– Ехать или не ехать? – Совсем нет. В Корнуолл я точно еду. – Тогда о чем? – Я задумалась о том, буду ли когда-нибудь жалеть о том, что позвонила тебе, Томми. – Боюсь спрашивать… – Не буду. То есть не буду жалеть. Чем бы все это ни закончилось. Они разъединились, и Линли какое-то время сидел на единственном в номере стуле перед узким столом, который он использовал как рабочий. Инспектор внимательно прислушался к мерному стуку своего сердца и задумался о том, что для человека может значить решение полюбить вновь после страшной потери. Он все еще держал телефон в руках, поэтому, когда тот зазвонил вновь, Томас ответил, даже не посмотрев, что это опять звонит Изабелла. – Что-нибудь нашли? – спросила она, не тратя время на приветствие. Линли не стал спрашивать, что она имеет в виду, и не стал пытаться подсластить пилюлю, что, возможно, сделал бы, если б только что не поговорил с Дейдрой и не услышал, что она хотела бы, чтобы он был рядом с ней во время поездки в Корнуолл, – а это, естественно, было невозможно. – У Йена Дрюитта был мобильный, – сказал он прямо в лоб. – И машина. Мы нашли и то и другое. А еще выяснили, что заместитель главного констебля Вестмерсийского управления полиции – мать того мальчика, которого ты допрашивала. Они вместе с патологоанатомом, производившим вскрытие тела Дрюитта, входят в одну группу пилотов-планеристов. Но это так, кстати. Кажется, все они на паях владеют планером. Так вот, заместитель главного констебля – ее зовут Кловер Фриман – позвонила сержанту, отвечающему за полицейских общественной поддержки, и велела доставить Дрюитта в участок для допроса. Все это говорит только об одном: Барбара была права, когда писала отчет, который ты заставила ее изменить. Какое-то время Изабелла молчала, по-видимому обдумывая услышанное. И то, что она делает это именно сейчас, здорово разозлило Линли. – О чем ты, черт возьми, думала, когда велела Барбаре изменить отчет? – спросил он. – Вас послали сюда… – Не смей учить меня, как надо работать! – рявкнула суперинтендант. – …для того чтобы вы выяснили, как КРЖП проводила расследование смерти в полицейском участке, и именно это и пыталась сделать Барбара. У нас есть девятнадцатидневный провал между звонком, ставшим причиной ареста, и самим арестом, Изабелла, и, как нам удалось выяснить, никто не пытался выяснить хоть что-нибудь про жизнь Дрюитта, а это значит, что никаких причин для его ареста не было. Именно это и пыталась сказать Барбара, так какого дьявола ты заткнула ей рот? – Мы приехали в Ладлоу с единственной целью – выяснить, как КРЖП вела расследование после смерти Дрюитта, а не до. И именно это мы и сделали. Все остальное не имеет значения. – Ты что, с ума сошла? – Как ты смеешь разговаривать со мной в таком тоне? Ты что о себе возомнил… – Это мы уже слышали, Изабелла. Так что советую тебе сменить пластинку. И задуматься вот о чем: в гостиницу для встречи с нами приезжал Клайв Дрюитт. Он знает, что во время разговора с ним ты была пьяна. От тебя несло перегаром. И если он сказал об этом мне, ты же не станешь думать, что он не сказал этого своему члену Парламента? А что сделает с этой информацией член Парламента… – Инспектор замолчал, чтобы дать ей время подумать. – Здравствуйте, приехали, – почти прошептала Изабелла и добавила изменившимся голосом: – И что же теперь будет, а? Ты ведь об этом думаешь, Томми, угадала? Он не стал этого отрицать, потому что действительно думал о чем-то похожем. И в то же время Линли испытывал то чувство сострадания, которое может испытывать только человек, уже видевший нечто подобное. – Изабелла, послушай меня. Не ты первая, не ты последняя, – начал Линли. – Если б все было так просто, то люди в твоем положении – которые уже почти все потеряли – просто останавливались бы. И ты остановилась бы, потому что уже потеряла своих сыновей, которых любишь, и своими собственными руками разрушила свою семейную жизнь. А сейчас очень велика вероятность того, что ты потеряешь работу. В какой-то момент ты это поймешь. Но даже тогда не избавишься от этого чудовища, и если только решительно не сбросишь его с себя – чего бы тебе это ни стоило, – то умрешь. Ты это понимаешь? Хоть чуточку? – К чему все эти драмы, Томми? Я не такой уж конченый человек. Это ты считаешь, что я стою на самом краю, но это не так. Я стою вовсе не там. Томас поднял глаза к потолку, к небу, к тому существу, которое могло бы до нее достучаться. Из своего личного опыта, из опыта того, что происходило в его собственной семье, он знал, что единственным человеком, способным достучаться до Изабеллы Ардери, была сама Изабелла Ардери. А произойдет это только тогда, когда она будет по горло сыта тем бардаком, который устроила из своей жизни. – Надеюсь, что сегодня утром мы поговорим с ПОПом, – сказал инспектор. – Мы пытались найти его вчера, но тщетно. Барбара наговорила ему послание, но не получила ничего, кроме записки на рецепции. С Финнеганом Фриманом мы тоже собираемся встретиться. Что ты можешь о нем сказать? – Он играет в «мальчика из низов, который ухватил жизнь за бороду», – здорово копирует акцент, – и имеет жуткую привычку говорить с набитым ртом. В моем случае рот был набит буррито. Твердо стоит на том, что Йен Дрюитт ни в чем не виновен. – Интересно, правда? Он знал Дрюитта, а арест последнего был инициативой его собственной матери. На какое-то время суперинтендант замолчала. Линли знал – Изабелла прекрасно понимает, что она умудрилась упустить из-за желания как можно скорее покончить с Ладлоу. И упоминать об этом еще раз не имело никакого смысла. – Что ж, удачной охоты, Томми, – сказала наконец Ардери. – Может быть, тебе удастся вытрясти из ПОПа еще что-то. Барбара была права. Теперь я это понимаю. «Это первая обнадеживающая фраза за все утро», – подумал инспектор. После этого разговор завершился. Впереди их ждали заботы нового дня. Ладлоу, Шропшир Рабия Ломакс уже давно поняла, что утренняя пробежка здорово прочищает мозги и отлично готовит к новому дню. Эта привычка появилась у нее в трудные годы взросления ее двух сыновей. Встав до рассвета и находясь на утренних улицах, она забывала об алкоголизме Дэвида – который все время говорил, что просто «экспериментирует», – и об увлечении Тима марихуаной. Тогда Рабия говорила себе, что это время принадлежит только ей, а к сыновьям и их трудностям она вернется позже. Выйдя из дома наутро после вторичного визита представителей полиции Метрополии, миссис Ломакс изменила свой привычный маршрут. Обычно в пробежку включалась Брэдуок, грунтовая дорожка, проходившая под зарослями ольхи и древними липами и ведущая к высокому берегу реки Тим. Эта тропка шла от Нижней Динхэм-стрит и до самого Ладфорд-бридж, так что по утрам с нее можно было наслаждаться приятными видами древних городских крыш, освещенных первыми лучами восходящего солнца. Но сегодня ей необходимо было попасть в Тимсайд, поэтому она направилась в сторону Сент-Джулианз-Уэлл. Рабии хотелось взглянуть на дом, в котором живет Дена Дональдсон. Накануне вечером она пообщалась со своей внучкой, и совершенно неожиданно разговор перешел на Динь. Рабия не любила врать. Она всегда придерживалась мнения, что лучше говорить правду и тогда не запутаешься во лжи. Однако во время первого визита полицейских из Мет ей пришлось солгать – правда, сделала она это под давлением обстоятельств. А вот то, что ей пришлось соврать во второй раз, могло, по ее мнению, плохо отразиться на жизни ее самой и ее близких. Поэтому после того, как детективы ушли, Рабия обдумала все возможные сценарии развития ситуации и пришла к выводу, что ей необходимо позвонить Миссе. Первый раз она не позвонила ей потому, что, как ей показалось, в этом не было никакой необходимости. Кроме того, в семье придерживались философии, что «не стоит будить лихо, пока оно тихо», и сама Рабия всегда ей следовала, надеясь на лучшее и убеждая себя, что не имеет права вмешиваться в жизнь своих взрослых сыновей, их жен и детей. Однако, тщательно проанализировав два визита детективов из Скотланд-Ярда – что они сказали, что она сказала, о чем они спрашивали и как она им отвечала, – Рабия решила отказаться от политики невмешательства в жизнь своих мальчиков и их семей. Поэтому, подождав, когда станет достаточно поздно и Мисса уйдет в свою комнату, подальше от родительских ушей, Ломакс набрала номер ее мобильного телефона. Со своей внучкой она притворяться не стала. – Расскажи мне о своих свиданиях с Йеном Дрюиттом, Мисса. Та надолго замолчала. В это время на заднем плане Рабия услышала песню, исполняемую в стиле крунеров[165] 40-х годов. «Интересно, – подумала она, – по телику что, идет очередная передача по поиску талантов?» По-видимому, Мисса смотрела ее в одиночестве, потому что сначала пение прекратилось, а потом она сказала: – Ты это о чем, Ба? – Я дважды встречалась с детективами из полиции Метрополии по поводу Йена Дрюитта. Мне хотелось бы избежать новых встреч с ними, хотя это маловероятно. – Ты имеешь в виду лондонскую полицию? – Именно ее. Во время их первого визита Ахиллес держал меня за руку и говорил вместо меня. На этот раз я была одна. Они охотятся за Ломакс, которая встречалась с диаконом церкви Святого Лаврентия, – полагаю, ты знаешь, что речь идет о Йене Дрюитте, – и так как я выдала за эту Ломакс самое себя… – А зачем ты это сделала? Ты что, знала его, Ба? – …то я чувствую себя не в своей тарелке. И не потому, что не хочу врать полиции – хотя я действительно не хочу ей врать, – а потому, что мне не нравится врать вслепую. Зачем вы с мистером Дрюиттом встречались? Если я буду продолжать врать, то должна хотя бы понимать, о чем идет речь. Мисса опять замолчала. На этот раз она молчала так долго, что Рабия решила, что ее словам верить нельзя. – Ба, я вообще никогда не встречалась с мистером Дрюиттом. – Тогда почему наша фамилия упоминается в его еженедельнике семь раз? – Семь раз? Мне и один-то раз ни к чему встречаться с диаконом любой конфессии, не говоря уже о семи. Кто-то воспользовался нашим именем. – И зачем, ради всего святого? – Но, не успев еще закончить вопрос, Рабия уже знала несколько ответов на него. И все они начинались зловещим «чтобы никто не догадался…». – Ну, мало ли… – ответила Мисса. А потом, еще немного подумав, добавила: – Ба, это наверняка Динь. – Да зачем же… – Она, наверное, советовалась с ним, как вести себя с Бруталом. Ну, с Брюсом Каслом. Он ее… ну, вроде как ее парень. И они не вылезают из кризисов. По крайней мере, так было, когда я обитала в Ладлоу. А может быть, она говорила с мистером Дрюиттом о том, что хочет изменить свою жизнь, но не знает как. Хотя не думаю, чтобы у нее это было серьезно. То есть я хочу сказать, что она вовсе не хотела причинить нам зло, используя нашу фамилию. – Мне в принципе не нравится, когда используют мою фамилию, и не важно, почему и для чего, – заметила Рабия. – И я собираюсь поговорить об этом с Деной. – Ба, пожалуйста, не делай этого, – быстро попросила Мисса. – Это еще почему? – Да потому, что из-за этого Брутала у нее вся жизнь наперекосяк. Он ей изменяет и считает, что ее это не должно волновать, а ее это волнует, но она долго притворялась, а теперь наконец собралась с духом, чтобы порвать с ним… И я бы не хотела, чтобы тот факт, что она пользовалась нашим именем, заставил бы ее отказаться от того, чтобы вышвырнуть Брутала из своей жизни. Ты меня понимаешь? Проблема была в том, что Рабия не понимала. Одно дело – не вмешиваться в жизни своих сыновей и их семей. И совсем другое, когда кто-то, не будучи членом ее семьи, ставит эту семью под удар. Сейчас она пересекала реку, которую освещали первые лучи восходящего солнца. По ее гладкой поверхности плыл одинокий лебедь. Птица почистила перья клювом, прежде чем взлететь для того, чтобы размять крылья. «Невероятно, – подумала женщина, – какие размеры и внешний вид…» И тем не менее лебеди выглядят такими мягкими, безмятежными, такими мирными. А потом, в какой-то момент, они совершенно меняются. В домах вдоль Тимсайда стали загораться окна. Но в доме, в котором жила Дена Дональдсон, ничего не происходило. Через дверное стекло Рабия смогла увидеть полный теней холл. Она остановилась и стала размышлять о Динь: что она уже давно о ней знала и что узнала только вчера, из разговора с Миссой. Рабии хотелось пожалеть девушку с другом-гулякой, уверенном в том, что она будет рада любой крошке с его стола. И она действительно жалела ее. Но в то же время решила проигнорировать просьбу Миссы. Она хочет пообщаться с Деной Дональдсон. Ее совсем не радовало то, что имя Ломакс семь раз упоминалось в еженедельнике умершего мужчины. Ладлоу, Шропшир Динь провела беспокойную ночь. Ее разговор с Фрэнси Адамиччи закончился тем, что ей пришлось спросить саму себя, почему ее так бесит то, что Брутал проводит время с кем угодно, тогда как сама она – Дена Дональдсон – делала практически то же самое в течение последних пяти лет в Мач-Уэнлок и продолжает заниматься тем же с любым парнем, который посмотрит на нее больше одного раза. «Я это я» в данном случае не могло оправдать то, как она себя ведет. Это могло прокатить с Бруталом, но не действовало в отношении лично нее, потому что «я это я» предполагало «и такой я останусь», а судьба и слава самой безбашенной шлюхи в Шропшире вовсе не были ее жизненной целью. Хотя тот, кто видел ее прошлой ночью, так не подумал бы. Из дома Динь вышла в одиночестве. Она сказала сама себе, что ей необходимо прекратить вымучивать работу, которую ждал от нее ее учитель, и, хотя написана была всего одна фраза, немедленно ухватилась за мысль о том, что ей необходимо передохнуть, а потом легко убедила себя в том, что ей станет лучше на свежем воздухе, потому что в комнате душно, а короткая прогулка поможет ей собраться с мыслями. Правда, в реальности все случилось несколько по-другому, и ее короткая прогулка закончилась возле «Харт и Хинд», где она уже не бывала – в одиночестве – с того самого момента, как убежала от Джека Корхонена из комнаты № 2 на втором этаже паба. Она бы не вошла в бар, если б там был хоть кто-то, кого она знала. Но там никого не было, а это означало, что если ей так уж хочется выпить, она вполне может сделать заказ или Джеку, или его племяннику. Динь легко могла бы заказать себе пиво и, выпив его, покончить со всем этим, если б племянник остался за стойкой. Но когда она подошла, то услышала, как Джек сказал: «Я сам подам, Питер, а ты займись стеклом», после чего племянник отправился убирать со столов. – Сегодня тебе надо будет поточнее быть в своих желаниях, – заметил Джек. – Мы же не хотим, чтобы между нами вновь возникли непонятки, правильно? – Не понимаю, о чем вы, – ответила Динь.