— Нет. Уронила от смеха, и память отшибло. И оба загоготали. У Джанерти, наблюдавшим сцену, заходили желваки на скулах; хмурясь, он достал сигару, размял, откусил кончик и лихорадочно собирался прикуривать, однако сразу не вышло, а после второй осечки он вовсе передумал — врач порекомендовал после выписки из больницы воздержаться от курения, а на открытом воздухе — запретил в особенности. — Не кури, не кури, — поддел и его Турин, он не был похож на себя от напускной весёлости. — Проживёшь до ста лет, Роберт Романович. — Вы к Ивану Кузьмичу или к товарищу Громозадову? — сунулся к телефонной трубке постовой. — А Громозадов что ж? — не покидало ёрническое настроение Турина. — Уже трудоустроился к вам и вид на жительство получил? — Звонить велено, Василий Евлампиевич, — враз посерьёзнел постовой. — Предупреждать. — Ну, звони тогда своему начальнику, — шагнув вперёд, не обернулся Турин. — К нему мы. А то застанем за несерьёзным занятием. Секретарша сегодня тоже дежурит? — Василий Евлампиевич!.. — не стерпев, с укором дёрнул за рукав его Джанерти и тише добавил: — Донесёт же! — А чего? Знаю я Кудлаткина, мужик — хват, прибегал ко мне за содействием, когда вопрос о назначении обсуждался. Мы с ним старые кореша, этот своё не упустит. И краевых следователей изучил за короткое время очень содержательного сотрудничества. Научили они его стойкого арестанта в одиночке конопатить, чтоб приструнить, а хлюпика — в общую камеру к волкам уголовным загонять. И того, и другого на сутки-двое, чтобы кололись быстрей. На длительное время нельзя, опасаются, что с катушек слетят. Громозадов, конечно, Козлову с Борисовым не чета, а чёрт его знает!.. Время летит, меняется человек. Как себя поведёт теперь? С Кудлаткиным мы пуд соли съели, попросить его хочу за одного своего старика, Шика Абрама Зельмановича, если его тоже в этот каменный мешок бросят. Замечательная личность, профессионал великий, мои ребятки его Бертильончиком прозвали. Вот, думаю, чтоб со мной в одиночку его поместили, тогда уркам до него не добраться, а то ведь загрызут, до суда не дотянет. А уж на зоне легче, там нас всех соберут… — Ну, если нужно, и я похлопочу, — посочувствовал Джанерти. — Спасибо, добрая душа, вы и так мне много хорошего сделали. С Кудлаткиным я сам этот вопрос решу. Он, конечно, хмырь отпетый… нет, не подумайте чего плохого — я в другом смысле, но вам он сошлётся на правила, распоряжения… в общем, найдёт как отказать, а уж, если придётся после этого и мне на дохлой козе к нему подъехать, слушать не станет, схитрит, мол, отвод дал следователю прокуратуры, не суйся… Кудлаткин, извещённый о происходящих событиях, встретил их сухо, без удивления. Турина будто не замечал, но без лишних каверз, а когда убедился в лояльности Джанерти, расслабился и сам, размяк, забирая удостоверение у Турина, спросил: — Чем помочь-то? Тот рассказал ему про Шика. — И всё? — удивился тот. — А ты боялся, что насчёт собственных хором беспокоить стану? — зло буркнул Турин. — Старика Бертильона мои волки съедят, — согласился Кудлаткин, почёсывая лысину. — В одни сутки. За ними конвоир в глазок не уследит. Помогу я тебе. — И на Джанерти взгляд кинул: — Формальностями для размещения в изолятор арестованного вы сами займётесь? Ну… личный обыск Василия Евлампиевича, досмотр вещей? — Все вещи на мне, — вмешался Турин, — удостоверение ты уже изъял, а наган с патронами я Роберту Романовичу сразу сдал. — Тогда что ж? — поджал губы Кудлаткин. — В камеру? — Нет! — решительно поднялся на ноги Турин. — Соблюдай субординацию, начальник, а то обидится Громозадов, и вам обоим за меня нагорит. Ведите к нему. Громозадов, которому ради удобств обычную камеру приспособили по его просьбе под временный кабинет, присовокупив туда стол со стульями и небольшой шкаф, здесь же и ночевал. Пребывал он в одиночестве, не раздеваясь, в форме и в сапогах возлежал на нарах, что-то почитывая. Лампочку в потолке сменили мощностью на несколько ватт больше, так что хлопот с освещением он не испытывал. Постарался Кудлаткин и с отхожим местом, но как ни изощрялись спецы, с ювелирным изяществом приделав крышку, стойко держалась вонь, несмотря на открытую фрамугу. Однако Громозадов не выражал привередливости и, благодаря Кудлаткина за усердие, вспоминал, что жил и работал в условиях хуже, не в пример капризным Козлову с Борисовым. «Мало кого затянешь заглянуть сюда и, приманивая тульскими коврижками! — входя, похвалил начальника тюрьмы Турин и усмехнулся, — а пройдоха сумел даже в дружки к следователю втереться». Оглядев необычную камеру, он вытянулся, как и подобает арестанту, и уже без намёка на шутки, доложился: — Гражданин следователь, прибыл согласно ордеру на арест. — И тише добавил: — Бывший начальник уголовного розыска Турин. — Бывший? А кто тебя снять успел? — Громозадов не переменился в лице от неожиданного вторжения незаурядных личностей, с нар вставать тоже не спешил. — Это моя прерогатива снимать с должностей, а я ни слухом ни духом… Никого ещё не извещал. Он отложил книжицу в потрёпанном бумажном переплёте, видимо, справочник ведомственных бумаг, распоряжений и актов, с ленцой глянул на Кудлаткина, обозрел с большим вниманием импозантного Джанерти в штатском, при шляпе и с тросточкой, пробасил, адресуя вопрос начальнику «Белого лебедя»: — Конвоир сам не справился доставить арестанта? Зачем Роберта Романовича надо было беспокоить? Смутившись, Кудлаткин затараторил: — Я вот… товарища Джанерти привёл после болезни… ваш кабинет ему показать… — Вроде как экскурсию проводите… — Громозадов наконец тяжело поднялся, накинул китель на плечи, отпихнув мешавшегося на пути Кудлаткина, бесцеремонно потеснил Джанерти. Турина двигать ему не пришлось, тот, худой, жилистый, благоразумно успел вжаться в стенку. Добравшись до стола, по-хозяйски упёрся лапищами в края и набычил голову. Трое, дожидаясь каждый своего, продолжали стоять. — Устраивайтесь, — пригласил Громозадов, хмыкнул недовольно и устало, — чаёв я не переношу, вот, нары могу предложить, трое как раз разместитесь, — и загоготал, впрочем, без поддержки. На шутку не тянуло, попахивало застоявшейся злобой. — Нет, — первым уловил ситуацию Кудлаткин. — Я к себе отправлюсь. Дела… — К себе, так к себе, — не отговаривал Громозадов, но поинтересовался: — А формальности в отношении нашего… хм-м!.. высокого пленника, — в горле его запершило и, громко кашлянув, он продолжил: — Соблюдены?.. Всё, что по протоколу задержания положено, сделано? Кудлаткин замер и глянул на Джанерти. — Конечно, — поморщился тот, выложив на стол ордер и оружие Турина. — Должен информировать вас о досадной осечке. Громозадов вскинул брови. — Спеша к вам, Демид Тимофеевич, — твёрдым голосом начал Джанерти, — я решил по пути ещё одного арестанта прихватить, агента розыска Легкодимова Ивана Ивановича. Поэтому дал указание шофёру завернуть к месту его жительства, но агент успел свести с жизнью счёты. — Покончил самоубийством?! — вскричал Громозадов. — Повесился. — Да как он узнал об аресте? — Может, предчувствовал… — Джанерти пожал плечами. — Я оставил возле него нашего человека и сюда к вам. — Кто же успел упредить? — под Громозадовым жалобно застонали оба стула, на которые он тяжело ухнулся. — Я всё больше убеждаюсь, что в этом чёртовом городишке творятся неладные дела. Совершенно посторонние к следствию люди узнают секреты, только нам адресованные. И узнают раньше нас! — он хлопнул кулачищем по столу. — А давеча Борисов пожаловался на случай и того хуже — находятся твари, что командуют следствием без нашего ведома всяк, кому не лень, и упрекают нас же в нарушении законов! — Это кто ж такие? — почуяв недоброе, Кудлаткин, собравшийся удалиться, застыл на пороге с распахнутой дверью. — Вам ли удивляться, Иван Кузьмич? — зло сверкнул глазищами Громозадов. — Московский журналист, некий Кольцов, чаи здесь распивал, беседы устраивал в «Красном уголке» с арестантами и до того распоясался, что свиданки разрешил с жёнами. — Никаких свиданий не было, товарищ Громозадов! — встрепенулся Кудлаткин и побагровел. — Да разве б я позволил? — Нашлись и без вас. Позволили, — отмахнулся тот, как от мухи. — Журналист на низа к ловцам махнул, правду, видите ли, отыскивать, но тут уж сама природа не стерпела, навела порядок. В аварию попал, и все его планы вверх тормашками. Едва успел назад на свой теплоход, а то уплыл бы без него в Белокаменную. — Бывает же такое! — охнул Кудлаткин, не сдержавшись. — Сам-то цел остался, Михаил Ефимович? Замечательный человек! Его вся столица на руках носит, а у нас, как назло, такому несчастью приключиться… Да в самый последний день пребывания… — И жив, и цел, однако неприятностей себе нажил ваш писака. Борисов, вон, жалобу на него катает в Главную прокуратуру. — За что? Он же пострадал? — не унимался Кудлаткин. — Ну, пообщался с арестантами, так у него бумага на то была. Сам видел. Чего ж тут незаконного?.. А на низа к промыслам поехал, так ему разрешение дал наш председатель исполкома. Мне известно, что товарищ Кастров-Ширманович лодкой снабдил его вместе с рулевым, знающим толк в вождении. — Перевернулись оба с той лодкой. — И что же? — А то! Хорошо, рулевой с детства плавал, как щука, он и спас непутевого журналиста, вдвоём они лодку откачали, под руль поставили и сушили движок чуть ли не сутки. Залило его, пришлось перебирать от гайки до болта. — Трагедия, конечно, — сник Кудлаткин. — На воде всяко случается и с опытными ловцами. Засыпают на корме и сваливаются, с руля руки ослабив. Путь-то неблизкий. Потом пустые лодки находят в камышах. А чтобы сами переворачивались!.. Редкий случай, скажу я вам, Демид Тимофеевич. Если только на плывун[61] наткнулись?.. Допустим, ночью возвращались… Или столкнулись с встречной байдой, на которой пьяный… Таких случаев у нас тоже, ого-го!.. — Какой пьяный? Человек начальника ОГПУ вовсе непьющий! — Все мы непьющие, пока не подносят… — Этот вышколенным был. Свистунов. Я его знал, — вмешался в разговор Джанерти. — Товарищ Кастров-Ширманович после Трубкина быстро очистил отдел от выпивох и разгильдяев. — Вы совершенно правы, Роберт Романович, — подхватил начальник тюрьмы. — Там что-то особенное приключилось. Шли они при луне, вот и наскочил на них какой-нибудь раззява. А на низах река вся в жилках изрезана. Вылетел из-за стены камыша — и лоб в лоб! Не вывернешь. — Не знает никто, что там случилось, — буркнул Громозадов. — Снова происшествие при странных обстоятельствах… Много их последнее время. И спросить не с кого. Журналист в Москву все же успел укатить. — Главное, жив и здоров, — вставил снова Джанерти. — Вот уж не уверен, где что главное, — нахмурился Громозадов. — Не в своё дело суваться неча! Зачем его туда понесло? Нашёлся правдоискатель… Для этого существум мы — следователи! А от дилетантов один вред. Начистят ему в столице шею после жалобы Борисова, он так просто это дело не оставит. — Вот и думай теперь… — с сочувствием покачал головой Кудлаткин. — Думать нечего, — прервал его Громозадов. — Теперь в Москве думать будут. А нам свои заплаты латать надо. Вы что стоите? — метнул он косой взгляд на Джанерти. — Вас труп не заждался… этого?.. — Легкодимова Ивана Ивановича, — подсказал Турин. — Вот-вот, — повысил голос Громозадов. — Езжайте немедленно. Мне заключение необходимо срочным образом. Передайте это медикам. — Ещё за Камытиным успеть, — напомнил Джанерти. — Вы правы. Позаботьтесь сначала о живом, а мёртвый подождёт, — кивнул Громозадов. — Исполняйте. — Есть, — развернулся Джанерти, задержав взгляд на Турине, прощаясь. — Ну… — уставился, не мигая, Громозадов на Турина, когда они остались вдвоём. — Вы, Василий Евлампиевич, не стойте, не стойте чужачком у стенки, на меня зло свое не накатывайте, я, сам знаете ли, при исполнении обязанностей, поэтому устраивайтесь на нарах, нам калякать с вами долго придётся.