Изабелла прервала этот поток замечанием: «Вам делает честь, что вы занялись проверкой версии ПОПа, но я не вижу в этом смысла». – Смысл вот в чем: этот Гарри не может подтвердить, что в ночь ареста Дрюитта в городе шла массовая пьянка. Изабелла с удовольствием зажмурила бы глаза, чтобы отключиться от всего этого, но она сидела за рулем. В этот момент Ардери увидела указатель, говоривший о том, что через две мили их ждет «Велком брейк», и возблагодарила за это Господа. – Давайте сделаем остановку на завтрак, сержант, – предложила она, а когда Хейверс всем своим видом показала, что намерена продолжать, добавила: – А потом, после еды, поговорим. Как выяснила Ардери, тот энтузиазм, который испытывала Хейверс, рассказывая о своих открытиях, никак не повлиял на ее аппетит. И хотя в меню были самые изысканные – не говоря уже о том, что питательные, – блюда, такие как йогурты, фрукты, и орехи из кофейни Неро[115], сержант заказала себе полный английский завтрак, доступный в соседнем кафетерии. Со своей стороны, Изабелла выбрала латте и банан из кофейни, с которыми она уселась за стол и стала наблюдать, как сержант поглощает плохо прожаренную яичницу-болтунью, сосиски, помидоры-гриль, консервированную фасоль, грибы, тосты и треугольник из чего-то напоминающего тисненый картон. К этому Хейверс добавила большой чайник чая, в который она щедро налила молока и высыпала несколько пакетиков сахара. – Так вот, командир, – продолжила сержант, не переставая жевать, – интересно то, что КРЖП никогда не общалась с Гарри Рочестером. Они даже не знали, что он имеет к этому отношение. – Я тоже не вижу, какое отношение он к этому имеет. – Изабелла пристрастилась пить латте через трубочку, решив, что это гораздо проще, чем мучиться с одноразовыми стаканчиками и их невозможными пластиковыми крышками. Она втянула напиток, поняла, что он еле теплый, и подумала, не вернуть ли его назад, но потом решила, что это будет слишком сложно, почти так же, как остановить разговорившуюся сержанта Хейверс. – Из того, что вы мне только что рассказали, единственный вклад мистера Рочестера в ваше расследование – это то, что он подтвердил, что в Ладлоу случаются массовые пьянки. – Но, как я уже сказала, командир, он не помнит никакой пьянки в ту ночь. – Не будет ли слишком смелым с моей стороны заметить: то, что помнит или не помнит бомж, вряд ли важно, именно потому, что он бомж. – Этот мужик, он не бомж, – возразила Хейверс. В подтверждение своих слов она взмахнула вилкой, на которой опасно повис кусок сосиски. – У него клаустрофобия. – Еще лучше. Тот факт, что человек с клаустрофобией, предпочитающий ночевать в подъездах, не может вспомнить, была ли коллективная пьянка в одну из ночей два месяца назад… – Но КРЖП в отчете указывает, что бармен в «Харт и Хинд» это подтверждает. А еще в отчете написано, что и в других пабах в городе подтвердили: Раддок звонил туда, как он и рассказывает, оставив Дрюитта в одиночестве, чтобы у того было время повеситься на дверной ручке. Но вот что интересно, командир: у владельца «Харт и Хинд» есть небольшой бизнес на стороне, на который Раддок, возможно, закрывает глаза, – я говорю о тех комнатах, которые он сдает на почасовой основе, – поэтому у него есть причина подтвердить все, о чем попросит его Раддок, правильно? А владельцы всех остальных пабов, в которые звонил ПОП?.. Если подумать, то они никак не могли знать, идет ли на Куолити-сквер массовая пьянка или нет. Они знают только, что Раддок им об этом сказал. А это может значить… – Остановитесь, сержант. – Изабелла еще раз указала Хейверс на то, на что указывала все эти дни, с того момента как они прибыли в Ладлоу, а именно на их задание. И, сделав это, добавила: – Теперь наша задача добраться до Лондона и написать отчет, о котором нас попросил Хильер и который он отдаст Квентину Уокеру, после чего мы вернемся к своим делам. Надеюсь, что вы это понимаете, сержант. – Я понимаю. Но… – А еще я надеюсь услышать от вас, что вы приметесь за этот отчет немедленно по прибытии на Виктория-стрит. Хейверс избегала ее взгляда. Какое-то время она смотрела вниз, а потом произнесла: «Да, мэм». – Счастлива это слышать. Изабелла проверила, чем занимается Хейверс, прежде чем идти в Башню. Сержант работала не покладая рук. Самой Изабелле теперь предстоял разговор с помощником комиссара, и она почувствовала облегчение, когда он наконец появился, опоздав на двадцать минут и всего за десять минут до своей следующей встречи. Выйдя из лифта, он продолжил разговор по мобильному: – Это праздник для родителей, Лаура, а не для бабушек и дедушек… Поэтому сообщи Кэтрин, что ее отец не придет, потому что у него есть более важные дела, чем наблюдать, как все эти мамочки занимаются бегом с блинами…[116] Конечно, шучу… Нет. Не смогу… Дорогая, нет. Увидимся вечером… Конечно. – Он засунул телефон в карман пиджака и пожаловался, обращаясь к Изабелле: – Иметь семерых внуков-школьников – это все-таки немного чересчур… Где ваш отчет? – Хильер открыл дверь в кабинет и жестом пригласил ее войти. Джуди (без «т», пожалуйста) он велел: – Отмените мою встречу со Стэнвудом. Перенесите ее на следующую неделю. На какой-нибудь день с утра пораньше. Пройдя в кабинет вслед за Изабеллой, помощник комиссара прикрыл за ними дверь. Тот факт, что он не предложил ей ни кофе, ни чая, ни воды, говорил о том, что у него совсем мало времени. – Отчетом занимается сержант Хейверс, сэр, – сказала суперинтендант. – Я передам его вам в конце дня. В самом крайнем случае – завтра утром. – Тогда зачем мы с вами встречаемся? Изабелла приготовилась. Ей надо показать, что она сожалеет, и в то же время не выглядеть исполненной смирения. – Я хотела извиниться за вчерашний вечер, сэр. Он не предложил ей сесть и не стал садиться сам. Просто стоял у угла своего стола и внимательно рассматривал ее, позволив Ардери внимательно рассмотреть себя самого. Хильер был крупным мужчиной с копной седых волос, с вечно слегка напыщенным лицом, красивым, но совсем не слащавым. Он постарается ее запугать. Она постарается не испугаться. – И что по поводу этого вечера? – Я приняла снотворное. У меня сейчас разборки с моим бывшим, это занимает все мое свободное время, и иногда я плохо сплю. Ваш вчерашний звонок разбудил меня. Мне очень жаль. Хильер молчал. Изабелла решила, что он мысленно сравнивает ее историю с тем, что она действительно наговорила ему, когда подумала, что ей звонит Боб. Она знала, что ее голос не звучал как голос человека спросонок, которого только что разбудили, если только она не видела во сне кошмар, частью которого был этот самый телефонный звонок. Ничего подобного. Однако, услышав голос Хильера, Изабелла сразу же поняла, что ей придется с ним переговорить. – Я редко пользуюсь этими таблетками, – добавила суперинтендант. – Боюсь, что они относятся к категории «запрещено употреблять при работе со сложными механизмами». И мне еще ни разу не приходилось говорить по телефону после того, как я их приняла и… я надеюсь, что вы меня поймете, сэр. Хильер продолжал молчать. Будь он проклят. Обычно его легко было понять, но только не сегодня. Изабелла почувствовала, как у нее вспотели ноги под коленками. Она сказала себе: «Сейчас ты на все 100 процентов Изабелла Жаклин Ардери и должна ею оставаться. Слишком многое поставлено на карту». Когда он наконец заговорил, то неожиданно задал ей вопрос: – И что мы сообщим Уокеру? Он захочет услышать нечто, что сможет потом передать этому парню Дрюитту в Бирмингеме. Что же это будет? – Когда сержант Хейверс закончит отчет, я его просмотрю, – ответила Изабелла. – Если чего-то не будет хватать, то я прикажу ей восполнить пробелы. Я встречалась с мистером Дрюиттом, сэр, и могу сказать, что он произвел на меня впечатление вменяемого человека. Конечно, он очень скорбит по поводу смерти сына, как вы понимаете. Но так как в душу другому человеку залезть невозможно – особенно если речь идет о внезапно повзрослевшем ребенке, – я думаю, он прислушается к голосу разума. – А именно? – К тому, что, хотя его сын и не был тем, в чем его обвиняли, – я имею в виду педофилом, – то, что он убил себя, безо всяких при этом намеков на какое-то насилие, говорит о том, что у него были на это причины, хотя мы о них и не знаем. Мистер Дрюитт должен принять, что это было самоубийство и что поиски причин этого поступка не входят в сферу нашей компетенции. Ни офицер, проводивший первичное расследование – детектив-инспектор Пажье, – ни КРЖП не занимались этими поисками, и никто этого от них не ждал. Они расследовали лишь, что произошло той ночью и в результате той ночи. К этому мы можем добавить, что с удовольствием передадим наш отчет в КСУП – более того, я думаю, что это будет наш лучший шаг в случае, если мистер Дрюитт не успокоится, – но ни КРЖП, ни мы не нашли причин для открытия уголовного дела, и то, что такое дело будет начато по требованию семьи Дрюиттов, очень маловероятно. Хильер смотрел на нее не отрываясь, что показалось Изабелле более зловещим, чем этого требовала ситуация. И она, и помощник комиссара были, в конце концов, по одну сторону баррикад. Суперинтендант решила, что сказала уже достаточно и что теперь будет ждать ответа. Из окон кабинета она видела стаю голубей, которые удивительно синхронно бороздили чистое синее небо. Вот на них она и будет смотреть, пока он не заговорит. – Да. Это мне нравится, – произнес наконец Хильер. – Думаю, что это подойдет. – Благодарю вас, сэр, – поблагодарила Ардери. – И еще раз, мне очень жаль… – Часто употребляете, а? Такая внезапная смена темы заставила Изабеллу насторожиться. – Простите? – Ну эти… ваши таблетки. Вы их часто пьете? – Редко, сэр. Практически никогда. – Отлично. Пусть так все и остается. Мы бы не хотели, чтобы однажды ночью вы совершили ошибку. – Конечно, сэр. Помощник комиссара подошел к своему месту за столом. Это значило, что встреча закончена. Ардери поблагодарила его за уделенное ей время и повернулась, чтобы идти. Когда она уже положила руку на ручку двери, он заговорил вновь: – И продолжайте работу с сержантом Хейверс, ладно? Что-то обязательно подвернется. Ей просто надо дать время. – Да, сэр. – И веревку, – добавил помощник комиссара. – Ей обязательно понадобится веревка. Виктория-стрит, Лондон По крайней мере, возвращение в Лондон было не таким мучительным, как поездка в Ладлоу. Хотя началось оно рано. Правда, Барбара давно уже поставила в качестве звонка для будильника увертюру «1812 год»[117] – ей это как-то посоветовал инспектор Линли, – и та выполнила свою функцию, практически катапультировав сержанта из кровати, как только зазвучали пушки. Она находилась в своей крохотной ванной комнате, когда раздался стук в дверь и появился Миру Мир с кофейником на подносе. Он сказал, что недавно отнес «такой же вашей спутнице» и подумал, что Барбара тоже от него не откажется. «За счет заведения», – сообщил Миру Мир. Он был настолько доброжелателен, насколько может быть доброжелателен в половине шестого утра парень с растянутыми мочками ушей. Сначала сержанта расстроило, что они не позавтракают до отъезда. Но потом подвернулся «Велком брейк», и старший детектив-суперинтендант Ардери предложила в него заехать. Теперь Барбара радовалась, что они это сделали, потому что, как только они появились на Виктория-стрит, Изабелла поручила ей написать отчет, который устроил бы Хильера. «Отчет должен быть готов к четырем часам», – подчеркнула командир и добавила, что хочет взглянуть на него, как только сержант Хейверс его закончит и до того, как детектив-сержант отправится домой. Барбара сразу же поняла, что это означает на канцелярском языке. К отчету предъявляются особые требования, и если она не сможет их выполнить, то будет вносить исправления до тех пор, пока текст не удовлетворит все заинтересованные стороны. Ее рекомендации прослушать запись звонка на номер 999, прежде чем начинать писать отчет, который будет передан члену Парламента и рано или поздно попадет в руки скорбящего отца, никто не стал слушать. Ардери продолжала настаивать на том, что запись разговора не даст им ничего нового. К этому она еще добавила, что «реально утомилась от того, что вы не устаете об этом говорить, сержант, потому что ваше требование не имеет под собой никакой логики. Или я что-то упустила, пока мы пережевываем этот вопрос?». – Это просто шестое чувство, – только и смогла сказать Барбара перед тем, как смириться. Она взялась за отчет. 4.00 есть 4.00[118], и Хейверс прекрасно знала, что в 4.03 Ардери будет уже стоять у ее стола, если она не вручит ей отчет в указанное время. Барбара корпела над документом, когда задребезжал ее мобильный. Звонил Гэри Раддок, который сказал, что смог выполнить ее просьбу относительно записи телефонного звонка. Он послал письмо по электронной почте. Она уже получила? – Нет еще, – призналась Барбара. – Меня засадили за этот чертов отчет для руководства. Спасибо вам, Гэри. Надеюсь, что это было не очень сложно. – Не очень, – ответил Гэри. – Сообщите, если что-то в записи покажется вам интересным, ладно? Сержант пообещала. Затем проверила почту, решив, что Ардери не появится у нее за спиной, как черт из табакерки. Сначала она увидела его текстовое сообщение: «Вота запыс. Шото можа в ней найтить. Собши ежели нужна еще шо-та». «Черт побери, – подумала Барбара. – Удивительно не то, что бедняга так и не смог подняться выше звания ПОПа; удивительно, что он добрался хотя бы до этого». Хейверс открыла вложение и стала искать у себя в столе наушники. И ничего не нашла, что ее не сильно удивило. На помощь пришел Уинстон Нката, являвшийся полной ее противоположностью, когда дело касалось готовности ко всем возможным трудностям. Он бросил ей свои. Барбара прослушала запись. Ее расшифровку она помнила наизусть и теперь поняла, что запись абсолютно идентична расшифровке, о чем и говорила Ардери. Поэтому сержант прослушала ее еще раз. И еще раз. Она хотела узнать голос говорившего, но слова были – и это не удивительно – произнесены шепотом. И все-таки она ждала момента, когда сможет крикнуть «есть!» или хотя бы удовлетвориться простым «ага!» или скромным «очень интересно». Но в записи совершенно не за что было ухватиться. Шипящие звуки, появлявшиеся в некоторых словах, вполне могли быть еще одной попыткой сделать голос говорившего неузнаваемым. В конце концов ей пришлось признать, что, стоя на пороге полицейского участка, позвонить мог абсолютно любой, начиная от местного дворника и кончая графом Дракулой. А потом Барбара заметила. Она хотела уже выйти из почты, когда обратила внимание на дату звонка: за девятнадцать дней до того момента, когда диакона доставили в участок. Об этой детали нигде не упоминалось, и тем не менее она этого заслуживала. Девятнадцать дней прошло с момента телефонного звонка до ареста Йена Дрюитта, и в это время что-то должно было происходить. И этим «что-то» должно было быть расследование, обнаружившее факты, достаточные для того, чтобы закрыть диакона. Но если это так – а это кажется вполне логичным, – то почему нигде нет никаких следов того, что жизнь Йена Дрюитта подверглась хотя бы поверхностному изучению? «А вот это, – сказала себе сержант, – уже нечто». Нечто, о чем необходимо доложить СДС Ардери. Нечто, что бросает свет на все произошедшее в Ладлоу, хотя в данном свете оказывалось, что священнослужитель был именно тем педофилом, о котором сообщалось в анонимном звонке. Сержант размышляла над всем этим, когда у ее стола появилась Доротея Гарриман, одетая в один из своих летних нарядов, которым она, по-видимому, пыталась заставить погоду вести себя соответственно сезону. – Детектив-сержант Хейверс, – произнесла она. – И как все прошло? – Более-менее прилично, – ответила Барбара. – Были отдельные недочеты, но о них я не стану распространяться.