Следующее прикосновение — к животу. Теплая ладонь ласкает круговыми движениями, словно нарочно игнорируя возможность прикоснуться ниже — там, где все открыто, увлажнено, готово и ждет ласк. Только не начать умолять их… Тома стиснула зубы, подавляя желание выгнуться, но предательский стон все же сорвался с губ, стоило его пальцам скользнуть чуть ниже. Ну, пожалуйста… — Кто? — Ник, — ответила она, не думая. Нежный — значит, Ник. Мастер Коп грубоват, она уже изучила его манеру. Он даже ласкает с чуть большим нажатием — с его-то огромными лапищами по-другому и не получится, наверное. — А это? Чьи-то пальцы с сильным нажатием скользнули в промежность — и Тома охнула, выгнулась, уже с трудом контролируя тело. Нажатия и ласки стали такими быстрыми, что очень скоро она стала выгибаться и тянуть запястья из наручников, ощутив боль — и тогда их внезапно разомкнули, позволив опустить руки. И Тома вцепилась в простыни, понимая, что мешать им или пытаться дотронуться до кого-то вслепую — не вариант. — Кто? — Коп. — А это? — Коп. Ник. Коп. Ласки сменяли друг друга быстро, как в калейдоскопе — то ей сжимали грудь, то снова стимулировали клитор, то трахали двумя или тремя пальцами — так быстро и умело, что очень скоро она кончила и зажала рот рукой, чтобы подавить постыдно громкий стон — но ее запястье тут же перехватили и отвели в сторону. По итогам этой безумной игры Тома была на сто процентов уверена лишь в двух эпизодах: живот ей гладил точно Ник, а внутри нее побывали только пальцы Копа. Мужчины, надо отдать им должное, дали ей время на то, чтобы прийти в себя, прежде, чем сняли повязку. Ник стоял спиной у окна, делая вид, что чрезвычайно увлечен созерцанием вида на город. Коп с непроницаемым выражением лица положил ей на живот свой горячий мобильный телефон, и Томе, которая ничего не поняла по его лицу, осталось лишь нажать на кнопку «плей» в середине экрана. К середине ужасно откровенного ролика, от которого все лицо начало гореть, она уже поняла, что не просто проиграла — проиграла вчистую. Даже если бы она задалась целью нарочно ошибаться, вряд ли это удалось бы ей лучше: оказалось, Коп почти не участвовал в сцене, только снимал. Он прикоснулся к ней лишь пару раз: однажды к щиколотке в самом начале, и еще раз — к животу. Как раз тогда, когда она была уверена, что это делает Ник. Увидев, как Ник трахает ее двумя пальцами, Тома дернулась и выключила видео — словно обожглась. Ее глаза увлажнились, а щеки даже заболели от чрезмерно интенсивного румянца. — Если ты хочешь сказать стоп-слово прямо сейчас — никто не будет принуждать тебя, — негромко заметил Коп, убирая телефон в свой карман. Он не спускал с нее глаз, и Тома кивнула: — Я поняла. — Ты хочешь сказать стоп-слово? — уточнил он, не дождавшись более определенного ответа. Да. Да, она хотела сказать стоп-слово, но она не могла. Она же обещала. Она же сама согласилась на спор. — Нет, — прошептала она, пряча от него лицо. — Я оставлю вас, — сухо сказал Коп и отошел, а затем быстрым шагом покинул комнату. Когда дверь закрылась, Ник повернулся и посмотрел на нее, но Тома не могла поднять глаз. Ей стало нехорошо. — Пойдем вниз, выпьем, — предложил он против ожиданий, и она кивнула, словно зомби. Он сказал это таким спокойным голосом — хотел дать знать, что все отменяется? Что он не заинтересован? Или, возможно, просто планировал поиграть с ней подольше, как кот с мышкой. Последнее, разумеется, вероятнее. В ее жизни всегда сбывались только худшие варианты. Поднявшись с кровати, Тома молча скользнула в свое платье, кое-как поправила волосы в ванной, подкрасила губы, а потом что-то щелкнуло в голове, и она с ужасом посмотрела на себя в зеркало. Она не может выйти. Не может идти с ним пить вниз, потому что потом… потом он сделает с ней что-то ужасное. И отказаться она тоже не может — ее просто заклинило. — Тома? Ник заглянул в приоткрытую дверь и посмотрел на нее через зеркало, а затем поменялся в лице: — Тома. Эй. Ну-ка, расслабься. Очнись, живо. Это просто игра. Но она стояла, вцепившись руками в раковину, до боли, и не могла сдвинуться с места — даже слова доходили словно сквозь туман. — Тома! Он рявкнул так громко, что на этот раз она очнулась, вскинулась — и, как только его горячие пальцы коснулись ее, развернулась и набросилась. Его крик стал последней каплей для ее натянутых нервов, и без того звенящих от страха. — Тихо, тихо. Тише, я сказал! Я тебе не боксерская груша! Нижняя, прекрати это немедленно. За несколько секунд она успела ударить его раз пять — по груди, плечам, и однажды, кажется, вскользь заехала по подбородку — прежде, чем он смог перехватить ее запястья, скрутить за спиной, прижать ее к стене своим телом: — Тише... Тише... Сообразив, что он ни разу не ударил в ответ, и даже прижимает как-то осторожно и нежно, шепча в волосы успокаивающие слова, Тома вдруг потеряла все силы и всю злость — и вдруг изнутри наружу с первым громким всхлипом потекли слезы. Она уткнулась ему в рубашку и заревела, как белуга, извергая совершенно неуместный, неприличный поток жалоб: — Он сказал, что будет меня насиловать… в камере… что будет засовывать в меня предметы… что сломает мне руки… что… — Тихо. Тихо. Все хорошо, малыш. Ты в безопасности. Это просто игра. Отпустив ее руки, Ник как-то неловко обнял и погладил по голове, и Тома замолчала, молча прижимаясь к нему, вцепляясь в рубашку, как в спасательный круг. Его запах ей скорее нравился, и это успокаивало, как и тепло, исходящее от его тела. На какое-то время она отключилась, ничего не соображая, и поняла, что снова включается, когда комната покачнулась — оказалось, что с виду тщедушный, невысокого роста мужчина с удивительной легкостью поднял ее на руки и понес на кровать. — Нет… не надо, я в порядке, — запротестовала она, и вынудила его поставить себя на ноги посреди комнаты. Окончательно придя в себя, Тома несмело подняла глаза на Ника, смущенно ойкнув, когда нашла на его рубашке мокрое пятно, в довершение ко всему испачканное ее тушью для ресниц: — Прости. Я не хотела закатывать истерику на ровном месте. — Тебе не за что извиняться. Я дом, и я за тебя отвечаю до утра, — бесстрастно ответил он, — Тебе лучше или позвать Макса? Экстренную психологическую помощь у нас может обеспечить только он. Тома хмыкнула: — Я в порядке. — Я серьезно. Если ты чувствуешь, что тебе все еще плохо… — Нет. Мне правда лучше. — И как настроение: трахаться, пить? Или отвезти тебя домой? — Я еще не отбила у тебя охоту..? — На «Вы», саба, если ты в игре, — резко перебил он, расстегивая рубашку. Тома резко подняла голову: он серьезно? Все еще хочет ее, несмотря ни на что? — Простите, мастер, — тихо сказала она, — я думала, мужчины не любят женских слез. — Не любить и бояться — разные вещи. Я, к тому же, люблю, когда женщины плачут, правда, предпочитаю это контролировать, — криво усмехнувшись, ответил Ник, стягивая рубашку — и у Томы на миг остановилось дыхание. Его телосложение вовсе не было таким, каким она представляла: ткань рубашки скрывала не впалую грудь офисного работника, а хорошо прокачанные мышцы завсегдатая спортзалов. — Идем вниз. Выпьем и решим, что дальше, — скомандовал он, бросив рубашку на смятую простыню, и взял ее за руку. — Мне надо умыться, — растерянно сказала она. — Это заявление или просьба? Он приподнял бровь, и Тома удивленно вскинула брови. Не сразу опомнилась: ах, да. Игра. Она — саба, он — господин. Демонстративно вздохнув, она закатила глаза: — Просьба. Пожалуйста, господин, можно мне умыться? Язвительность в ее тоне не расслышал бы только глухой. Ник пронзил ее таким долгим взглядом, что стало не по себе. А затем слегка наклонил голову, приближая лицо к ней и отчетливо произнес прямо в губы: — Нет, нельзя. *** Спускаясь по лестнице за ним, Тома все еще кипела. Он не разрешил ей умыться — даже когда она пересмотрела свое поведение, извинилась и очень мило попросила его об одолжении. Даже когда она снова готова была расплакаться из-за необходимости спускаться вниз с щеками, черными от разводов туши и глазами как у клоуна. Он не пошел на уступки и тогда, когда она, наконец, закипела и пнула его ногой — хотя это уже было, если вдуматься, понятно. И все же о том, что он сделал после ее удара, даже вспоминать не хотелось. Подлый мерзавец выкрутил ей руку, загнул в какой-то невообразимой позе прямо перед дверью в углу и держал так, вниз головой, фамильярно похлопывая между ног. Он не ласкал, и даже не наказывал, а будто присматривался к какой-то куриной тушке на рынке, проверяя, свежая она или нет. И продолжал удерживать ее и издеваться, пока она не извинилась перед ним трижды и не пообещала в ближайший час слушаться во всем и не открывать рта без разрешения. А после этого — тишина. Ник не говорил с ней до тех пор, пока они не спустились вниз, и Тома не застыла в шоке прямо под лестницей, где перед ее глазами развернулась ошеломляющая сцена. Девушка стояла абсолютно голая, привязанная к какой-то странной раме за руки и за ноги. Все ее тело было обвешано зажимами, но верхний продолжал прицеплять их. Соски, живот, пальцы, мочки ушей, руки и ноги, даже шея и подмышки — казалось, каждый сантиметр кожи этой девушки был прищемлен где только можно. К тому времени, как Тома спустилась, дом как раз присел, чтобы насладиться пытками самой беззащитной и чувствительной части тела своей нижней. Приоткрыв рот, Тома с ужасом и каким-то затаенным возбуждением смотрела, как верхний гладит пальцами возбужденный клитор несчастной девушки, готовясь прицепить зажим и туда. — Повесить тебе такой? — прошептал на ухо Ник, и Тома подпрыгнула на месте, словно ужаленная. — Нет! — вскрикнула она, и он засмеялся: — Мне нравится твоя реакция. Значит, попробуем. Она открыла было рот, чтобы сказать все, что об этом думает, но тут вспомнила: обещание. Она поклялась молчать целый час. Черт. Черт. Как это неудобно. Как это бесит. Выбрав место для них обоих за свободным низким столиком в лаунж-зоне, Ник опустился на кожаный диван и похлопал по коленям, вынудив Тому сесть на них. К ее огромному неудовольствию выбранное место пришлось делить с другой парой, уже разместившейся на диване напротив к тому моменту, как они подошли. Дом весьма сурового вида небрежно ласкал свою нижнюю, которая лежала у него в ногах, глядя снизу вверх по-собачьи, вымаливая каждую ласку. К ее ужасу, девушка время от времени целовала руку своего верхнего. Перехватив ее взгляд, Ник засмеялся и снова наклонился к уху: — Не твой тип развлечений, а? — Меня сейчас стошнит, — процедила Тома.