— Думаешь, я ревную к амбициозному пацану? На мой взгляд, у таких еще молоко на губах не обсохло, при всем моем уважении к Анжеле. Это не ему в укор, а констатация факта. Мне не понравилось, как он сейчас на тебя смотрел. С другой стороны, приятно, когда твою жену хотят все, а она — твоя, — вслух рассуждает Олег, слишком быстро вновь окрестив меня «своей». — Ты форсируешь события насчет нас, — спешу напомнить ему, что еще ничего не забыто. — А про взгляды, тебе показалось. — Да, на Сашу здесь все так смотрят, — кивает Вера, стараясь сгладить углы. — Красивая она у тебя, — дарю подруге теплый и благодарный взгляд, одними губами произнося «спасибо». — Что за грустный тон, Вер? Ты тоже роскошно выглядишь, — салютуя ей чашкой чая, мягко смеется Олег. Можно подумать, что это флирт, но муж тут же утыкается носом в мою шею и с шумным вдохом нежно шепчет: — Эх, Сашка, — с благоговением ласкается когда-то любимый мужчина, в то время как я просто пялюсь на крошечные и редкие снежинки, опадающие за окном, и мысленно уношусь к их танцу в ту новогоднюю ночь, где существовали только мы с Максом. Глава 12 Максим Словно дебил минут сорок проторчал на крыльце «Сугроба», все на что-то надеясь. Хотя бы на гребаное смс. Хрен там. Снегурке не до моих уязвленных чувств. Главное, мужа успокоить и подозрений не вызвать. А я… да похуй ей на меня. Развлеклась, самооценку подправила, теперь можно с чистой совестью ублюдка своего ублажать. В ресторан, где забился встретиться с друзьями, заваливаюсь злой как черт, с обветренной физиономией и онемевшими от мороза пальцами. Путь не близкий, а такси брать не стал, про перчатки забыл и курил всю дорогу как паровоз. Как добрался — не помню, по пути прогонял одну и ту же мысль. Какого хера она с ним осталась? И в башке стоп-кадром последняя сцена из кафе, откуда меня культурно «послали». Снегурка даже взгляд на меня не подняла, обжимаясь со своим недомужем. Сука, как же вмазать ему хотелось. До трясучки просто. От души залепить промеж глаз, чтобы забыл, как свои грязные лапы к моей Сашке тянуть. Оставляю в гардеробе сноуборд и верхнюю одежду, прохожу в зал. Заметив меня, парни оживляются и машут руками. Помимо Никитоса и Руса, за столиком три какие-то левые бабы и Жанна. Судя по раскрасневшимся довольным лицам, все уже успели закинуться горячительным. Веселые, взбодрившиеся после гонки по склонам, максимально настроенные на бурное продолжение отпуска. Я еще не присоединился, но уже чувствую себя лишним на этом празднике жизни. Тело, как деревянное, тупая боль в мышцах, в мозгах сплошные загоны. — Макс, — окликает меня знакомый голос. Мама. Черт, а она-то тут что забыла? Ресторанов в поселке хренова туча, но закон подлости сегодня упорно работает против меня. Остановившись в проходе, резко сворачиваю с намеченной траектории. Мама спешно поднимается из-за столика и тоже направляется мне навстречу. Кристина и братья Красильниковы приветственно кивают. Они теперь весь отпуск вчетвером будут тусоваться? У нее же вроде девичник, или я чего-то не понимаю? — Хорошо, что я тебя встретила, — в лице матери читается беспокойство и одновременно облегчение. Она кивает на ближайший свободный стол. — Пойдем там присядем. Нужно поговорить. Знаками даю понять друзьям, что скоро буду. Они само собой не в восторге. Моей маман определенно очень много в эти новогодние праздники, а тусоваться рядом с предками — такое себе развлечение, даже если эти предки не твои, а лучшего друга. Раздраженно выдохнув, опускаюсь на стул. Мама усаживается напротив меня. Проницательный взгляд оценивающе осматривает с головы до ног, вокруг губ собираются тонкие едва заметные морщинки. Она напряжена, нервничает, а у меня внутри личный Армагеддон и нет ни малейшего желания утешать ее и успокаивать. — Извините, но столик забронирован. Мы можем предложить вам другой, — тактично сообщает подоспевший молоденький официант. — Мы заказывать ничего не будем и освободим столик через пятнадцать минут, — вежливо улыбнувшись, отзывается мама. Понимающе кивнув, парень уходит. — Мам, давай быстрее, меня друзья ждут, — поторапливаю я. — А ты почему не с ними? — она складывает локти на столе, как прилежная школьница, и немного подается вперед, дотошно всматриваясь в мое лицо. — Вы разве не вместе поехали кататься? — Разошлись немного. Я отстал. — Они больше часа здесь, — пытается меня подловить на вранье. — Я сильно отстал, — почти не вру, но вдаваться в подробности не намерен. — Максим, что происходит? — склонив голову, мама устало вздыхает. В бирюзовых глазах плещется тревога. — Ты о чем? — делаю вид, что понятия не имею, что она имеет в виду. — Почему на звонки не отвечаешь? Эдгар тоже не смог с тобой сегодня связаться, — в голосе просачиваются горькие нотки. — С папой мы вчера разговаривали, а сегодня я на склоне был. Извини, но во время спуска проблематично болтать по телефону. Ты об этом хотела поговорить? — Что тебе сказал отец? — Именно то, что ты влила ему в уши, — получается грубо, но, черт, они оба меня реально достали со своими нравоучениями. — Разве я не права? — мама упрямо поджимает губы. — Или не имею права беспокоиться о своем сыне? — Конечно имеешь, — соглашаюсь я. — Но ты нагнетаешь, мам. Делаешь из мухи слона. — А я так не думаю. Не нужно считать меня слепой старой клушей, — она бросает на меня негодующий взгляд. — Я так никогда не считал. Ты точно не старая клуша. Не прибедняйся. — усмехнувшись, отвечаю я. — Ты с ней спал? — она, наконец, переходит до сути своих претензий, а я уж думал, так и будем ходить вокруг да около. — Мы там всю ночь провели. Как ты думаешь? — Ты понял, о чем я спрашиваю, — мама повышает голос, глаза мечут молнии. Вот как с ней разговаривать в таком состоянии. Что бы я ни сказал, она все равно устроит мне вынос мозга, потому что ответ ей уже известен. Лгать бессмысленно. Я понимал это с самого начала. — Сашу не трогай. Инициатива исходила от меня, — твердо отвечаю я. Мама закрывает глаза, делая глубокий вдох, рефлекторно сгребает скатерть в кулаки, отчего елочное украшение в декоративном горшке заваливается на бок. Я ставлю его на место и, наклонившись, накрываю кисти матери ладонями. — Ты устраиваешь трагедию на пустом месте. Накручиваешь себя, отца. Зачем? Мы с Сашей… — Даже имя ее слышать не хочу, — шипит мама, распахивая глаза. — Поклянись, что ты больше с ней не увидишься, — бескомпромиссно требует она. — Я не указываю тебе, с кем ты можешь общаться, а с кем нет, — убрав руки, откидываюсь на спинку стула и выразительно смотрю на оставленный ею столик, где она прекрасно проводила время в мужской компании. — Постарайся ответить мне тем же. Мам, я тоже имею определенные права. Одно из них — не спрашивать у тебя разрешения. Время, когда ты могла мне что-то запретить, давно осталось в прошлом. — Значит, мое мнение для тебя ничто? — Сейчас твое мнение предвзято и продиктовано эмоциями. Когда они схлынут, ты поймешь, что Саша не заслуживает такого отношения лучшей подруги. — Лучшая подруга не стала бы лезть в постель к моему сыну, — яростно возражает мама. — Она никуда не лезла, — упорно стою на своем. — Ты ее силком заставил? Наручниками к кровати приковал? Тогда тебе прямая дорога в тюрьму, мой мальчик. Я тебя так не воспитывала. — Мам, у нас чувства. Она мне нравилась. Давно. — Ты идиот? Какие чувства? — мама переходит на крик, собирая все взгляды в зале. Отлично. Вот и скандал подоспел. Официант снова приближается к нам, спрашивает, все ли в порядке. Это немного остужает материнскую истерику, но я уверен, что новый взрыв не за горами. Поэтому сразу выдаю ей весь расклад: — Я влюбился, мам, и чем быстрее ты примешь ситуацию, тем проще нам будет общаться в будущем. Она какое-то время смотрит на меня шокированным изумленным взглядом, словно не веря, что я ее не разыгрываю и говорю абсолютно серьезно. — А то, что она с мужем помирилась, и у них сейчас второй медовый месяц, тебя не смущает? Нет? — резкие слова матери одновременно задевают все болевые точки, выжигающей кислотой разливаясь внутри. — Ты думаешь, почему мы с Крис здесь торчим? Чтобы не болтаться у них под ногами и дать им побыть вдвоем. Послушай, я дико зла на Сашку, но, как женщина, которую не раз предавали, понять могу. Макс, да о чем тут говорить. Посмотри на нас с отцом, сколько раз мы проходили через похожие проблемы, но до сих пор остаёмся вместе. Я могу сколько угодно кричать, что подаю на развод, но в реальности никогда этого не сделаю. Потому что мы семья. Были, есть и будем. — Ты не разводишься с отцом по другой причине, — так же безжалостно бросаю матери в лицо неприглядную правду. Мы никогда не жалили друг друга с такой жестокостью, но, видимо, рано или поздно это должно было случиться. Я отвечаю на удар, а она наносит новый: — Неважно. В каждой бочке свои заморочки. Будь на твоем месте другой парень, я бы ее всячески поддержала, но ты мой сын, Максим. Мой. И я не прощу, что Саша использовала тебя, как таблетку от стресса. Она поступила как эгоистка, наплевав на меня, на твои чувства, о которых ты красочно рассуждаешь. Да, я в шоке и ярости, потому что не ожидала такого предательства от близкого мне человека. Я ей доверяла, делилась наболевшим. Она была мне как сестра, а что я получила в ответ? Она попользовалась моим сыном и снова прыгнула в постель к своему мужу. Скажи, тебе зачем эта грязь? Ты умный, взрослый самодостаточный парень… — Они не вдвоем. С ними Вера, — бесцветным тоном перебиваю я. Нервно тряхнув головой, сжимаю челюсть до скрежета зубов и резко встаю. — Максим, подожди! — мама подрывается и бежит за мной. — Остановись. Мы не договорили! Выхожу на улицу, быстро спускаюсь по ступеням и, остановившись возле урны, закуриваю. Вдыхаю ледяной воздух вперемешку с никотином, горло обжигает, сердце гулко барабанит по ноющим ребрам, а в голове заезженной пластинкой крутится одна и та же фраза: «А то, что она с мужем помирилась, и у них сейчас второй медовый месяц, тебя не смущает? Нет?» Нет. Меня это убивает. — Макс, ну ты чего… — мама замирает напротив, потрясённо глядя на меня блестящими от слез глазами. — Зачем же так… — ее голос дрожит, как и мои пальцы, держащие сигарету. Накрывает мою ладонь, не позволяя затянуться снова. — Прости меня, милый. Я не подумала, что ты так остро это воспримешь. — Скажи, что ты соврала про медовый месяц, — выбросив недокуренную сигарету в урну, встряхиваю мать за плечи. Она отводит глаза. — Соврала же? Ну?