— Мне, Леша. Снимки прислали лично мне на мой телефон, это первое. А второе, сколько можно повторять, говорить «извиняюсь» — это колхоз. Надо выражать мысли грамотно. «Извиняюсь», «скупляюсь»… Учись разговаривать правильно. А правильно — это «извините», «простите», «виноват». — Так я ж и говорю, какого хера… Извините… В общем, а почему вам, Арсен Павлович? Зачем вам УЗИ чьей-то матки? Или… — он тревожно умолк, поглядывая на все более мрачнеющего босса. — Или, Леша, или… Арсен закрыл глаза и откинулся на спинку кресла. Если бы не второй снимок, он бы внимания не обратил, а так послание предназначалось ему, тут сомнений не было. — Мне нужна информация о девушке, которую ты привозил мне от Борьки… от Бориса Альбертовича месяц назад. Ты помнишь, она осталась у меня до утра? — Помню, я тогда еще удивился, с чего это вы со шлюхой в обнимочку… — Леша осекся под пристальным взглядом Арсена. — Так разбились они с водителем дня через три, он ее по вызову вез, по трассе на встречку фура выехала и в лобовую…. Вы забыли, наверное, вы еще распорядились их семьям денежную помощь выписать. Забыл. Конечно, он забыл, а теперь вспомнил. Лучше об этом с Борисом поговорить. — Надо отследить их путь, останавливались ли они в пути. Выясни, Леша. — Хорошо, сейчас все сделаю. Дайте телефон, я себе фотки переброшу, пускай нам УЗИ расшифруют. И пробьем номерок отправителя заодно. Алексей ушел, а Арсен разглядывал второй снимок. Как будто надпись, фото смазанное, но он все равно узнал. Это не надпись, это татуировка. «Мon Сher»[1], вот что там написано. Значит, чутье его не обмануло, она не привиделась ему во сне, да и сон ли это был? А может, Арсен ошибается и Агата просто попала в беду, его она лишь позвала на помощь как старого знакомого? Внутри звенело натянутой тетивой, а это верный признак того, что происходящее касается его лично. Головой увязать девушку, носящую имя полудрагоценного камня, и прилетевшие фото, не получалось. Зато это отлично получалось сделать у его… В общем, не головой. Он вспоминал модельку, которую привозил водитель Навроцкого около месяца назад. Арсен до сих пор смутно помнит, как это было, но почему-то тогда происходящее казалось нормальным и естественным. Он уснул. Как ушла девушка, не помнит. Но Лешка ее лично выпроваживал, и когда Арсен проснулся, ее уже не было. Ничего особенного, если бы не сны. Так сны ли? — Арсен Павлович, может, подогреть?.. — к Арсену услужливо склонился метрдотель, и он вспомнил, что так и не успел поесть. Миллиардер Ямпольский планировал пообедать в своем собственном ресторане на крыше «Манхэттена» — своего же собственного отеля. Блюда стояли нетронутыми, музыкант с виолончелью нервно поправлял бабочку. Арсен любил обедать под живую музыку. — Уберите, — кивнул метрдотелю на стол и положил купюру. — Принесите кофе. А это музыканту. Передайте, что я прошу прощения. На стол легла еще одна купюра. Есть не хотелось и слушать никого не хотелось. Он допивал третью чашку кофе, когда неслышно вошел Алексей, как и положено хорошему безопаснику. — Арсен Павлович, мы ее нашли. Ямпольский даже глаза прикрыл. — Агату? — Агату? Нет, докторшу, это Велесова Марина Александровна. А пациентка ее Мансурова Агата… — Мансурова? — Ямпольский вскинулся и впился взглядом в начальника охраны. — Жена Тагира? Этого сучоныша? — Его… Ярость поднималась изнутри и растекалась по телу по венам, смешиваясь с кровью. Тагир, сын Маркелова. Внебрачный, зато единственный. Ринат помогал ему, хотел в бизнес ввести. А тот в Мансуровых пошел, нет там ни хватки Ринатовой, ни чутья, ничего. И желания что-то делать нет, только к деньгам желание. Терпение Маркелова лопнуло, когда сын вывел на свой офшор крупную сумму и ушел в бега. Ринат стянулся, финансовую дыру закрыл, а сына вычеркнул из жизни навсегда. Тагир приходил к Арсену требовать долю наследства, Ямпольский отказал. «Если твой отец решил, что ты плохой сын, Тагир, то кто я такой, чтобы оспаривать его мнение?» — сказал он Мансурову, спокойно глядя в глаза, в которых плескалась ненависть. И вот теперь Тагир женат на Агате Дворжецкой, которая присылает Арсену снимок, где ее ребенку, величиной в девять миллиметров, шесть недель и три дня. Вряд ли она стала бы присылать Ямпольскому снимок УЗИ своей подруги. — Арсен, Павлович, я дал команду парням, они уже ищут Мансурова. — Ищи, Леша, ищи. Докторшу потряси, но найди Тагира, а главное, Агату. Девушку ко мне, у Тагира сам все узнай, иначе я за себя не ручаюсь. — А… — Алексей застыл безмолвным изваянием, в замешательстве глядя на босса. — Что? — не понял Арсен и тут же досадливо поморщился. — Так говорят, Леша, «ручаюсь» — это правильно. * * * — Не глазей по сторонам, дорогая женушка, — со стороны кажется, будто Мансуров заботливо придерживает меня за локти. И только я знаю, что от такой заботы завтра у меня будут синяки. — Лучше смотри под ноги. Мне бы понять, куда меня привезли, похоже, это не какой-то подвал, а настоящая клиника. Муж хочет, чтобы мой ребенок был записан на него, и я сама сделала все, чтобы от него зависеть. — Быстрее шевелись, — угрожающе шепчет он на ухо, и я торопливо киваю. Не стоит его злить. Тагир бесится, когда что-то идет не по плану, а у меня появился шанс все изменить. Муж не знает о звонке матери, и это хорошо. Стараюсь идти быстрее. В кабинете УЗИ доктор улыбается нам, и Тагир мгновенно преображается. Когда он хочет понравится, он умеет очаровывать, я тоже в свое время на это повелась. Теперь я понимаю, какое он чудовище, но уже поздно. — Давай, дорогая, делай, что говорит доктор, — мой муж сама любезность, а меня начинает тошнить. Вырываю из его рук локоть и иду к кушетке. Читаю на бейджике доктора: «Велесова Марина Александровна». На миг даже завидую этой Велесовой — она свободна, никто не держит ее под замком, она после смены может выйти в город и выпить кофе с пирожным. В компании мужа, например — на безымянном пальце у Марины Александровны красноречиво блестит ободок. Вряд ли она ненавидит своего мужа как я Тагира, хоть он и муж мне только на бумаге. А у этой Велесовой наверняка все по-настоящему. Докторша вскрывает пакетик из фольги и надевает латекс на длинный датчик, похожий на большой палец. — Ложитесь, Агата…? — смотрит вопросительно, но я молчу. Ничем помочь не могу. — Янушевна, — отвечает за меня Мансуров. — Мансурова Агата Янушевна. Если бы я могла говорить, то сказала бы — нет, крикнула! — что я Дворжецкая, Агата Дворжецкая. Но я замужем за Тагиром, поэтому молчу и опускаю глаза. Велесова задает вопросы, в основном, из области женской физиологии. Отвечает по традиции Мансуров, и она в какой-то момент спохватывается. — Агата Янушевна, почему вместо вас отвечает муж? Давайте, пообщаемся с вами! — Она не ответит вам, госпожа Велесова. — Почему же? — Моя жена немая. Докторша сочувственно поджимает губы, и от этого я еще больше ненавижу Мансурова. Ему нравится представлять меня как умственно отсталую. Вот и Марина Александровна начинает жестами показывать, что я должна раздеться, хоть я прекрасно слышу. Мансуров снова добился своего. Когда он вот так смотрит на меня печальными глазами, полными любви, бабы сразу начинают его жалеть. Бедный, связался с глухонемой! То, что у меня нормальный слух, уже никого не интересует, в их глазах я просто неблагодарная дрянь. Упрямо мотаю головой и глазами указываю Тагиру на дверь. Он понял, но продолжает играть в заботливого мужчину. Поджимаю губы и отворачиваюсь. Ну не станет же он меня насильно раздевать и пихать в меня датчик! Это сразу разрушит идеальный образ любящего мужа. Тагир кроме того, что хорошо сложен и красив, обладает какой-то демонической обольстительностью. Он умеет взглядом проникать под одежду, пробираться под кожу и ударять в самое сердце. Женщины в его присутствии текут мозгами и не только, некоторые совсем перестают соображать. Мне повезло, что от моего сердца давно остались одни ошметки, но я все равно попалась, потому что приняла его обман за любовь и думала спрятаться за этой любовью. А оказалось, я для него всего лишь средство для достижения цели. Он улыбается — я вижу, что через силу, и не мне, а докторше, — и Марина Александровна уже «плывет». Смотрит на меня как на капризную идиотку и начинает причитать о перепадах настроения у беременных. Дура. — Вы идите, Тагир Ринатович, не переживайте, я вас позову, если что пойдет не так. Ваша жена стесняется, хоть ничего тут особенного… — договаривает она уже в пустоту, потому что Мансуров выходит из кабинета. Ложусь на кушетку и закрываю глаза. Не видеть. Не смотреть. Датчик скользит в меня, напоминая, что я всего лишь средство. — Что же вы не смотрите, Агата Янушевна? — соловьем заливается Велесова. — У нас там кто-то есть! Ну откройте же глаза, познакомьтесь с малышом! Нехотя смотрю на экран, вижу крошечное пятнышко. И все летит вдребезги. Сколько я не уговаривала себя относиться к тому, что внутри меня, как к плоду, но вид этого пятнышка заставляет затаить дыхание. Что-то говорит докторша, я не слушаю. Пускай думает, что хочет. Вглядываюсь в экран и пытаюсь рассмотреть пятнышко. Наверное, я сошла с ума, но мне кажется, что я вижу очертания ребенка. Вижу тельце, голову и отростки по бокам — это у него уже есть ручки? А потом датчик как будто втыкается мне прямо в сердце — на пятнышке видна пульсирующая точка, и я догадываюсь, что это такое раньше, чем объясняет докторша. Сердце. У него бьется сердце. Откуда-то я понимаю, что это мальчик, не знаю, откуда. Зато твердо знаю, что у меня будет сын, и он будет похож на своего отца. Хочется плакать и просить прощения — у него, своего ребенка, и у его отца. Я очень виновата перед ними обоими. А потом меня бросает в жар, потому что я вижу возле монитора телефон. Сглатываю скопившуюся слюну, незаметно вытираю влажные ладони об одноразовую простыню. Мысленно повторяю номер телефона, который буду помнить, даже если впаду в кому. Телефон звонит, Марина сбрасывает звонок, потом хмурится и рисует на экране треугольник. Меня начинает трясти — он запаролирован графической фигурой, не отпечатком! — Лен, мне снова твой звонит. Послушай, я на работе, у меня пациенты, разбирайтесь сами, ну что вы как дети. Извините, — это уже мне. А у меня внутри все дрожит. Сейчас. Если я не сделаю этого сейчас, у меня может не быть другого шанса. Закатываю глаза, выгибаюсь и начинаю хрипеть. Я не немая, что бы Мансуров не лгал окружающим. Мой речевой аппарат в норме, и я могу издавать разные звуки — могу кричать, стонать, рыдать. Сейчас я хриплю.