Мальчик закричал. Казалось, что среди них неожиданно появился Кинг Конг. Джеймс спрыгнул со стула и без оглядки бросился к реке. Естественно, собака решила, что с ней играют в догонялки. Она счастливо взвизгнула и бросилась вслед за ним. – Нет! Нет! Папа! Мама! Мамочка! – визжал Джеймс. Из дома вылетел Роберт. – Оливер тебя не тронет! – закричал он. – Джеймс, остановись! Он думает, что ты с ним играешь. Но мальчик продолжал свой бег. По берегу он добежал до фруктового сада и стал петлять между деревьями – Изабелла увидела, что он плачет. Джеймс действительно был в ужасе от этого животного. Ардери вскочила и сделала несколько шагов в его направлении. Неожиданно из дома, выкрикивая имя мальчика, выскочила Сандра. Она тянула к нему руки. – Боб, да поймай же ты, наконец, эту ужасную тварь! – крикнула она и повернулась к Изабелле: – Все будет хорошо. Сидите на месте. Джеймс! Джеймс, все хорошо. Папа уже догоняет его. Видишь? Посмотри на папу. А вот и мистер Хортон – он сейчас уведет его домой. В этот момент пес прижал Джеймса к одной из яблонь. Любой, кто знает собак, понял бы, что собака настроена на игру, но Джеймс, по-видимому, этого не понимал. – Уберите его! Мамочка, убери его!!! Крики не прекращались. Когда Боб наконец добрался до него, ребенок был вне себя. Он свернулся в узел, как дикобраз. Даже через сад Изабелла слышала его рыдания. – Я просто в отчаянии, – сказал мистер Хортон. – Сандра, Боб, не успел я открыть входную дверь, как он вырвался. Мы только и делаем, что дрессируем его, но… Оливер! Хватит. Ко мне! В этот момент Боб добежал-таки до пса, и тот решил, что у него появился еще один партнер по играм. Так что схватить его за ошейник оказалось достаточно просто, так же как оттащить от Джеймса и передать хозяину. А Сандра тем временем подбежала к Джеймсу и, как малыша, взяла его на руки. Она что-то шептала ему и гладила по голове – по мнению Изабеллы, обращалась с ним, как с двухлетним крохой. Все это время Лоуренс не двигался. Он продолжал уплетать мороженое и наблюдать за происходящим, как за телевизионной программой. Когда Изабелла вернулась к столу, он откровенно признался ей: – И вот так все время, Ма. Оливер любит реку, и когда вырывается, то прибегает сюда. И когда видит нас, то хочет поиграть. А Джеймс этого не понимает. Честное слово, он придурок. – Лоуренс, нельзя так говорить, – заметила Изабелла. – Джеймс, ты придурок! – крикнул Лоуренс своему брату. Боб подошел к Сандре, взял у нее Джеймса и, положив его голову на свое плечо, принес его к столу. – Прекрати, – сказал он, обращаясь к Лоуренсу. – Но он же придурок. Придурок, – объявил Лоуренс. – Ма, он каждый вечер проверяет у себя под кроватью, нет ли там монстров, а ведь я в это время нахожусь в той же комнате! Я же не смотрю у себя под кроватью, а? А все потому, что он придурок. Придурок, придурок, придурок, ну кто же боится глупой собаки? – Достаточно. – Боб строго посмотрел на сына. – Что тебе еще непонятно? – Боб, может быть, я… – Сандра шла за ним след в след, как послушная пастушья собака. – Нет, – сказал он ей и продолжил: – Джеймс, собаки больше нет. Я оставлю тебя с твоими мамой и братом. Можешь доесть свое мороженое, а об Оливере позаботится мистер Хортон. – А если не съешь ты, Джеймс, то съем я, – добавил Лоуренс. – Вообще-то… – С этими словами он дотянулся до порции брата и стал ее есть. – Лоуренс, немедленно прекрати! – Изабелла даже не задумалась, что можно сказать, а что нельзя. – Ты не Джеймс, поэтому не можешь знать, что он думает или испытывает из-за этого своего страха или из-за чего-то там еще. И я не хочу слышать, чтобы ты когда-нибудь называл его придурком. И немедленно прекрати есть это мороженое. Все в шоке замолчали. Изабелла слышала глухой стук своего сердца. Рука Лоуренса с ложкой с мороженым остановилась на полпути к его рту, Джеймс поднял голову с отцовского плеча, Роберт смотрел на нее совершенно потрясенный, а у Сандры отвалилась нижняя челюсть. Она с усилием захлопнула рот. Только теперь Изабелла поняла, насколько далеко зашла. Она очень сожалела об этом, потому что это в очередной раз продемонстрировало ее несдержанность. Но потом губы бывшего растянулись в некоем подобии улыбки, а Лоуренс положил ложку в вазочку брата и подтолкнул ее к тому месту, где сидел Джеймс. Роберт опустил Джеймса на стул, поцеловал в макушку и отвернулся от стола. Затем взял Сандру за руку, и они пошли в дом, оставив Изабеллу наедине с мальчиками. – Я была немного резка с тобой, Лоуренс, – негромко сказала Ардери. – Прости. Но я не могу терпеть, когда ты вот так дразнишь своего брата. Это нечестно. И, по правде говоря, совсем тебе не идет. – Прости, Ма, – сказал Лоуренс, переводя взгляд с нее на Джеймса и обратно. – Мне кажется, что извиняться тебе надо не передо мной, – заметила Изабелла. – Прости, Джеймс, – Лоуренс повернулся к брату. – Но мне хотелось бы… хотя прости. Просто прости. Джеймс смотрел только на свое мороженое, к которому еще не притронулся. Он все еще переживал то, что может переживать девятилетний мальчуган после такого эпизода, и Изабелла с трудом представляла себе, что это может быть такое. Но она видела, насколько мальчики отличаются друг от друга, хотя и были однояйцовыми близнецами. А еще понимала, что если Джеймс Ардери был трусливым ребенком, то в этом есть и ее доля вины. – В том, что ты боишься, Джеймс, нет ничего необычного, – сказала она, обращаясь к ним обоим. – Человек может бояться собак, монстров под кроватью, всяких созданий в шкафах, змей в кустах и чего угодно еще. Мальчик не ответил и не поднял головы. Лоуренс фыркнул, и Изабелла строго посмотрела на него. После чего продолжила: – Самое сложное – это посмотреть своим страхам в лицо и позволить им пройти сквозь тебя. И ты должен помнить, что это единственный способ победить их. А если ты не сможешь победить страх, то он станет только еще больше. А ты знаешь, откуда мне это известно, Джеймс? Ты знаешь, почему я знаю это лучше, чем любую другую вещь на свете? Джеймс помотал головой. Она заметила, что Лоуренс прекратил есть мороженое и внимательно следит за ней. – Потому что в своей жизни, дорогой, я никогда не могла посмотреть в лицо своим страхам. Именно поэтому вы живете с папой и Сандрой, а не со мной. Именно поэтому я воспользовалась первой же возможностью, чтобы сбежать из Мэйдстоуна в Лондон. И вот что я поняла, после стольких лет бегства: если ты бежишь, то твои страхи бегут вместе с тобой. И остаются с тобой до тех пор, пока ты не поворачиваешься к ним лицом. – Но ты же коп, – запротестовал Лоуренс. – А копы ничего не боятся. Разве не так должно быть? – Если б я боялась плохих людей, с которыми мне приходится встречаться, то ты был бы прав, – повернулась Изабелла к Лоуренсу. – Но в моем случае я боюсь узнать, что произойдет со мной, если я повернусь лицом к своим страхам. Лоуренс нахмурился, Джеймс поднял голову. Казалось, что он тоже сбит с толку. А еще он выглядел как мальчик, который пытается разобраться с теми мыслями, которые возникли у него в голове. Так что Изабелла решила подождать. – То есть ты хочешь сказать, что ты боишься бояться, Ма? – уточнил он. – Это, – Изабелла взяла мальчика за кисть руки, сжала ее своими пальцами и впервые почувствовала, насколько она хрупкая, – именно то, что я имела в виду. И вот что я стала делать со своими страхами, – стала запивать их. – Лекарством? – Нет. Зельем, которое пьешь, когда хочешь забыться. Я стала пить водку и делала это слишком часто, а когда ваш папа попросил меня остановиться, я уже не могла этого сделать. Не могла, потому что уже слишком боялась даже попытаться. Поэтому я потеряла его, потеряла вас, а сейчас теряю вас еще раз. И от этого мне очень больно. Поэтому я и говорю, что страх всегда заканчивается потерей. Человек теряет все, начиная со счастливых воспоминаний и кончая людьми, которые должны быть в этих воспоминаниях. Я не хочу, чтобы нечто подобное произошло с тобой, Джеймс. И Лоуренсу я такого тоже не желаю. – Лоуренс никогда не боится, – возразил Джеймс. И в этот момент Лоуренс, размешивая мороженое и не глядя на брата, сказал: – Понимаешь, Джеймс… я тоже боюсь. – Чего? – Было видно: Джеймс не верит в то, что Лоуренс может чего-то бояться. – Того, что мы уедем и можем никогда не вернуться, и… – Губы ребенка задрожали, и он с ожесточением шлепнул ложкой по мороженому. – И что? – спросил его Джеймс. – И я никогда больше не увижу Ма, вот что… – И Лоуренс расплакался. Изабелла почувствовала, что ей не хватает воздуха. Она попыталась заговорить, но не смогла. Май, 20-е Вандсуорт, Лондон Чего же она тогда боялась больше всего? Не потерять мужа, потому что была совершенно уверена – правда, безосновательно, – что мужу, как и большинству мужчин, не хватит духу уйти от нее после того, как она все это время была у него на побегушках, и это при том, что желание быть на побегушках занимало, пожалуй, самое последнее место среди ее супружеских достоинств. И детей она тоже не боялась потерять. Она была их матерью, она кормила их и меняла им пеленки даже тогда, когда эти пеленки были совершенно отвратительны, что случалось практически каждый день. Она купала их, старалась убрать подальше от них опасные предметы, покупала защитные ворота, чтобы они не свалились с лестницы. И работу потерять тоже не боялась, потому что, будучи женой и матерью, умудрялась оставаться тем, кем была всегда, – компетентным и хладнокровным профессионалом, вне зависимости от того, что происходит у нее дома. Нет. Всего этого она совсем не боялась. А больше всего она боялась, что закончится водка. Возвращаясь домой после встречи с Джеймсом и Лоуренсом, Изабелла ощущала именно то, что – она это знала – и должна была ощущать: громадную, зияющую пропасть вины, которую ничем невозможно было заполнить и которую она создала своими собственными руками. Она была виновата в страхах своих сыновей. Она была виновата в их боли. Она сама оплатила все их тревоги по поводу отъезда из дома, в котором они жили столько лет, в чужую страну, где им придется столкнуться со всеми теми проблемами, с какими дети сталкиваются в незнакомой обстановке, – начиная со школы, где им придется заводить новых друзей, и кончая перевернутым годом, в котором лето – зимой, а зима – летом. И она понимала, что у нее практически нет слов, чтобы подбодрить их. Вернувшись из поездки в Кент, Изабелла даже думать не могла о том, что сейчас спустится по кованым ступенькам в свое полуподвальное жилище, тишина которого только еще сильнее подчеркнет те обстоятельства, что она хотела бы проигнорировать. Поэтому, припарковав и заперев машину, Изабелла направилась в сторону Тринити-роуд, решив гулять до тех пор, пока не свалится от усталости. И она совершенно не планировала заходить в торгующий спиртным магазин. Она даже не думала искать его. Но она таки наткнулась на него, причем всего через пятнадцать минут после начала прогулки, что было хуже всего. Изабелла убедила себя, что ей необходимо купить бутылку воды. Ей хочется пить, а так как она собирается гулять до тех пор, пока не свалится от усталости, ей необходимо поддерживать водный баланс. Поэтому, войдя в магазин, она смотрела лишь в одну точку – на огоньки в холодильнике в задней части магазина. Она не позволила себе отвлечься на что-то кроме пластиковых бутылок с водой в этом холодильнике. С гордостью схватив одну из них, Изабелла подошла к кассе, поставила ее на прилавок и стала искать в сумке мелочь. Но когда продавщица вдруг сказала: «Ой, привет! Я живу как раз напротив вас. Вы же полицейская, правильно? Так, по крайней мере, говорит моя Ма, а она так любопытна, что знает все, что происходит в каждом доме на нашей улице», Изабелле пришлось поднять глаза. Перед ней стояла девочка лет двадцати – выбравшая из всех причудливых вещей на свете цветную татуировку в виде краба на шее, – за спиной у которой располагались полки с бутылками. Ардери автоматически улыбнулась, как это обычно происходит, и подтвердила, что она действительно полицейская, но не думает, что знает мать девочки. – Да вы и не можете, – рассмеялась та. – Вы ее никогда не увидите, потому что она вечно прячется за занавесками, время от времени раздвигая их. В любом случае с вас девяносто пенсов, если вам ничего больше не нужно. Вот так Изабелла и купила две бутылки водки «Серый гусь»[184]. И потому что всю свою жизнь жила по принципу «не смейте говорить мне, что я должна делать, не читайте мне лекции, ни на что мне не указывайте, потому что, видит бог, я буду кусаться и вы об этом пожалеете», на этом она закончила свою прогулку и вернулась домой. Одну из бутылок Изабелла положила в морозилку, а вторую открыла. Проснулась она от воя охранной сирены на соседней улице. Сначала подумала, что все происходит вечером, потому что с улицы в ее квартиру проникали сумерки. Но потом увидела перевернутый стакан на кофейном столике, стоявшем напротив дивана, на котором она лежала. Там же, в луже чудовищно дорогого алкоголя, которому не давали разлиться приподнятые края столика, лежала и бутылка водки, которую, Изабелла была готова в этом поклясться, она оставила на кухне. Ей казалось, что во рту у нее переночевал полк солдат. Испытывая страшную жажду, Изабелла опустила ноги на пол и увидела, что брюк на ней нет, а трусики-бикини держатся лишь на одной ноге. На какое-то мгновение ей пришло в голову, что она могла пустить кого-то в квартиру. Но потом Ардери смутно вспомнила, как в туалете подумала, что будет гораздо проще оставить брюки валяющимися там, на полу, а потом стала хихикать над абсурдностью того, что ей приходится ходить на кухню за бог его знает каким по счету мартини. Вот только… как она могла так напиться, когда сейчас только… сколько?.. Когда прошел всего час с того момента, как она вошла в квартиру… Изабелла посмотрела на часы, которые, слава тебе Господи, все еще были у нее на руке, и увидела, что сейчас чуть больше пяти. Она нахмурилась, потому что это могло значить только то, что ее часы остановились, или то, что время повернуло вспять, или то, что сейчас уже утро. Но в любом случае ей необходимо поспать еще пару часиков, потому что встать с кровати сейчас решительно невозможно. Правда, перед тем как снова заснуть, она решила позвонить к себе в офис и оставить послание для Доротеи Гарриман. Она скажет ей, что заболела. В конце концов, у нее «тупая» голова, а когда она последний раз брала отгул по болезни?