанно промолчала. – Жадность, – усмехнулся император, – всегда, каждый год я чувствую здесь только ее. И ни разу не видел того милосердия, о котором ты твердишь каждый год. Вот она, человеческая сущность! Животная жажда обладать большим, доминировать, топтать ближнего, рваться вперед. Такими нас создали. А милосердие – это недостижимая утопия. – Сколько раз я это уже слышала, Амар… – вздохнула Каннон. – Не все такие, смотри, вон там люди, они покорно ждут, когда остальные перестанут толпиться. – Да, только им ничего не достанется. Смотри туда, видишь того однорукого здоровяка? Каннон кивнула, она его сразу увидела: косматого, рыжебородого, в теплом не по погоде тулупе. – Видишь, что он делает? Однорукий, грубо расталкивая всех, прорывался через толпу, брал коробки с дарами, а затем шагал к небольшой группе женщин, стоявших и охранявших коробки, которых возле них собралось уже немало. – Я думаю, это наша вина, – сказала Каннон. – В чем? – В том, что они каждый год до смерти давят друг друга. И вот в этом, – она указала взглядом на однорукого. – Мы неправильно организовываем раздачу даров. Нужно больше пространства и еще больше шатров. Нужно придумать систему, где в одни руки попадал бы один дар. И где площадки для детей? В прошлом году были площадки для детей! Каннон принялась озираться, но так и не нашла площадок. – Рахас! – она подозвала помощника. – Немедленно организуйте игровые площадки для детей с играми и конкурсами. Дети не должны находиться в толпе! Император усмехнулся и покачал головой. – Лучше бы помог! – вспылила Каннон. Император сдержанно, но при этом весьма наигранно кивнул и подозвал старшего Стража. В очень короткий срок имперские солдаты оцепили несколько площадок, а республиканские волонтеры принялись созывать детей и организовывать игры. Каннон смотрела на собирающихся детей, довольная собой, и улыбалась. – Теперь ты успокоилась, и мы можем приступить, наконец, к делам? Каннон будто не услышала этого вопроса, а продолжила говорить о своем: – Может, мы вообще зря организовываем благотворительную раздачу даров? – грустно спросила она. – Может, это неправильно? Император фыркнул и рассмеялся: – Все правильно, дорогая. Мы делаем все правильно. За все нужно платить. Пока они не внемлют словам, которые мы повторяем из года в год, они будут пожинать плоды своей ненасытной жадности. Пятьдесят человек в прошлом году, в этом, думаю, будет больше. Идем лучше в мой шатер, у нас есть одно дело. Точнее, нас кое-кто ждет. – Ты о ней? – Каннон кивнула Амару в сторону матери-настоятельницы Навиль, стоявшей возле сцены. Она не могла не обратить внимания на ее нетерпеливый взгляд и фонившую тревогу. – Я ее пригласил. Точнее, она напросилась сама, говорит, что у нее важная новость, и она ее расскажет только нам двоим. Идем же. Каннон и Амар Самрат направились прочь со сцены к глухому шатру, стоявшему в стороне от толпы в окружении имперских солдат. – Почему мать-настоятельница не рассказала тебе свои новости? Твои подданные тебе не доверяют? – не скрывая издевки, поинтересовалась Каннон. – Эти полоумные старухи из Накта Гулаад не доверяют никому, – ответил император, пропуская Каннон в глубь шатра. Они вошли внутрь, спрятавшись от шумной толпы и любопытных ушей. Император и Бодхи Гуру тут же сели за стол, уставленный фруктами и разнообразными закусками. Каннон снисходительно улыбнулась, продолжив потешаться: – А ведь когда-то в ордене были самые сильные и мудрые женщины Империи. И почему же ты не берешь все в свои руки? – Зачем мне это? Чтобы они начали плести интриги у меня за спиной? – оскорбился Амар. – Я и так потратил несколько веков, чтобы вытравить из Накта Гулаад слишком уж рвущихся к власти знатных женщин ракта. А сейчас все хорошо. Знати в ордене нет, а монахини ракта служат исключительно моим интересам, хоть настоятельницы и считают иначе. Главную свою функцию они исполняют – фанатично хранят пророчества Ямины и шпионят для меня за кланами. Что еще нужно? Каннон окинула неодобрительным взглядом императора. – Что у нее за новость? Возможно, они, так же, как и мы, нашли темных ракта? – Возможно, и так, сейчас позовем мать-настоятельницу и узнаем. Можешь мысленно позвать ее? – Нет, – поморщилась Каннон, – на ней амулет Авара. – А уже и не нужно, она сама идет, – широко улыбнулся Амар, взмахом руки подзывая Навиль, уже ожидавшую за створками шатра. Мать-настоятельница нерешительно вошла и, несмотря на приглашение, осталась стоять, нервно теребя свое черное глухое платье. – Говорите, Навиль, – вежливым жестом пригласила ее за стол Каннон еще раз. – Что за важная новость у вас? Женщина сглотнула и нерешительно подошла к столу, но так и не села. Она волновалась и долго собиралась с мыслями, прежде чем наконец сказать: – Повелитель ракшасов Раван вырвался из нараки. Повисла пауза. Каннон удивленно округлила глаза, император, напротив, сузил и подался вперед, вцепившись хищным взглядом в Навиль. – И где он? – вкрадчиво спросил император. – Одна из его личин сейчас находится в Северном монастыре. Император скептично усмехнулся и скосил взгляд на Каннон. – То есть сейчас в Северном монастыре находится одна из личин древнего и могущественного асура, правильно я понял? Навиль торопливо закивала: – У нас нет сомнений, Великий. Все сходится с пророчеством Ямины о явлении повелителя ракшасов. – Напомни, пожалуйста, пророчество, – усмехнулся Амар, снова взглянув на Каннон. Бодхи Гуру же едва ли все происходящее веселило, она с недоумением глядела то на Навиль, то на императора. – Объясни свои ухмылки, Амар, – потребовала Каннон. – Что именно тебя веселит? – Подожди, пусть расскажет пророчество. Мы ведь с тобой их так хорошо не помним, как Накта Гулаад, – не переставая потешаться, сказал Амар. – Говори, Навиль. – Конечно, – закивала монахиня, не чувствуя подвоха. Собравшись с мыслями и прикрыв глаза, она заговорила: – Темный и ужасный асур вернется на Хему. Нет в нем ничего от человека. Повелитель ракшасов во плоти своей. Черный снаружи и внутри. Десять асуров из одного. Десять голов, много рук; он появится из вод морских, на каждой руке его будет целая армия ракшасов, которые заполнят города. Кровожадные людоеды, пожирающие живьем стариков, женщин и младенцев. Ракшасы повсюду! И выпустит его темный ракта. Судный день грядет. – Это дословно? – спросил император. – Да, каждое слово я выучила наизусть, – покладисто кивнула Навиль со всей серьезностью. – Замечательно! – усмехнулся Амар. – То есть вы уверены, что это именно он? Навиль недоуменно и одновременно оскорбленно захлопала глазами. – Ну а кто же еще? У того, кого мы поймали, на руке черный браслет, он выпускает темную силу. Ракшасы в браслетах! – возмущенно запричитала мать-настоятельница, вмиг растеряв все величие, став похожей на обычную старуху. – Чем-то это пророчество напоминает детскую страшилку, – улыбнулась Каннон.