Виктор задумывается. По его лицу невозможно прочесть, что он испытывает. Он серьезен и спокоен. Присаживается ровнее, смотрит на свою книгу. — Ты говорил, что твой отец написал ее для тебя… — Мой отец был когда-то советником короля… — Виктор говорит, а я затихаю, не веря, что он собирается рассказать мне о таком личном. — Он… Имел все. Доброе имя. Положение. Жену. Семью… Котенок перестал играть, мирно спит. Кладу его обратно в корзинку. Поджимаю ноги к себе, кутая их платьем и обнимаю свои плечи, облокачиваясь на спинку дивана. — Он был добрым человеком… истинным… честным… достойным, — Виктор говорит о своем отце вроде спокойно, но в глазах концентрируется боль. Мне хочется обнять его. Но не смею. Я просто слушаю его, не перебивая. Чтобы не спугнуть его откровение. — Когда мне было десять лет, отец заболел. «Ментальное расстройство» — так сказал врач, — Виктор хмурится, потирая подбородок. — Он стал многое забывать. Сначала рабочие вопросы, путал имена, даты и события. Незамедлительно, его сняли с должности. Затем, он переставал узнавать меня и мою мать. А потом, забыл собственное имя. Он жил чувствами. Он понимал и видел только эмоции. Стал беспомощным, словно ребенок. Виктор тянется ко внутреннему карману, достает сигарету и крутит ее руках, не закуривая. — Моя мать не выдержала… — Виктор облокачивается на свои колени, ломая сигарету в руке. — Спустя четыре года, она уехала с бывшим другом моего отца в чужую страну… Бросив своего больного мужа… и… меня. Я отказался с ней ехать… Не мог оставить отца… Верил и надеялся до последнего, что она не покинет нас. Шли годы, отец все больше становился не похожим на себя прежнего. Но я чувствовал, что он меня любит, хоть и не помнит меня, постоянно забывая мое имя, как и свое. Он писал книгу… И подарил ее мне. Сказал, что я ему кого-то напоминаю. Сказал, что он рад тому, что я живу неподалеку… — Виктор немного горько усмехается, взъерошивая свои волосы рукой. — Он улыбался мне, когда видел. Последние несколько лет он перестал разговаривать. Не мог. Тяжело передвигался. Донна заботилась о нем, как о маленьком, давая возможность мне учиться. Врачи ничем не могли помочь отцу… Его не стало, когда мне было двадцать два года. А моя мать так и не появилась. Не приехала на похороны. Хоть я и сообщил ей заранее, что отец очень плох. Я не осуждаю ее. Теперь… Понимаю, что она слабая женщина. Не каждый вынесет такую судьбу… — Виктор замолкает, уйдя в свои мысли. — Прости, Виктор… Я не знала, — кладу свою руку поверх руки Виктора. Это вышло, как-то, само собой. Он немного улыбается одним уголком рта. Соединяя наши пальцы. Сидим так, наверное, полчаса. Молчим каждый о своем. — Я бы хотела узнать… как умер мой отец… — говорю это нечаянно вслух. И рука Виктора сильнее сжимает мои пальцы, а он весь напрягается. — Я не видела его кончины. Не была на его похоронах… — гляжу куда-то перед собой, пытаюсь вспомнить лицо своего отца. — Для меня он еще жив, но, одновременно, он все еще продолжает умирать… там… где-то далеко… один… в своей квартире, — чувствую, как слезы стекают небольшими дорожками из глаз. Виктор глубоко вздыхает, прикрывая глаза, сильно их жмуря. Потом неожиданно, впрочем, как и всегда, притягивает меня ближе к себе, заключая в объятья. Утыкается носом мне в макушку. Слезы продолжают капать на черную рубашку Виктора. И меня опять окутывает легкий запах сигарет и бергамота, принося успокоение. — Виктор… В твоем кабинете лежит его дневник, — говорю отрешенно, куда-то в грудь Виктора. — Я помогу тебе объяснить, что там написано, — признаюсь в том, что мне известно, потому что хочу выяснить все про отца и потому что чувствую желание Виктора разгадать эту тайну. А тайны Виктора для меня остаются неведомы. Я что-то ощущаю. Будто интуитивно понимаю… Что Виктор и мой отец связаны некими обстоятельствами. И не совсем положительными. Но Виктор поменял ко мне отношение… Поэтому не решаюсь поднимать эту тему. Буду задавать вопросы и узнавать тайны постепенно. Прощупывать осторожно почву. «Неужели я боюсь разрушить нечто хрупкое, что создается между мной и Виктором?» Он становится мне дорог. Он делает это специально. И боюсь, что станет мне дорогим, несмотря ни на что… Даже на его прошлые взаимоотношения с моим отцом… ***Продолжение 14.12.23 Эмили Чувствую, сквозь сон, крепкие объятья… Моя голова удобно лежит на чьем-то плече. А волосы рассыпались по лицу и плечам. Состояние невесомости продолжается недолго. Вскоре я касаюсь мягкой перины и подушки. Меня аккуратно кладут на кровать. Это Виктор. У меня на столько нет сил, что не хочу выдавать никакую реакцию. Сон обволакивает и уносит в свои чертоги. Невесомый поцелуй в лоб… Как маленькую… Дверь закрывается, и шаги удаляются. А я теряю тепло. Тепло того, кого хочу чувствовать рядом. Закрываю глаза. Завтра я увижу его вновь. Загадочного, непростого человека, от которого, наверное, надо бежать… Но я хочу остаться… Коньки рассекают лед. Я смотрю вверх и вижу маму. Сквозь ослепительное солнце, которое отражается от белого снега, мне не разобрать ее черты. Я вижу только улыбку и слышу ее голос. Она придерживает меня, пока я делаю неуверенные шаги на льду. Мама отпускает руки, и я еду сама. Мне так весело и радостно, что я смогла сама удержать равновесие. Оборачиваюсь на маму, вижу, как она мне машет, тоже радуясь моему новому умению. Хруст. Я слышу жуткий хруст. Перевожу взгляд на свои коньки, и вижу, как лед под ними расходится трещинами. Он на столько тонкий, что я вижу, как под ним пузырится вода, вытекая сквозь паутину трещин. — Мама! – кричу я, срывая голос. Она далеко, бежит ко мне, а я протягиваю ей руки. Остается совсем немного. Но я проваливаюсь под лед, чувствую обжигающий холод. Цепляюсь за острые края пролома, но вода уносит меня прочь от солнечного света в кромешную тьму. — Эмили! Эмили, проснись! — слышу, как мои плечи сжимают. Дрожь распространяется по телу, лицо в слезах. Я плакала во сне? Сон! Опять этот сон! Который приносил муку. Я никогда не помнила, что мне снилось, просто было жутко после. А сейчас, я наконец увидела и вспомнила свой жуткий сон. — Эмили, — Виктор прижимает меня к себе, унимая мою дрожь в теле. Цепляюсь за него, прижимаясь всем телом к нему, чувствуя его ответные объятья и поцелуи на лице, он вытирает мои слезы. А я будто цепляюсь за тот спасительный круг, которого мне не хватало во сне. — Такой очень реалистичный сон! – утыкаюсь носом в грудь Виктора. — Не бойся! – говорит, утешая, поглаживая по голове, — это просто сон, Эмили… Я рядом… и всегда буду. — Не уходи, Виктор, — прижимаюсь к нему сильнее, говорю почти неслышно, почти плача. — Мне страшно без тебя, — говорю, прикусывая губы. — Я такая бедовая, Виктор… — Нет, Эмили… Ты самая лучшая, — это признание… и оно разливается по телу сладкой негой, заставляя все страхи тлеть, а душевные раны затягиваться. — Я не уйду… буду рядом с тобой. Заключенная в защищающие от всего мира объятья, вдыхая свой любимый легкий запах сигарет и бергамота, засыпаю рядом с человеком, который в сердце уже занимает особое место. Сон – время, которое раньше пугало меня, мучило каждую ночь, разрушая меня изнутри, сейчас превратилось в нечто желанное. Ночь — когда я не одна — это победа для меня. Для кого-то сон – это время отдыха, нормальный и естественный процесс. Но для меня всегда это было испытанием. Это было временем мучений. Поэтому отсюда все мои действия, направленные на высокую утомляемость. Они были необходимы, чтобы устать на столько, словно отключаешься из реальности, чтобы даже на сновидения не оставалось сил. А теперь, я будто защищена от всего мира. В руках Виктора мне спокойно. Глава 24. "Дорогая Эмили" Эмили Просыпаюсь от свежего ветра, который проник в спальню из полуоткрытого окна. Мороз? Распахиваю веки. Виктора нет, но подушка рядом примята. Значит он был со мной, мне это не приснилось. Встаю, подхожу ближе к окну. И то, что я вижу, мне очень нравится: от белый пелены, застилающей сад и поле вдали, становится очень радостно в душе. Я люблю такой снег, сухой, как крошка, мерцающий и кипельно-белый. Первый снег... Он медленно осыпается из серых облаков в сумерках. Открываю окно, протягиваю руку и ловлю несколько холодных снежинок. Очень красиво и уютно. Когда я жила в приюте Глемт, у нас в саду всегда был мокрый снег, из-за неухоженной болотистой почвы. О, Боже! Глемт! Нина! Письмо! Вспоминаю о письме... Раскрываю конверт и достаю дрожащими руками листок. Читаю, а на глазах выступают слезы: «Привет, дорогая Эмили! Верю всем сердцем, что с тобой все хорошо, и что ты получишь это письмо. Столько всего произошло за столь короткое время, и столько я хочу у тебя спросить. Но, для начала: пишу тебе из приюта-гимназии Глемт. Не пугайся, со мной все хорошо, как и с другими воспитанницами. Слага больше нет, вместо него у нас новый директор, замечательная женщина, мисс Киндли, а также все сестры уволены. И теперь Глемт может похвастаться замечательным преподавательским составом и здоровой атмосферой. Теперь у воспитанниц имеется все необходимое. Здание реставрируют, а наш сад стал прекрасным местом. Я думаю, тебе интересно, почему я вернулась, и как это произошло? Как бы я хотела все рассказать тебе лично. Верю, что мы с тобой свидимся и не раз.