Хуже гнева, ревности, злости… может быть только безразличие… Проклятье! Даже ревность и злость! Я согласен на них. Но не это… Понимаю, что она ушла снова, не помирившись. Вечером я опять буду делать первый шаг и, как всегда, неделю или две она будет меня отталкивать… Но… Ломается ручка в моей руке, и осколки падают на пол. Это немного приводит меня в чувства. — Господин Гистли, разрешите?! — в мой кабинет вбегает констебль, тушуется передо мной… Я удовлетворен, что мои подчиненные трепещут. Мне не нужно их уважение, я знаю этих лентяев достаточно, чтобы понять, что с них требовать. Полная отдача в работе, никакой фамильярности. Хотя, их пресмыкания порядком раздражают… Но, если бы они показали характер, я бы дожал каждого до их сегодняшнего состояния. — Господин Гистли, простите… Мы нашли его, — констебль нервно сглатывает… Наверное видит мое состояние. *** Спешу в повозку. Сегодня я навещу своего «хорошего» знакомого. Пелена ярости душит. Подчиненные привыкли к моей хладнокровности, бесчувственности и циничности. Не стоит показывать им свою уязвимость. Это временная слабость. Но которая может сотворить непоправимое. Расслабляю галстук. Тру шрам от ранения напротив сердца. Столько лет прошло, а он все ноет. Сажусь в повозку, сильно жмурюсь. Навязчивые воспоминания недельной давности одолевают: — Виктор, только не действуй сгоряча! – просит меня инспектор, чувствует, что я готов все крушить. — Ты не обязан это расследовать! Она была твоя жена, ты можешь действовать на эмоциях! – пытается привести меня в чувства. — Нет! – говорю совершенно спокойно и безэмоционально… внешне. Но на самом деле, внутри меня буря, которая сметет все, что встанет у нее на пути. — Это. Дело. Мое… — говорю очень жестко. Понимаю, что чувств внутри меня нет. Сплошная ярость. — Послушай, я стар, скоро ты займешь мое место, я не доверю кому-то еще, — присаживается старший по званию, вытирая платком лоб. — Ты сейчас можешь действовать не по уставу. Я не согласен терять лучшего сыщика, — инспектор успокаивается, выдыхает. — Виктор, сколько тебе? Почти тридцать? Тридцать? — Из них… я был женат восемь лет… — говорю сухо. Этот разговор меня утомляет. Я теряю время. — Я понимаю твою утрату… Я и сам, как услышал, что в исследовательском цеху произошла вспышка артефактов, очень испугался… Ведь знал, что там работает Лорена. — Довольно разговоров, господин Хавьер. Мне пора, — хочу уйти, искать этого ублюдка, который уничтожил мою жену… На месте преступления, да, именно, преступления, даже не было тела моей жены. Это не несчастный случай, как пытается выдать руководство исследовательского отдела, покрывая своего недоученого. «Производственные тайны не разглашают». Ну что ж… Взрыв артефактов опасен. Особенно запрещенных. Они сметают живой организм, не оставляя и следа. И, когда я достану ублюдка, то взыщу с него сполна. А после, прикрою их отдел и очень усложню жизнь их руководству и ответственным. Всем, кто проглядел подпольную лабораторию Александра Аспена. *** Аспен спрятался хорошо. Заброшенные дома на краю города. Нежилые. Тихие. Выхожу из повозки, прошу кучера ждать меня на выезде с улицы. И направляюсь в невысокий дом. Осматриваюсь. Справа пустырь. Заброшенные поля, заросшие бурьяном. Ветер… Достаточно сильный. Слева дом, как застрявший островок, – безвкусная архитектурная конструкция. Парадная пустая, открытая, многие стекла разбиты, и в помещении гуляет ветер. Прохожу по коридору. Иду бесшумно – моя особенность и привычка. Не люблю, когда ощущают мое присутствие, если я этого не хочу. Натягиваю плотнее черные кожаные перчатки и ослабляю галстук. В голове гудит кровь. Я чувствую себя, будто и вовсе смогу сойти с ума, переставая себя контролировать. Вижу все четко, намного четче, и слышу так же. Может такое состояние наступает у хищника перед прыжком на жертву. Сворачиваю и иду по ответвлению коридора. Я слышу голос… Останавливаюсь возле двери, провожу по ней рукой и в перчатке и слышу… Его голос… Он с кем-то говорит? — Ну здравствуй, Аспен! — говорю ему, входя в тесные двери. — Ты ждал меня? Замечаю, что старик… в отчаяние. Именно старик, болезнь его добила… Мне не жаль… Я почти удовлетворен. Он кладет возле кровати некий предмет, похожий на записывающее устройство… Он оставлял послание, записывая свой голос? — Виктор, — задыхаясь, произнес Аспен. — Пожалуйста, — качает головой, глубоко дышит. — Все было не так, как ты думаешь! — А как я думаю? – приближаюсь, упиваюсь его беспомощностью. Он сам себя наказал. Взрыв артефактов не прошел для него бесследно. — Что ты убил мою жену, создавая свой аппарат, который успел вывезти? — Виктор, я… – начинает кашлять. — Аспен, — присаживаюсь возле него на стул и нависаю. — Я выяснил, что за артефакт ты использовал, — говорю и смотрю ему в глаза, считываю эмоции и вижу страх и панику. — Запрещенные артефакты… для их активации нужна душа… — ухмыляюсь, видя, ужас на его лице. Но не трогаю его. — Я не причинял вреда Лорене! Это был несчастный случай! — лепечет он. — Не смей! – яростно отвечаю сквозь зубы. — Не смей произносить ее имя! — Виктор, я дорожил Лореной, я бы никогда не причинил ей вреда, — умоляющим тоном произносит, глубоко дыша. Обессиленный лежит на постели. Но жалости не вызывает. — Ты ее у меня забрал, — стискиваю зубы, чувствую, как глаза жжет. — Ты забрал ее раньше. Приручил, как зверушку. — Лорена – не зверушка, Виктор! — смело смотрит мне в глаза, что начинает выводить меня из себя. Я хочу сделать ему очень больно. Чтобы он страдал от душевной муки, умирая в агонии. Жалею, что не сделал этого раньше… — Виктор, Лорена была несчастна с тобой… Отпусти ее… Его слова бьют прямо в сердце. На смертном одре он делает больно мне, а не наоборот. — Отпустить? – ухмыляюсь. — Какое право ты имеешь мне это говорить? — я нахожусь в замешательстве. — Это какой-то абсурд! Ты решил свести меня с ума, безумный старик?! — Виктор, Лорена была ассистенткой и другом мне, я бы не поручил ей опасную работу! Она жила наукой… Она помогла мне в… — старик забылся и почти проболтался о чем-то… Он осекается, и переводит испуганный взгляд на книжную полку… Следую направлению его взгляда. И вижу небольшую коробку между книгами. Встаю и направляюсь к ней. — Виктор, нет! — хрипит старик. А я наслаждаюсь его промахом. Внутри кровь закипает. Открываю коробку. На дне которой лежит… Кулон. — Виктор, прошу тебя, не надо! – умоляет старик, заходясь кашлем. Отрываю кулон. В нем четкое изображение. На портрете в пол-оборота миловидная юная девушка, похожая на фарфоровую куклу. Читаю гравировку: «Дорогому папе от любящей дочери. Скучаю! Мой привет из Института благородных леди» "Так вот что ты скрываешь от меня, Александр Аспен." *** Кто бы знал, что в полусумрачном помещении, в этом ветхом, заброшенном кабинете талантливого ученого будут вершиться судьбы. Кто-то выступит судьей, кто-то ответчиком. Что делать, если нельзя выдавать тайну, даже, если она спасет тебя и твоих близких от страшной участи. Александр Аспен с ужасом смотрел на кулон с изображением своей любимой дочери, который держал самый безпринципный сыщик. Он не успел спрятать свой подарок, который принес ему покой. Он так неосмотрительно выдал себя… Теперь этот кулон может стать причиной невзгод для его драгоценной дочери... — Не знал, что у тебя есть дочь, Аспен! – ухмыляясь, сказал Виктор, внимательно рассматривая кулон с портретом юной девушки. — Ты не посмеешь! – прохрипел ученый, немного приподнимаясь с постели. Но, обессилив, рухнул обратно, тяжело откашливаясь. — Не посмею что? – Виктор сжал кулон в руке так сильно, что он заскрипел о ткань черной кожаной перчатки. Высокий молодой человек медленно направился к ложу больного профессора. Присел на стул возле него, немного наклонился вперед, прожигая яростным взглядом серо-голубых глаз. — Ты отобрал мою жену! – процедил сквозь зубы Гистли, сдерживая гнев. — А я заберу твою дочь! — Виктор оскалился. Ему нравился вид умирающего беспомощного ученого. Аспен хватал ртом воздух, держась за сердце, будто старался не выпустить свою душу из тела. Еще нельзя, он должен спрятать дочь от этого человека. Неужели все его старания были напрасны… — Не тронь, Эмили, Виктор, я прошу тебя! — еле слышно, в предсмертной агонии, проговорил Александр Аспен. — Она еще ребенок… — надежда угасала во взгляде ученого, как и его жизнь… — Эмили значит… — Виктор еще раз взглянул на портрет миловидной девушки, перебирая кулон между пальцами… Запоминая ее внешность…»