Много раз блуждая вокруг да около, я пыталась рассказать о том, что происходит в моей жизни, но язык не поворачивался сообщить о предстоящей свадьбе с Антоном, будто я вдруг начала сомневаться. Будто мое желание стать его женой теряло силу. Перед самым отъездом Софа нашла мой старый клад — коробку из-под зимних сапог, перемотанную скотчем. — Я ее не вскрывала, — честно призналась сестра, и я ей поверила. Поставила коробку на колени и, срезав скотч, открыла крышку. В коробке лежали всякие мелочи: тетрадки, диск Бритни Спирс, который я в свое время заслушала до дыр, фенечки из ниток, дедушкина фотография, ярко-розовый пушистый дневник, в который я вписывала свои секреты. В то время я доверяла хотя бы дневнику. — Я заберу это с собой, — я с улыбкой прижала дневник к груди, и тут из него прямо на мои колени выпал старый снимок, на котором был запечатлен мой отец. Высокий красивый мужчина с темными глазами. Такими же — коричнево-каштановыми, как и у меня. — Вот сволочь, — пробормотала сестра, увидев фотографию. — Это мой отец, имей уважение, — на полном серьезе попросила я, — Чем он вообще тебе насолил? Он умер, когда тебя и в помине не было. Глаза сестры расшились. Неопределенно охнув, она отвернулась. — Эй, — я ткнула ее в плечо, заставляя снова посмотреть на меня. — Значит мама тебе не сказала? — Что не сказала? — Я тоже думала, что твой папаша умер, — загадочно произнесла Софа, — Пока не увидела его по телевизору лет пять назад. У меня в горле мгновенно пересохло настолько, что я не смогла назвать сестру дурочкой и послать ее куда подальше. Тут из кухни выглянула мама и смерила нас обеих долгим тяжелым взглядом, с какого обычно начинаются все серьезные разговоры. — Мама? Папа жив? — шепотом спросила я, уже догадываясь, что она ответит. Мой папа жив. Декабрь Глава 11 Глава 11 С моего визита домой прошло пару недель. Ноябрь сменился декабрем, и то, что происходило в моей душе, целиком и полностью отражала погода — грязно, мокро, мерзко и холодно. Природу метало от осени к зиме, и она никак не могла определиться, что с ней происходит. То же было и со мной. С одной стороны, я была до наивного счастлива тому, что человек, нехватку которого я ощущала всю свою жизнь, на самом деле существует. Ходит по одной земле со мной. Имеет московскую прописку и даже живет в не менее роскошном районе, чем Антон. Но есть в этой истории и обратная сторона. Мама не созналась, что случилось, но по ее глазам я поняла, что она не зря кормила меня байками об умершем папочке. Что-то между ними произошло, и это не дает мне покоя. Софа, которая видела моего отца по телевизору, сказала, что его на самом деле зовут Лисовой Герман Сергеевич, и он руководит крупным заводом по производству металлоконструкций. От одного звучания его фамилии мне захотелось вернуться в мечты, где я была маленькой девочкой, спрятанной от неприятного колючего мира за широкой спиной отца. И фамилия этой девочки могла быть — Лисовая. Надежда Германовна Лисовая. Мне даже не пришлось бы брать псевдоним, чтобы перестать быть деревенщиной Валенкиной. Лисовая. И как мама могла упустить такой шанс? Почему она вернулась в свое захолустье, оставив богатого ухажера? Если бы между нами не намерзло так много ледников, я обязательно расспросила бы ее обо всем, что у них с папой произошло. Но мне пришлось смириться с тем, что мама отказалась говорить, даже не скрывая своего отвращения. Все, чем я могла довольствоваться — крохи, которые отыскала в интернете любопытная Софа. Может, в глубине души она тоже надеялась, что Герман Лисовой все еще любит нашу маму и вытащит ее из той дыры, в которой она оказалась? У меня было его имя, его адрес, но я совершенно не знала, что с этим делать. Ехать к нему? Вот так просто явиться и сказать: «Здравствуйте, я ваша дочь»? Что, если он даже не знает о моем существовании? Как глупо! Из-за постоянной тревоги и растерянности я совершенно выпала из реальности. Ученицы озабоченно шептались, понимая, что я потеряла интерес к нашему общему проекту. Моя собственная коллекция пылилась без дела, будто не была самым серьезным шагом на пути к карьере моей мечты. Весь мой разум был занят отцом, а сердце — любовными сомнениями. Ночами мне снился Коля, вырывающий меня из рук Антона. Коля, сажающий меня на свои колени и шепчущий, как сильно он меня любит. Коля, тренирующийся в пустом спортзале. Коля, танцующий со мной на дне учителя. Я разрывалась от того, как много Коли стало во мне. Бороться с чувствами, рвущимися наружу, становилось все сложнее. Я дико скучала по его широкой улыбке, которая осветила бы мне путь сквозь семейные передряги. По его голубым глазам, сияющим настоящей влюбленностью. По рукам — мозолистым, но дрожащим от волнения рядом со мной. Я скучала по Коле, и боялась этого. Ведь еще никогда за два года я не скучала по Антону. Как физруку удалось за такой короткий период приучить меня к постоянным чувствам, эмоциям? Он выбил меня из колеи, и, к моему удивлению, я стала все комфортнее чувствовать себя вне привычных условий. В конце концов, я начала любоваться Булкиным. Кто бы мне сказал три месяца назад, что я буду фотографировать и выкладывать в соцсетях солнце, закатывающееся за осенний лес, раскинувшийся позади моего дома, — я ни за что не поверила бы. Но реальность вокруг меня поменялась и, стоило мне перестать барахтаться против течения, как я начала получать удовольствие. Этот маленький город оказался очень уютным: много парков, а, значит и зелени летом; река, пересекающая город насквозь, милые магазинчики без броских ярких вывесок, от которых пестрит в глазах; тихие улицы и мощеные аллеи; улыбчивые жители, которые никуда не спешат. Не спешат жить. Возможно, это не мой стиль жизни, но я вдруг стала понимать, почему с возрастом люди перебираются из большого города в глубинку. Амбиции устаканиваются, меняются приоритеты. И вот тебе уже не хочется покорять вершины карьерной лестницы и пытаться доказать мегаполису, как же ты крут. Ты уже не такой. Ты успокоился. И просто ищешь уютную парковую дорожку, чтобы толкать детскую коляску и пить кофе из термоса. Мне пришлось подавить желание улыбнуться и тряхнуть волосами, чтобы выбросить эти глупые мысли из головы. Я вышла на вечернюю прогулку, чтобы слегка освежить переполненную голову. Начало декабря выдалось теплее нормы, так что я еще прекрасно себя чувствовала в шерстяном пальто и широком кашемировом шарфе. Правда, после поездки домой ботильоны от Том Форд отправились к праотцам, и мне пришлось перейти на высокие кожаные сапоги, купленные в Италии у еще никому не известного мастера кожевенного ремесла. Я убила в Булкине уже вторую пару обуви. Случайность ли это? Или судьба пытается мне что-то сказать? Миновав центральные ворота большого парка, утопающего в теплом желтом свете фонарей, я двинулась по широкой аллее, с особым интересом рассматривая прохожих. На удивление они выглядели счастливыми. И среди обычных гуляющих было много молодежи, словно город не вымирал, как мне казалось по началу. Может, я не так уж хорошо знаю Булкин? Не так-то прост этот городок. В самом центре парка рабочие заканчивали устанавливать каток, который, вероятно, зальют с началом холодов, если те, конечно, соизволят принести в центральную Россию нормальную зиму. Прямо с центральной площади открывался вид на узкую речушку, вдоль которой на протяжении всего города тянулась набережная. По ту сторону реки расположилась другая часть Булкина — более новая, как казалось по очертанию строений, но мне там бывать не доводилось. По крайней мере, пока. Здесь же на центральной площади был симпатичный, хоть и старый, театр, афиши которого зазывали на детские представления. Чуть поодаль за широченным дубом пряталось двухэтажное здание городского бассейна. Само здание было едва различимо в темноте, и только на просторном крыльце и над вывеской горел свет. Наличие в Булкине бассейна никак не затронуло бы мое сердце, если бы я не заметила у входа знакомую Весту. Прежде, чем я успела взять себя в руки, мои ноги уже дернулись с места и понесли меня прямиком к дубу. Спрятавшись за дерево, я оперлась на шершавую кору и всмотрелась в бледные пятна света. Из здания вышел Коля, и на моих губах расцвела глупая улыбка, которую я тут же поспешила спрятать. Не замечая меня, Коля открыл багажник и, задрав рукава синей толстовки, стал что-то выгружать и перетаскивать внутрь здания. Любопытство вспыхнуло с новой силой и, не обращая внимания на подмерзающие ноги, я продолжила наблюдать, как физрук ходит туда-сюда от входа к машине и обратно. Когда Коля унес последний сверток и стало ясно, что он больше не выйдет, я ощутила растущее недовольство, словно за последние десять минут не успела хорошенько насладиться видом симпатичного молодого человека. Словно все эти дни я хотела гораздо большего. Забыв о том, что произошло между нами при последней встрече, я вышла из-за дерева и направилась ко входу в здание. В просторном холле было темно, и бассейн, судя по всему, в эти часы не работал. Я услышала, как где-то неподалеку тихо играет музыка, и, не сомневаясь ни секунды, отправилась за источником приятных звуков. Сразу за поворотом оказался открытый зал, из которого доносилась музыка и бытовая возня. Заглянув в распахнутую дверь, я увидела достаточно большой зал со старым деревянным полом и пошарпанными стенами. Спиной ко мне стоял Коля. У его ног лежали аккуратно сложенные мешки со строительными смесями, банки с красками и различные инструменты. Муромцев внимательно изучал какую-то бумагу и не заметил, как я подкралась ближе. — А что это ты тут делаешь? — тихо спросила я, но даже этого хватило, чтобы Коля вздрогнул и, споткнувшись о мешок, упал к моим ногам. Я не сдержалась и рассмеялась, протянув руку неуклюжему физруку. — Удивительно, что ты стал чемпионом мира, — безобидно подколола я, всем своим видом показывая, что настроена мирно. Парень поднялся без моей помощи, и я не успела спрятать мелькнувшую на лице досаду. — Мы снова дружим? — без улыбки на лице спросил Коля, и я неуверенно кивнула. — Давай попробуем. Просто дружить. — Как ты вошла? — все еще хмурясь, спросил парень. — Через дверь, — я усмехнулась, — Вход открыт. — Вот черт, — Коля хлопнул себя по лбу и, прихватив ключи с подоконника, вышел из зала. Пока его не было, я немного осмотрелась. В одном углу зала лежали сложенные маты наподобие тех, что я видела в школе, но более новые на вид. Тут же валялась новенькая хорошо запакованная груша и крепление для нее. На подоконнике стоял старенький магнитофон, шнуром тянущийся к розетке. Из динамика раздавалась приятная музыка с теплыми южными мотивами. — Что это за место? — спросила я, заметив, что Коля уже вернулся и недоверчиво рассматривает меня, скрестив руки на груди. — Разве тебе интересно? — Глупый, — хмыкнула я, — Стала бы я спрашивать, если бы мне не было неинтересно. Я обезоруживающе улыбнулась и пару раз похлопала пушистыми ресницами, даже не ругая себя за этот внезапный флирт. Парень, кстати, смягчился и, словно оттаяв, подошел ближе. — Мне тут одна хорошенькая особа заявила, что быть учителем физкультуры стыдно, — с усмешкой в голосе произнес он, и я договорила: — И ты решил заделаться маляром? — я кивнула на строительные материалы, а Коля закатил глаза и, скинув толстовку, остался в белой майке. — На что не пойдешь ради любви, — философски заметил он, откидывая толстовку в сторону. — Так ты меня любишь? — я попыталась звучать пренебрежительно, но голос предательски дрогнул. Еще ни один мужчина (дедушка не в счет) не говорил, что любит меня. По-настоящему любит. Коля одарил меня долгим изучающим взглядом, словно взвешивая, стою ли я тех слов, которые так боюсь услышать. Что, если он действительно их скажет? Как я смогу вернуться к обычной жизни в Москве, зная, что оставила в Булкине разбитое сердце? И с каких пор меня вообще волнует чье-то сердце?