– Я хочу, чтобы ты больше не красила губы, – наклоняясь, тихо рокочет он мне в самое ухо, а я едва не бьюсь в конвульсиях оргазма, готового накрыть меня от той дрожи, что вливается сейчас в меня с его голосом, его запахом, его ничем не прикрытым желанием, что камнем упирается мне в живот. А я непроизвольно трусь об него, мои бёдра сами толкаются навстречу. Ещё немного, и я сама запрыгну на Заира. Пугаюсь своей реакции на этого человека-зверя, потому, что с ним я становлюсь такой же дикой и необузданной. Чего мне ожидать от себя такой? Я не знаю. И мне страшно. – Ты сумасшедший… Со всей силы отталкиваю Заира от себя и убегаю. И ещё долго слышу за спиной его грудной, низкий смех, летящий вслед за мной. Глава 36. Заир. Глава 36. Заир. Мы с Мариной лежим в тени на шезлонгах. Я лениво потягиваю сок через соломинку. Марина, в откровенном красном купальнике, уже минут двадцать щёлкает камерой, делая сэлфи с разных ракурсов, и тут же выставляя их в инстаграм. – Меня не снимай, – предупреждаю я. – Ну, почему? – Я сказал! – Ладно, я только себя. – Что за мания? Не девочка уже, – ворчу недовольно, на что Марина спокойно отвечает: – «Мы в ответе за тех, кого приручили». Слышал такое? А мои подписчики каждый день ждут чего-то новенького от меня. А потом, скоро открытие на Пушкинской. Реклама не помешает. Фыркаю. – Пушкин и бутик женского белья как-то не вяжется. – Ты просто Пушкина плохо знал. Тот еще был затейник, – парирует Марина, и я не могу не улыбнуться ей на это. Я разговариваю с Мариной, шучу, ворчу, но мой взгляд, спрятанный за тёмными очками, неотступно следует за Линарой – Янтарной девочкой с прозрачными зелёными глазами. Она всё в том же своём бирюзовом купальнике, который так идёт к её загару и рыжим волосам, сейчас высоко собранным на макушке в небрежный узел. Эта причёска напоминает мне кактус, с торчащими во все стороны иголками. Но её чертовски красит эта небрежность, этот шарм, придающий налёт невинности и беззащитности. Но Линара ни то, и ни другое. Я это уже понял и принял. И даже рад тому, что она может за себя постоять, несмотря на свою внешнюю хрупкость. Мне нравится с ней спорить, раздражать, злить, дразнить. И приручать. И наблюдать, как она заводится, как возбуждается от моей близости, как глаза её начинают гореть неистовым зелёным пламенем, похожим цветом в тот момент на лёд Байкала. Девочка-огонь. Девочка-русалка. Многогранная и уникальная, непредсказуемая и несгибаемая. Красивая… Разве такие бывают в реальности, а, Тураев? Может, всё это мираж? Обман? Так не попробуешь - не поймёшь,– убеждаю сам себя. А попробовав, отпустишь?– вопрошаю тут же снова. Да кто ж его знает? Жизнь покажет. В последнее время диалоги Меня со Мной уже стали нормой. С одной стороны – разумный, ответственный, думающий о будущем «Я», с другой – такой, какой есть. И второй, похоже, берёт верх над первым. Линара легко и грациозно выходит из бассейна, сверкая бриллиантовыми каплями на смуглой коже. Неторопливо подходит к Тахиру, который угодливо протягивает ей полотенце. Они о чём-то переговариваются. Линара смеётся, прикасаясь мягкой тканью к груди, к шее, к животу, к бёдрам… Идёт дальше. Тахир смотрит вслед на её голую спину, опускает глаза ниже, на подвижную попку, где через мокрую ткань крохотных трусиков темнеет манящая щель между ягодицами, и снова поднимает глаза. Рассеянно потирает подбородок. Дёргает кадыком. Облизывается. Парень даже не отдаёт себе отчёта, насколько сейчас выглядит озабоченным козлом. Козёл… – Что ты сказал? – Ничего. – Слушай, мы сможем вылететь завтра? Я тут рейсы смотрю. – А это вряд ли, – я ёрзаю на лежаке, тру ладонью грудь, живот, разминаю шею, пытаясь как-то отделаться от чувства досады, с новой силой охватившей меня. – Когда Зотов даст отмашку, тогда и полетим. Марина протягивает руку, гладит моё предплечье. Сейчас уламывать начнёт, бляяядь… – У «Виктории» в субботу показ. Я не хотела бы пропустить его. Еле сдерживаюсь, чтобы не вспылить. – Ну, так, в чём проблема? Лети завтра. – А ты? – Марина, этот «чирей» надо выдавить до конца. Чтобы больше не воспалялся. Марина лупит меня ладошкой. – Фу, Заир, ну что ты такое несёшь! А я тихо злорадствую, удивляясь собственной вредности. Шумно всасываю через трубочку остатки сока и кошусь на ширму, где переодевается русалка. Что-то долго она там. И Тахира не видать. Братик снова решил с сестричкой пошалить? Что, выволочка моя не подействовала? Ну-ну, ребятки, сейчас я вас обломаю. – Ася! – ору я. – Иди сюда. – Что, пап? – Найди тётю Лину, пусть причешет тебя. Марина тут же спохватывается: – Давай я, – и уже лезет за сумкой. Но я упираюсь. – Нет, пусть Линара позаботится. Иди, детка, – подталкиваю Аську. – А то у тебя совсем волосики растрепались. – Тёть Лина!! – доча убегает, сверкая розовыми пятками. – Папа сказал позаботиться! Ну, вот. Уже легче. И настроение, кажется, поднимается. – Ну, почему, Заир? – дуется на меня Марина. Я встаю с шезлонга, потягиваюсь, играя мышцами, шлёпаю по животу резинкой от трусов. – Пойдём лучше поплаваем. – Ты же знаешь, я не плаваю. Я и не жду, что она пойдёт. Ей вообще морская вода противопоказана. И солнце. И свежий воздух. И нормальная, вкусная еда. Какая-то рафинированная женщина, способная жить только под искусственным освещением, дышать кондиционированным воздухом и питаться пророщенными злаками. Почему-то именно сейчас меня это начинает жутко раздражать. Спустившись с пьедестала, на котором рядком установлены шезлонги, разбегаюсь и со всей дури плюхаюсь в неправдоподобно голубую гладь, вздымая вверх столб брызг. Потом гребу, что есть сил, отфыркиваясь, как тюлень. Делаю сразу пять-шесть кругов, чтобы успокоиться и разогнать не проходящую злость, зудом досаждающую мне уже который день. Выдохнувшись, наконец, прибиваюсь к бортику. Вижу, Аська чешет назад, уже с двумя «бубликами» на голове. – Папа, всё, она позаботилась! – Где Линара? Что делает? – Шпотает. – Что? – Фейпачку мою шпотает! – Это даже не по-турецки, – бормочу я, отмахиваясь от желания расспрашивать Аську дальше. – Ладно, прыгай ко мне! – кричу, и дочка, с радостным визгом, летит в мои распростёртые к ней руки. В этот момент я самый счастливый папаша на свете! Плескаемся, пока не появляется Роксана и не забирает Аську и остальных ребятишек в дом. Марина тоже ушла переодеваться к ужину. Хотя до него ещё, как минимум, два часа, ей всегда требуется не меньше времени, чтобы навести марафет. А, казалось бы – простой семейный ужин. Но, такова Марина. Её уже не переделать. «Вот это ты сейчас с сарказмом или с одобрением подумал, а?» – задаю себе вопрос. И страшусь ответить правду. Потому, что едва потянув за эту ниточку, я рискую размотать весь клубок своих противоречий. А я совсем не уверен, что мне понравится то, что я найду на другом конце этого клубка. Еще совсем светло, однако площадка вокруг бассейна пустеет. Вылезаю, вытираюсь, рефлекторно опять ищу Линару глазами. Нету. Спряталась. Я уже заметил, что она сторонится меня. Да хоть на Луне спрячься, русалка, бесполезно. Мы оба ничего не можем с этим поделать. Мучительно медленно, но верно, я прихожу к выводу, что проиграл эту битву. Мне нужна она. Как голодному кусок хлеба. Как жаждущему глоток воды. Нужна, чтобы элементарно не свихнуться и продолжать жить дальше. Что будет после – разберёмся. А пока… Брожу по саду между беседками, заглядывая в каждую. Хотя мне даже этого не надо делать. Мои ноги сами принесут меня к ней. Я как заговорённый иду на её зов, на её запах, на феромоны… не знаю. Словно волк, ищущий свою волчицу. Заворачиваю за решётчатую ограду, скрывающую небольшой альков, откидываю шуршащую занавеску из бус и замираю. Линара сидит на топчане по-турецки и сосредоточенно шьёт. У неё в руках какая-то розовая тряпка. Вот она делает последний стежок, прикусывает нитку зубами и тут замечает меня. Глаза упираются в мой голый живот, потом ползут выше, выше. Смотрю на неё сверху вниз, наслаждаюсь её взглядом, словно физической лаской. – Что ты тут делаешь? – спрашиваю.