– Примерно через год после рождения дочери. Заир пытался с этим бороться, но всё впустую. Да. Нисар не из тех, кого можно приручить, или подстроить под себя. Она кошка, гуляющая сама по себе и живущая по своим законам. Но на кошку, похоже, накинули поводок. И у кого в руках этот поводок? Не у Сти́ха ли снова? Ведь когда-то он уже привязывал к себе Нисар наркотиками. Примерная девочка в школе и дома, она отрывалась с Мансуровым по полной, с какой-то отчаянной безрассудностью, и только я была свидетелем её отрыва. Меня эти двое не стеснялись. Я была для них неодушевлённым предметом, бессловесным рабом, стоящим на страже под дверью заброшенного строительного вагончика. Чем они там занимались, я могла догадываться по звериным звукам, издаваемым ими, и дыму столбом, в прямом смысле этого слова. Из вагончика Стих обычно вываливался первым: раскрасневшийся, весь нараспашку, растрёпанный, взвинченный. Закинув свои клешни мне на плечи, и, придавив всей тяжестью, дышал в лицо таким амбре, что меня с ног сшибало. – Линарррраа… моя девочка, моя рыжая мышка. Пик-пик…– придуривался он. – Убери от меня свою морду, Стих, – грубо отпихивала я его, пытаясь увернуться. А он только ржал, скаля крупные зубы. – Да, ладно, не ломайся. Я же нравлюсь тебе, я знаю, – продолжал теснить меня Рамиль, похабно ухмыляясь. – Ну, скажи, хотела бы со мной поиграть, как твоя сестрица, а? Ты, конечно, не айс, но кое-чему я бы и тебя научил. – «Пидагог» нашёлся. Руки, Стих, руки! – отскакиваю от него, прикрываясь, как щитом, объёмной сумкой с учебниками. Рамилю, наконец, надоедает забавляться со мной. Он потягивается, как сытый кот, крякает, разминает широкие плечи и шею. Не стесняясь, чухает свои причиндалы в тесных джинсах. Потом смахивает шлем с ручки «Харлея», и, встряхнув волнистой гривой, натягивает его на голову. – Ладно, детка, мне пора. Я звякну, – кидает мне вскользь и вальяжно отчаливает, дымя и рыча своей адской машиной. Прислонясь к дереву, я стараюсь выдворить из лёгких ту вонь, что мне пришлось вдохнуть в себя. Уже темно. Поглядываю на часы. Роксана скоро начнёт трезвонить, искать нас. Наконец из вагончика выползает Нисар. Движения плавные, заторможенные, глаза горят, на лице улыбка египетской кошки, знающей все тайны мироздания. – Ну, что, пошли? Словно она из кафе вышла, а не из притона, облюбованного наркоманами. – Нисар, – устало вздыхаю я, – ты доиграешься… – Отвали, дохля. На, сегодня ты поведёшь, – говорит она, и кидает мне ключи от своего скутера. И, конечно же, я их не ловлю, и мне приходится шарить руками в пыльной траве, подсвечивая себе телефоном. … – Это Мансуров опять подсадил Нисар на наркотики? – Возможно, – уклончиво отвечает Евгений. Ладно. И так всё ясно. А потому перед нами простое уравнение: Нисар плюс Мансуров равно Калугин. Хм-м… Калугин. – Слушай, – спохватываюсь я. – А про какие такие документы вы всё время говорите? – Конфиденциальные. Тут Смирнов явно не собирается распространяться. А жаль. Это бы пролило свет на многое. Тем не менее, я не сдаюсь: – Их украла Нисар? – С большой вероятностью, да. – Чтобы передать Калугину? Это и есть «обещанное»? Но он спрашивал не про Нисар, а про Мансурова. Значит… Нисар крадёт документы, отдаёт Мансурову, тот отдаёт их Калугину, и?.. Что в документах, Жень? – Информация. – Не хочешь говорить? Ну и ладно, – дуюсь я и откусываю печенье, мысленно прокручивая вчерашние события, наше катание на роликах, встречу с Калугиным… – Слушай, а почему вы решили, что я могла их передать ему? Ты же был тогда со мной на площадке, и видел, что у меня в руках ничего нет: ни сумки, ни папки с бумагами, ничего! – А это не бумаги вовсе. Это флешка. Маленькая такая флешка в виде рыбки, которую запросто можно сунуть в карман, и при желании незаметно передать. Печенье вдруг валится у меня из рук. Смотрю тупо на Евгения, и чувствую, как глаза мои расширяются всё больше и больше. – Флешка… Рыбка… Позолоченная такая, с зелёными глазками! Женя тоже меняется в лице. – Ты её видела? Где? Когда? Говори! В ушах звенеть начинает от волнения. – Я… сейчас. Сейчас! Срываюсь со стула, несусь в дом. Женя за мной. Стараясь не шуметь, шарю в шкафу, вытаскиваю Аськин рюкзачок. Перебираю брелоки – их тут гроздь целая. Нет, не найду никак. Внутри всё проваливается куда-то вниз, пальцы дрожат. – Я же помню, я сюда её прицепила… Ах! Вот! – отрываю рыбку с «мясом» от шнурка, и сую Жене. – Она? Евгений смотрит на неё, как Джафар на лампу Алладина. Осторожно берёт в руки, надавливает на глаза рыбки каким-то особым способом, и её голова отскакивает, открывая резьбу. Потом отвинчивает её и появляется разъем. Боже! Я в изумлении таращусь то на рыбку без головы, то на Евгения, на лице которого расплывается широкая улыбка. – Она, – говорит, и вдруг набрасывается на меня, стискивает мои щёки ладонями и целует взасос. А я так опешила, что сопротивляться даже в голову не приходит. А что, я бы тоже ему на шею кинулась на радостях. – Линара, ты чудо! Я к Зотову! Я быстро! Смирнов убегает. А звон в моих ушах всё громче и громче. Мне срочно нужна опора, и я прислоняюсь лопатками к стене. Неужели всё? Неужели это конец? На улице вдруг резко темнеет, и небеса разверзают над нами свои хляби. В открытое французское окно врывается ветер, надувая лёгкие шторы пузырём, а следом за ним несутся секущие струи дождя. Безучастно смотрю, как по полу растекается огромная лужа, и совсем не чувствую холодных брызг, долетающих до моих оголённых плеч и ног. Мне действительно всё равно. Я просто устала. С трудом отрываю себя от стены и иду в спальню к Аське, закрываю дверь, ложусь с ней рядышком. – Ну, вот и всё, малышка. Скоро ты поедешь домой. А я научусь жить без тебя. Кладу ладонь ей на животик, смотрю какое-то время, слушая, как стихия ревёт за окном, и глаза мои сами собой закрываются. Глава. 26. Заир. Глава. 26. Заир. Гуляем по набережной. Марина резвится, как ребёнок, кидая чайкам корм, который они подхватывают на лету. А я на облака смотрю. Не нравится они мне. В ноябре в Анталии уже могут быть шторма и сильные дожди, а Аська грозы боится. Дома я старался по возможности быть рядом, но здесь не дома. Не дёргайся, Тураев, уговариваю сам себя. Ася не одна. Там Женя, там Линара… Линара. А ведь я уже могу произносить её имя, и, при этом, не гореть желанием пнуть что-нибудь или разбить. Прогресс налицо. Поверил ли я ей? Пятьдесят на пятьдесят. Женщины существа коварные, склонные лгать даже тогда, когда в этом нет нужды. Уж мне ли не знать? – Заир! Ах!.. Ветер срывает широкополую шляпу с головы Марины, и уносит в мою сторону. Я, подпрыгнув, ловлю её на лету. Не потому, что такой ловкий, а потому, что повезло. Марина смеётся, откинув голову. Я улыбаюсь ей, несу шляпу обратно. С Асей всё будет хорошо, а этот вечер надо посвятить Марине. – Заир! Смотри, какие тучи. Может, вернёмся в номер? – Пожалуй, – соглашаюсь я, и мы поворачиваем назад. Гроза застаёт нас у самых дверей, но мы успеваем забежать в дом, почти не намокнув. Марина со смехом снимает с себя одежду, не забывая соблазнительно крутить передо мной задом. Идём вместе в душ, занимаемся любовью. Потом достаём из холодильника еду и выпивку, перекусываем, и снова занимаемся любовью. Марина старается, а я как автомат – делаю дело, но ничего не чувствую. Техника-механика. Даже оргазм механический какой-то, как отрыжка. Старею, что ли? На улице настоящее светопреставление. Слушаю, как ветер швыряет потоки дождя в стекло, словно песок горстями, и сердце не на месте. Марина лежит у меня на подмышке и теребит мне бороду. Недовольно дёргаюсь, отворачиваюсь. Сбрить её нафиг, надоела, сил нет. – Заир? Скажи, что не так? – Всё так. Спи. – Но я же вижу! Поговори со мной, любимый. – Марина… Телефон прерывает меня, издавая тихое жужжание. Ох, как вовремя-то! Хватаюсь за него, словно за спасательный круг. Зотов на проводе. – Слушаю.