– Ну, вот, всё в порядке. Я оправляю уже слегка обвислые тюлевые оборочки и встаю с колен. – Ой, тёть Лина, я забыла свою волшебную палочку! – розовая пачка снова исчезает в кабинке со скоростью летающей тарелки, а в дверь туалета опять колотят – кому-то давно приспичило. – Еще одну минуточкууу, мы забыли палочкууу… – пою я, закатывая глаза. Наконец выходим из мини-маркета при заправке, и направляемся к своему автобусу. Народ неспешно прогуливается вокруг, разминая ноги после долгого сидения, потягивает кофе, кто-то курит. Мы в пути уже четыре часа. В принципе, всё идет ровно, если не считать некоторой гиперактивности моей племяшки, которая успела перезнакомиться со всеми пассажирами и сопровождающими их питомцами, каковых было всего два: Кот Чевик (сокращенно от Че Гевара) вышел со своим хозяином еще в Кашире, а вот мопсу Лютику не так повезло – его путь лежал аж до самого Ельца. – Ой, смотри, тёть Лин, Лютик без меня гуляет! Аська срывается через всю заправку к лысой клумбе, где страдающий от ожирения мопс топчется вокруг единственного оставшегося в живых кустика поздних октябрин. – Только не суй ему в нос свою палочку, а то он снова откусит звезду, а у меня больше нет жвачки, чтобы склеивать её! – успеваю крикнуть вслед. – Лад… тёть… Ли… ! Бедный Лютик с печальной обреченностью терпит очередной бешеный натиск Аськиной заботы. Его хозяйка, Лидия Эдуардовна («зовите меня Лидочкой, пожалуйста»), тощенькая старушка лет семидесяти, укутанная до бровей в козью шаль, относится к этому действу философски. – Дети! Они такие непосредственные в этом возрасте, – умилённо вздыхает она, отпуская на всю длину десятиметровый поводок, в котором уже путается и мопс, и Аська. Как я уже говорила, Лидочка держит путь в Елец, к сестре. – Лютику зимой в Москве тоскливо, – поясняет она. – Я его всегда везу к Зиночке в это время года. У неё свой дом, прекрасный свежий воздух, корова в сарайчике. Слово «корова» Лидочка произносит с трепетом, будто речь идет о каком-нибудь доисторическом млекопитающем: «…У неё свой дом, прекрасный свежий воздух,парацератерийв сарайчике…» – А квартиру сдаю до весны. – Очень практично, – вежливо отвечаю я, а сама краем глаза кошусь на то, как Аська скармливает мопсу ореховое ассорти, которое я ей купила в буфете. Тот воротит морду, но Ася умеет быть настойчивой, и я в серьёз начинаю опасаться, что у пса может случиться завороток кишок. В дороге это было бы очень некстати. – Асенька, солнышко, Лютик не любит кешью, он убежденный мясоед, – спасает положение хозяйка. – Мы с тобой позже покормим его паштетом, ладно? О, кажется, зовут в автобус. Давайте, девочки, поторопимся, а то без нас уедут. – Я помогу тебе, мой хорошенький! – радостно восклицает моя племяшка, хватает мопса под передние лапы, и, пыхтя, тащит в автобус. В глазах Лютика читается вселенская тоска. Следующая остановка примерно через час. И тут у нас случается…ЛЮБОВЬ. Глава 8. Линара. Глава 8. Линара. – Привет! Я Паша. – Нет, я Паша, а он Саша. Привет! – А он настоящий? – А очки тоже настоящие? Ух ты! – Прям как у Клауса, из «Изгнанника», да же? – Точняк! – А дашь примерить? – А мы тебе во чё дадим! Надо было видеть Аську в этот момент. Совершенно обалдевшая, она переводит растерянный взгляд с одного лица на другое – абсолютно идентичное, и обратно, и снова обратно. Словно в её руках вдруг каким-то чудом оказались два вкуснейших леденца, и она не знает, какой из них облизать первым – хочется оба, и сразу, да так хочется, что аж слюни текут! А два близнеца-леденца лет шести, с кудрявыми льняными волосами и невозможно голубыми глазами, красивые, как херувимы, с чисто мальчишеской непосредственностью и энтузиазмом тычут пальцами в Аськин шлем-авиатор. – А ты в нем на самолёте летала? – Нас папа только на воздушном шаре катал. – Летала когда-нибудь на воздушном шаре? – А? Нет… Моя Ася потеряла дар речи? Вот это новость! ** Я сижу рядом с симпатичным, хотя и ничем не примечательным папой близнецов, – вот даже не верится, что он родитель этих красавцев, честно, но его небесно-голубые глаза подтверждают на все сто, что так оно и есть; а наши дети оккупируют сидение впереди нас. Я могу лишь наблюдать их кудрявые макушки, выглядывающие из-за спинок кресел – две совершенно белые и одна чёрная, как смоль. Моя Ася успела расплести косу, распустить волосы по плечам и напялить неизвестно откуда взявшуюся тиару – та еще кокетка, – а её авиатор кочует с одной белокурой головы на другую, примерно через одинаковый промежуток времени. Дети заняты исключительно собой вот уже пару часов, и больше ни в чьём обществе не нуждаются, слава Богу. Прислушиваясь к их болтовне в пол-уха, я наслаждаюсь долгожданным покоем, и, убаюканная плавным ходом автобуса, лениво веду беседу с Валентином. – Вас, наверное, замучили ненужным вниманием, да? – Сейчас уже ничего. А вот, когда Сашка и Пашка маленькими были, доходило до того, что я на коляску вешал табличку «Руками не трогать!». – В самом деле?! Мы смеёмся. – Вот, везу их от бабушки с дедом домой, в Воронеж. – А мама? – Она у нас концертирующая пианистка. Сейчас на гастролях, на Дальнем Востоке. – А вы, значит, детьми занимаетесь? – Мне в радость. Я по профессии повар, так что и дом на мне. – Вашей жене можно позавидовать. – А Вы? – О, ничего особенного. Работаю в больнице санитаркой, выводы делайте сами. Вот, с племянницей кутнуть решили, в отпуск махнули. – Вы с ней хорошо ладите. – Это легко, на самом деле. Ася удивительно коммуникабельный ребёнок. – А на кого она похожа? На папу или на маму? Вот это вопрос, ха! Я даже растерялась, по правде сказать. Почему я раньше не задумалась над этим, не присмотрелась к Аське повнимательней? Ну, цвет волос и глаз, положим – в Нисар. Кудрявая, возможно в Мансурова, – у того шевелюра тоже знатная была, его локонам даже девчонки завидовали. А вот Тураева я толком не видела, глаза только в памяти остались - чёрные-пречёрные, пронзительные такие. По телу пробегает дрожь, и я трясу головой, пытаясь отделаться от этого странного ощущения, взявшегося из ниоткуда. – Что точно могу сказать, не на меня, – отшучиваюсь неловко, но Валентин неожиданно возражает. – А вот это вы напрасно. У вас похожий темперамент, одинаковая живость, у вас даже выражение лица одинаковое, когда вы смеётесь или хмуритесь. Вы словно настроены на одну волну, понимаете? Это гораздо важнее, чем внешнее сходство. – Правда? Хм-м… Одинаковый темперамент? Когда-то я действительно была неугомонной и живой, как Аська, но подростком стала угрюмой, скрытной и забитой. Всё держала в себе: страхи, переживания, обиды. Нисар, порой, изводила меня лишь затем, чтобы раскрутить на эмоции, вытащить их из меня. Зачем? Иногда просто так, от скуки, а иногда, чтобы побольнее ударить в тот самый момент, когда я раскрыта и наиболее уязвима. А ещё она отличный манипулятор. Ася же искренняя, светлая, как солнечный лучик. Но я-то знаю, как запросто его может погасить людская злоба, недоброжелательность, жадность, зависть, или обычное равнодушие. Нельзя такого допустить. Ни в коем случае. ** В Ельце мы прощаемся с Лютиком и Лидочкой. На автовокзале их встречает Зиночка – почти точная копия сестры, только вместо пальто и шали на ней красуется классическая фуфайка и бабский платок в цветочек. Сёстры обнимаются, целуются, а Лютик в это время с восторгом носится вокруг них неловкой иноходью, обнюхивая резиновые сапоги Зиночки и накручивая на них поводок. Затем благосклонно позволяет затащить себя в машину, где сразу упирается передними лапами в окно, и "улыбается" всем нам, высунув язык, выражая тем самым свою безмерную радость. Следом влезают старушки, причем Зиночка садится за руль, из-за которого её почти не видать, и громадный джип, заляпанный по окна отборным черноземом, с пробуксовкой рвёт с места. Мы машем им вслед еще какое-то время, и возвращаемся в автобус, торопясь укрыться от накрапывающего дождя. До Воронежа остаётся всего ничего, и Аська начинает грустить, осознавая, что скоро придётся расставаться и со своими «леденцами».