– Рейман-то у нас образованный, понимает в искусстве, родители у него – самая настоящая старорежимная контра, и сам жид. Наверняка картины он спер. Не знаю, как я сдержался и морду Кузьме не набил. Лилечку стало жалко. Могли бы сразу расстрелять, на месте. – Рейман, отдай по-хорошему. Я глаза закрою. Ты герой, не порть себе биографию. Не заставляй меня тебя под трибунал отдавать. – Товарищ генерал, ищите, женой, дочерью клянусь, не брал картин, вообще ничего не брал. Иваницкий сразу подошел к ящику, откуда мы картины вытащили, открыл его, а там – ничего, одни приборы. Кузьма аж в лице изменился и так на меня посмотрел, что я понял: мне не жить. Тут к генералу подошел мальчишка, Йорг, взял его за руку и отвел в комнату, где складировались ящики с барахлом, которые Зинаида для себя приготовила. Генерал все понял и приказал: – Иваницкого – под трибунал, а Зинаиду – немедленно на Родину. Когда мы с Быстрицким один на один остались, мы ему рассказали, где картины. Генерал обрадовался, но решил, что картинам лучше в тайнике полежать, пока он с Иваницким разбираться будет. Только генералу с Иваницким разбираться не пришлось: по пути из замка в часть какая-то сволочь выстрелила Быстрицкому в спину и тяжело его ранила. Наконец настал день, когда мы погрузили ящики в поезд и отправились домой. Сердце пело. Настроение портило только то, что в одном поезде с нами возвращались на Родину Иваницкий с Зинаидой вместе со всем награбленным добром. Однажды на одной из остановок я вышел покурить и лицом к лицу столкнулся с бандитом, который ограбил пастора и Ганса. Видимо, он хотел чем-то еще в поезде поживиться. Я выхватил пистолет, но бандит кинул в меня свой мешок, я замешкался, и бандит сумел скрыться. Правда, его подельник ранил Егоршу, который выбежал из вагона ко мне на помощь. Счастье, что в нашем поезде было два вагона с ранеными и врач. Мы с Серегой Егоршу туда к врачу оттащили, и врач клятвенно пообещал, что парень будет жить. Мы вернулись к себе и заглянули в мешок. Первое, что мы увидели, – красивейшая брошь. «Такую бы Лилечке», – подумал я и руки к брошке протянул, а потом стыдно стало. Не за тем я всю войну прошел, чтобы под конец себе руки замарать. Серега со мной согласился. Он на дне мешка нашел шкатулку пастора, а там – все пожертвования и список, кто что дал. Мы прекрасно понимали, что Иваницкий с Зинаидой весь мешок себе заберут. Не могли мы позволить, чтобы все то последнее, что люди от себя отрывали, сволочам досталось. Мы шкатулку достали и припрятали, а мешок в угол вагона поставили. Иваницкий себя долго ждать не заставил. Пришел, когда я в вагоне один был. Серега пошел Егоршу проведать. Беседовать я с Иваницким не стал, только показал рукой на мешок. Он его молча взял и ушел. Я вернулся домой. Мариночку я, конечно, не узнал. Красавица выросла, копия моей мамы – Розалии Львовны. Мама Мариночку петь научила, целыми днями сидел бы и слушал. Как-то мне, как кавалеру трех орденов Славы, презентовали билеты в Большой театр. Мы с Лилечкой пошли. Счастье, что Серега приболел и дома остался. В Большом театре я увидел Зинаиду явно в платье, которое она в замке у буржуя позаимствовала. Все бы ничего, только на платье была брошь, та самая, которая в бандитском мешке была. У Лилечки праздничной одежды не было, пошла в театр в юбке и кофточке, в которых каждый день на работу ходила. У меня потемнело в глазах. Если бы не Большой театр, я бы плюнул, но Лилечку расстраивать не захотел. Мы просто сразу из театра ушли. Не мог я с этой гнидой, Зинкой, в одном помещении находиться. Зинаида, конечно, меня заметила, поняла, что я брошь узнал. Через неделю меня арестовали. Ничего, кроме анонимного доноса, на меня не было, но я точно знал, что живым мне не выйти: расстреляют. Смерти я давно устал бояться. Жалел только о том, что тень на Лилечку и Мариночку ляжет. Серегу и Егоршу я постарался выгородить, уверен был: Серега моих не бросит, поможет. Я очень удивился, когда расстрел мне заменили лагерями. Позже узнал, что это Серега Иосифу Виссарионовичу письмо написал и генерала Быстрицкого разыскал. Генерал после ранения выздоровел и тоже за меня слово замолвил. В лагерях, как и на войне, я выжил только потому, что Лилечка обо мне каждый божий день, каждую ночь молилась. Не ждал, не гадал, но настал день, когда меня освободили и реабилитировали. Я смог дышать полной грудью, Марине и Лилечке не нужно было меня стыдиться! Работать по специальности я, конечно, уже не мог. Время ушло, многое забыл, и здоровье было уже не то. Вся моя жизнь сосредоточилась на дочери и жене. Марина росла доброй и умной девочкой, она хорошо училась и вслед за мной решила посвятить себя физике. Вместе с дочкой я еще раз прошел университетский курс, а потом с головой погрузился в Маринину научную работу. Каждый день вечером она рассказывала мне о своих экспериментах, мы с ней обсуждали результаты и намечали планы на завтра. Я был счастлив. Мы с Лилечкой не могли нарадоваться, когда в нашу семью вошел Миша Полянский – Маринин муж, а потом появился долгожданный внук Яша, Яков Михайлович четвертый. Миша поменял свою квартиру на комнаты наших соседей, и у нас оказалась прекрасная отдельная квартира. Живи и радуйся! Так мы и делали, пока однажды к нам не пришла трагическая весть: Мариночка скоропостижно умерла. Лилечка слегла. Я понимал, что нам с Лилей долго не протянуть. Слишком много испытаний выпало на нашу долю. Меня волновала судьба Яши. Я понимал, что надеяться могу только на Мишу. Я серьезно поговорил с ним. Я просил его забыть на время про свою личную жизнь и сосредоточиться на том, чтобы поднять Яшу. Прости меня, Миша. Знаю, как тебе было тяжело. Я со своей стороны постарался оградить тебя, Миша, от всех ужасов, которые были связаны со смертью Марины. Не случайно она умерла, не случайно. Я, как увидел брошку на Кузьмичевой, так все и понял. Мы с Серегой тогда к Кузьме Иваницкому на дачу поехали. К тому времени его парализовало, передвигаться сам практически не мог. Как увидел нас, сначала испугался, а потом обрадовался. Скучно ему было, одиноко. Все как на духу нам рассказал. Донос на меня написала Зинаида. Страшно ей стало, что я могу про брошку куда надо настучать. С Кузьмой она не советовалась, он ее чуть не убил, когда про донос узнал. Уверен был, что его под расстрел подведут, но пронесло. Про смерть Марины ничего не знал. Сразу занервничал, что Зинаида и его отравит. В том, что это по Зинаидиной указке Марине отравленные таблетки подсунули, Кузьма не сомневался. Я таблетки, которые Марина приняла, спрятал. Они в пасторской шкатулке лежат. Марину не вернешь, но правда – она живым нужна. Шкатулку Маруся – Серегина фронтовая любовь – у себя спрятала. Сильно она нам в жизни помогла. Серега на ней так и не женился: боялся, что его тоже арестуют. Не хотел Марусе и дочерям жизнь испортить, любил их сильно. Дорогие мои, Миша и Яша! Получается, что я, Яков Рейман, утаил от государства шкатулку пастора. Только поступить по-другому и отдать шкатулку Иваницкому я не мог. Не мог, и все. Денег в шкатулке немного, простые люди копейки собирали. Только совести все равно, сколько там чего. Вот пишу вам и думаю. Должно настать время, не может не настать, когда все плохое уйдет, люди будут жить в мире и дружить друг с другом. Вы должны, обязаны до этого дожить. Если наступит такое время, верните шкатулку немцам. Это мое вам завещание. Ваш Яков Рейман. Майкл закончил читать. Михаил Игоревич вытер слезы. – Надюша, где шкатулка? Старый я стал, Надюша, но завещание выполнить должен. Якова и Елену вырастил. Думал, все, что должен был, сделал. Оказывается, еще одно дело осталось. Не одно, два. Надо шкатулку вернуть и таблетки на анализ отдать. Точно надо узнать, убили мою жену, Мариночку, или нет. Я по ней всю жизнь плачу. Какая у меня личная жизнь после ее смерти могла быть? Никакой. Только Яша и Лена, теперь еще Майкл – Миша, внук мой и тезка. – Миша, шкатулка у нас в сарае спрятана. Недавно проверяла, на месте она. Где ее только мама моя не прятала! Когда обыски были, мама ее на скотном дворе в навозной куче зарыла. Мама обо всем знала и отца с дядей Яшей поддерживала. Майкл вскочил, он не хотел ждать ни минуты, шкатулку надо было достать немедленно. – Погоди, – вылил на Майка ушат холодной воды Кирилл. – Тут с умом действовать надо. Как частные лица передать шкатулку в Германию мы не сможем. Это государственное дело. Здесь все очень сложно. Думаю, надо звонить в органы Глебу Андреевичу, чтобы официально при понятых шкатулку передать, а для подстраховки надо вызывать журналюг. Пусть все заснимут, если в органах решат шкатулку попридержать, большой шум поднимут. Эпилог Прошло два года, прежде чем шкатулка была торжественно передана в маленький немецкий город, который сыграл такую большую роль в жизни трех фронтовых друзей – Якова, Сергея и Егорши. История Якова Реймана, сохранившего шкатулку с пожертвованиями, стала сенсацией в городе. Список всех, кто жертвовал последнее на восстановление разрушенного здания, теперь висит на почетном месте в кирхе. Фотографии Якова, Сергея и Егорши представлены в местном музее. Экскурсоводы обязательно рассказывают посетителям удивительную историю их жизни. Оказалось, что мальчик Йорг еще жив. Он уже в преклонных годах, но о весне 1945 года хорошо помнит. Он тогда подглядел, куда Егорша спрятал картины. Позже, когда русские уехали, они с дедом достали картины и спрятали у себя дома. Когда шкатулка вернулась в Германию, Йорг вытащил картины из своего тайника и передал их в местный музей. Рассказал Йорг и о том, кто ранил генерала Быстрицкого. Это была Зинаида. Это она выстрелила генералу в спину. Пистолет она выбросила, а Йорг подобрал. Теперь этот пистолет тоже хранится в музее. В Москве растут маленькие Яшенька, Сережа и Егорка. С ними все хорошо. Наталья и ГС оказались сумасшедшими бабушками. Сергею Зимину даже пришлось составить для ГС четкое расписание, когда ей разрешено возиться с внуком. Ему стало обидно, что до него очередь практически никогда не доходит. Ирина много думает о прошлом. Какая трагическая цепь событий: Яков попадает в замок одновременно с Зинаидой, Яков видит брошь в бандитском мешке, потом встречает Зинаиду в Большом театре – брошь на Зинаиде, и, наконец, дочь Якова, Марина, работает вместе с Кузьмичевой, которая носит брошь. Если воспользоваться математической теорией, то получится, что вероятность того, что все эти события могли произойти с одним человеком, исчезающе мала. Значит, Судьба? Почему такой жребий выпал Якову? Ирина знает, что на этот вопрос ответа нет. Говорят, что за грехи отцов расплачиваются дети. А если отцы страдали, могут ли их страдания облегчить жизнь детям? Ирине Константиновне очень хочется верить, что это так.