И, живо процокав в нашу сторону, бросила на стоящий рядом журнальный столик снимок поляроида. Пока мы с Лисой переглядывались, вдова снова вернулась в угол и застыла, зябко переплетя руки. Я взяла в руки снимок и… опешила. Косясь одним глазом на неприятеля, Лиса тоже взглянула. И ойкнула. С фотографии, кокетливо улыбаясь, на нас глядела Алиска. Она оглядывалась через плечо, сидя к фотографу почти в три четверти, и видны были лишь её голова и плечи. Жемчужные зубки и шаловливый завиток за ушком… Портрет великолепный, именно это я бы и сказала, если не одно маленькое «но». Хотя, если учесть из чьих рук мы получили снимок, маленькое «но» превращалось в большое, просто огромное, размерами с небоскреб… Алиска, мягко говоря, была неодета. Даже при самом тщательном рассмотрении плечи подруги оставались голыми, как осиновая ветка на Рождество. Совладав с первичным шоком, я рассмотрела то, что виднелось на заднем плане. Это явно Алискина мастерская, причем в объектив ещё попала часть портрета Аркадия Самарина, торчащие из-за мольберта рулоны, несколько полок с банками и какая-то пёстрая тряпка, которую я в первый момент приняла за занавеску. – А вот это… – я оглянулась, и увидела Эмму, держащую в руках какой-то цветной куль. Видно, пока мы таращились на Алискины прелести, она куда-то выходила. – Та самая рубашка… Его любимая рубашка… И швырнула то, что держала, на тот же столик. Это и в самом деле оказалась яркая «гавайка» безумного красно-оранжевого цвета, пересыпанного черным горошком и губастыми негритятами. Мне всё же понадобилось несколько секунд, чтобы понять, чего добивается вдова. Всё оказалось до неприличия просто: пёстрая занавеска на фото была вовсе не занавеской. Это в зеркале, что висело на стенке Алискиной мастерской, отразились полы одежды горе-фотографа. Который, как не крути, находился внутри именно этой самой «любимой «гавайки»… Можно было бы, конечно, поискать в округе ещё одну такую же рубашку, но, приходилось признать, что найти будет трудно. Как говорится, попробовать отпереться можно, но вряд ли получится! – Послушайте… – враз охрипшим голосом начала Алиска, – я вам всё объясню… Это не то, о чем вы думаете… – Да!? – Вдова рассмеялась так, словно закаркала на погосте ворона. У меня даже мурашки побежали. – Чёртова лгунья, не тебе судить, о чём мне думать! Убирайтесь отсюда вон! Иначе я вызову охрану! Я сейчас… позвоню следователю! – Эмма Леонидовна! – сделала ещё одну попытку Лиса, но хозяйка, набрав полную грудь воздуха, заорала: – Вон!!! Честно скажу, покинув вражеские пределы, я почувствовала себя гораздо лучше. Даже плохо помню, как мы шли через лужайку. Не то, чтобы я испугалась угрозы вызвать охрану, но… Всё произошедшее было до того дико и нелепо, что я никак не могла прийти в себя. Представляю, что чувствовала Лиса! Улица как всегда была пуста. Не говоря друг другу ни слова, мы направились к дому. Алиска угрюмо смотрела под ноги. Я тоже глянула вниз и от неожиданности ойкнула. – Господи, я всё-таки её стырила! В руке я комкала золотистую бумажную визитку с витыми загогулинами. Они в точности повторяли кованую роскошь ворот Самариных. Ещё при входе в дом я заметила на стене холла фирменный календарь с теми же буквами. Внизу шла мелкая строчка электронного адреса, но разглядеть её в тех обстоятельствах не получилось. А у противоположной стенки стоял наборный полированный столик с подсвечником и огромной вазой живых цветов. В подставке подсвечника в беспорядке валялись визитки. Краем глаза я разглядела на одной знакомые уже завитушки… – Не помню даже – когда! – Я растерянно вытаращилась на подружку. – Ей-богу! Помню, подумала, что неплохо бы узнать, чем же всё-таки занимался Самарин… Алиска остановилась и, забирая у меня визитку, меланхолично покивала: – Бывает! Я вон тоже мужика грохнула, а ни хрена не помню! Я всплеснула руками: – Перестань забивать себе голову чепухой! – Ничем я её не забиваю… – вяло отозвалась Находка. – Просто всё это настолько глупо, что слов нет! Идиотизм чистой воды и я же должна оправдываться! – Знаешь, надо было настоять, чтобы Эмма объяснила, кто ей сказал про вас с Самариным. Кто-то же вбил ей это в голову? И снимок подсунул? Это ведь из тех, когда он тебя в колье фотографировал? Она снова кивнула и усмехнулась: – Да она могла сама найти! В столе любимого покойного мужа! Ты бы что решила, если б такую плюшку у супруга обнаружила? И надо же было этому болвану, царство ему небесное, так исхитриться! Нарочно будешь стараться, второй раз так не сфотографируешь! Почесав в затылке, я на всякий случай деликатно удостоверилась: – Ты там на самом деле… не голяком? – Каким «голяком»! – словно солома полыхнула Лиса. – В платье, будь оно трижды неладно, там декольте под самое никуда! – А почему у неё только один снимок? Где остальные? Она пожала плечами и задумалась: – Может Аркадий только его оставил? Как самый эротичный? Конечно, могло быть всё, что угодно. Мужчин вообще сложно понять, а уж с этими богатыми бизнесменами никогда ничего нельзя знать заранее! – Молчи уж, фотомодель фигова! – хрюкнула я, качая головой, и пнула попавшийся под ноги камешек. – Вот отдаст Эмма этот снимок Мельникову, тогда что? В жизни не отмажешься! Подруга собралась было ответить, но неожиданно прищурилась и приложила ладонь ко лбу: – Глянь-ка, Жужу, а что там впереди? Я проделала с ладонью ту же операцию и, старательно вглядываясь вдаль, уточнила: – Ты про ту чёрную тачку или про свою крышу? – Крышу? – удивилась Лиса и, переведя взгляд чуть выше и левее, громко охнула: – Мать родная, да там же близнец! Один… На крыше Алискиного дома и в самом деле стоял кто-то из близнецов, проделывая то же, что и мы: оглядывая окрестности на манер Ильи Муромца. – Нам кранты… – дрогнувшим голосом сообщила подруга и была чертовски права. Не успели мы сделать и шагу, как Алискина калитка распахнулась и на улицу вылетела недостающая часть братьев Забалегра, причём в явно прескверном расположении духа. Похоже, Бублик немного переусердствовал, представив братьям неведомого Алискиного поклонника не иначе, как последним подлецом даже среди маньяков и садистов. За отлучку без предупреждения нам здорово нагорело, хотя, видит бог, моей вины тут не было вовсе. Тем не менее, получили мы поровну. Если бы сам журналюга присутствовал, то непременно б остался доволен. Но Бублик словно в воду канул. Телефоны его молчали, а в редакции вреднючая секретарша монотонным скрипучим голосом сотый раз сообщала, что Антон Антонович находится в служебной командировке, а посторонним лицам давать координаты сотрудников строжайше запрещено. – Вот морда! – тихо плевала в сторонку Алиска, вешая телефонную трубку и бросая косой взгляд на азартно колошматящих грушу близнецов. – Мне теперь тут до смерти сидеть? Так прошло трое суток. Каждый день, с точностью курьерского поезда в двенадцать, в три, и в шесть звонил телефон. Трубку брал кто-то из братьев, однако, на суровое молодецкое: «Вас слушают»! отвечать никто не спешил. – Может мне самой подойти? – наконец робко предложила хозяйка. – Вдруг это что-то… конфиденциальное? – Нет, – категорично мотнул головой близнец, – Антон сказал: «Ни в коем случае!» Ведь этот козёл говорит тебе по телефону разные гадости? Не беспокойся, если он только подаст голос, я найду, что ему ответить! На этот предмет мы ни секунды не беспокоились. Но насчёт того, что неизвестные решат беседовать с братьями, сильно сомневались. На исходе третьего дня нам с Лисой удалось уединиться на веранде. От монотонного безделья бдительность братьев немного притупилась и они стали позволять себе поваляться на диване перед телевизором или зависнуть у компьютера. – Как надоело всё… – тихо вздохнула Лиса, бросая тоскливый взгляд за окошко. – Может там уже во всём разобрались, а нам забыли сообщить? И Мельников больше не объявлялся, и подписки о невыезде с меня никто не брал! Протокола об обыске – и того нету! Давай съездим ну хоть куда-нибудь? – Она посмотрела на меня с надеждой, словно от меня тут много зависело: – И в магазин уже пора, хлеб закончился… Это было чистейшей правдой. В конце концов, меня охранять и вовсе ни к чему! Конечно, отгулы я взяла именно из-за Алиски и для того, чтобы быть с ней рядом, но если Бублик не появится ещё месяц, так и помирать тут в девках? – Правильно! – решительно сказала я. – Хватит торчать на периферии! Это всегда разлагающе действовало на тонкую психику русской интеллигенции! К тому же, полагаться на такого безответственного субъекта как Бубликов недальновидно. Я считаю, нужно съездить по этому адресу, – я ткнула пальцем в украденную у вдовы визитку, – и поговорить с кем-нибудь из сотрудников… – я прищурилась, – «Ор-мит-с… стэт… кор-по-рейшн»… Господи, чем они могут заниматься с таким названием? Лиса нахмурилась: – Поговорить с кем, например? – Ну-у… Ты же видела охранников… Змеёныша? Ты его узнаешь? Она побарабанила пальчиками по подоконнику, потом кивнула: – Думаю, да! – Хорошо! – обрадовалась я. – Он посадил тебя в машину, значит, должен знать шофёра. Самое главное, чтобы тот подтвердил, что забрал у тебя платье и отнёс в дом Самарина… Возможно, он даже скажет, кому его передал. – А вдруг Эмме? – оживилась Лиса и глаза её знакомо блеснули. – И тогда она… – Не мечтай! – оборвала я. – Во-первых, Эмма прилетела из Италии на следующий день. Во-вторых, платье всё равно не её. Эмма ниже тебя и полнее. Она бы подолом пол мела, если б в платье влезла! Находка, как и все женщины, была неисправима. Приняв мои слова за комплемент, пару минут она молча светилась, словно лампочка в абажуре. Но вот наконец глупые мысли покинули её голову и она призадумалась. – Погоди, Анька… Выходит… Он купил платье специально для меня? – она вытаращила глаза. Всё-таки прошло меньше недели, прежде чем эта немудрёная мысль утвердилась в Алискиной черепушке. – Заранее? Ещё когда не знал, что Эмма с ним не пойдёт? Я кивнула. – То есть, вроде бы… мы с ним заранее договорились? – Я кивнула снова и подруга с чувством покачала головой: – Вот ведь сволочь! Как всё заранее предугадал?! А вот это, исходя из того, где был сейчас бизнесмен, на мой взгляд, было спорное утверждение. На вполне недвусмысленный намёк, что нам с Алиской до смерти надоело сидеть в Рыбёшкино, близнец в синих тренировочных брюках незамедлительно отозвался аккуратно сложенным кукишем: – Антон же ясно сказал: «Пока я не вернусь!» Он мужик, ему виднее! Я ничего не ответила, однако мысль всыпать Бублику лошадиную дозу слабительного как только он в следующий раз явится ко мне обедать, прочно засела в голове.