Дальше было много работы, которую смысла описывать тоже нет, – поездки, встречи. Нам надо было понять, чем богата Донецко-Луганская республика, им надо было понять, чем богаты мы. Встречались, разговаривали. Как оказалось, на «Луганск-тепловозе» наладили буквально на ровном месте выпуск тяжелых дрезин с движками от грузовиков. Выглядели они, конечно, страшно, в отличие от наших, но работать работали. А вот с выпуском оружия у них были проблемы. То, что наладили восстановление из всяких СХП и ММГ[2] до боевого состояния – это хорошо. Так же и в Приднестровье сделали – они восстанавливали даже британские макеты, получая неплохие снайперские винтовки. Но то, что не наладили выпуск хотя бы примитивных, но своих револьверов и пистолетов, патронных компонентов под переснаряжение, это плохо. Договорились об оказании практической помощи. Главное – договорились о восстановлении и поставке танков. Три десятка танков должны были уйти к нам – в основном Т-72, с малым ресурсом. Солидно. И к нам же должны были поехать опытные танковые экипажи – учить наших. Со своей стороны договорились о кооперации в восстановлении техники, в частности движков, о поставке тракторов, «КамАЗов». Еще договорились вместе попытаться хотя бы по минимуму запустить химический завод. То, что турки явно не успокоятся, понимали все. И мы понимали, что и до нас дойдет очередь. Отдельно подписали предвариловки по сотрудничеству на уровне МВД и МГБ. У них народ с опытом, но думаю, и нам есть чем удивить. Через восемь дней пришел первый состав – доставил основную партию нашего товара на обмен. Начали грузить станки… Да… про Харьков забыл сказать. Харьковские отступили – причем резко. Не знаю, что там у них случилось, может, и наш удар с тыла сыграл какое-то значение, но война прекратилась. Харьковские отступили, донецкие преследовать не стали. Сейчас не до больших войн. Съездили на Саур-могилу, я сам предложил. Возложить цветы. Все равно, мы сейчас хоть и живем по понятиям зверским, в основном нечеловеческим, своих добиваем, но как-то людьми надо оставаться. И этот жест – это напоминание о том, что мы и сейчас помним подвиг тех, кто тут пал, – и в сорок третьем, и в тринадцатом. Пришли караваном машин, ветер был. Поднялись… здесь так ничего с последней войны и не делали, памятник был исклеван пулями. Мы – несколько человек из нашей делегации – по очереди возложили цветы, постояли. Я смотрел в степь, понимая, как важна была эта позиция – там на десятки километров ровная, как стол, местность. И сколько крови за эту горку пролито. Когда уже собирались обратно в Донецк ехать, меня отозвал прикрепленный мой, эсбэшник бывший. Звали его Саня. – Тут человечка одного затримали. Посмотришь? – А чего смотреть-то? Саня подвел меня к неприметному «уазику»-буханке, открыли дверь – я отшатнулся. Там был зомби. Лишь решетка отделяла его от меня, он вцепился в ее прутья и странно мычал, жаждая плоти. – Твою мать! Это что за шутка? – Это не шутка… … – Вчера его приняли, занимал позицию, двести тридцать метров от «Плазы». СВД у него была. Взять живым не получилось. Решили показать – может, знаешь? – Никогда не видел. Саня достал пистолет и выстрелил зомби в голову… Бывшая Россия Ижевск Тысяча первый день Катастрофы Оборотни в погонах Ни единою буквой не лгу – не лгу! Он был чистого слога слуга… слуга Он писал ей стихи на снегу… на снегу К сожалению, тают снега… снега Но тогда еще был снегопад… снегопад И свобода писать на снегу… И большие снежинки и град Он губами хватал на бегу. Владимир Высоцкий Капитан полиции Березовец жил в районе Соцгорода, в самом низу, в одном из старых домов, что было очень удобно. Дома были еще сталинские, их легко можно было топить, безо всяких буржуек с трубами в окна. Было уже темно, когда под окнами раздался знакомый звук клаксона – шеф переделал клаксон, так что звук его отличался. – Чо, опять в ночь пойдешь? – заворчала жена. – Замолкни. Березовец, в общем-то, не был классическим социопатом, он имел обычную семью – жена, двое детей. В полицию он не должен был попасть – его должны были отсеять на психологическом тестировании, но попал. Его проблемой было то, что он был выходцем из девяностых, не имевшим никаких моральных ограничителей. Укради, предай, убей. Умри ты сегодня, а я завтра. Березовец собрался, надел не форму, а гражданское, вышел. «Крузер» виднелся в сгущающейся темноте рядом с бывшим магазинчиком. Тут вообще каким-то чудом уцелело очень патриархальное место на берегу реки Карлутка. Посмотришь – и как будто сейчас семидесятые годы прошлого века и городишко на десяток тысяч жителей. Такие магазинчики – это типовой проект, их строили как сельпо. – Как дела, шеф? – Как сажа бела… … – В бардачке посмотри. Березовец открыл бардачок. Там был пистолет передельный и ксива с мечом и щитом. Он открыл ксиву, там была его фотография. Потер в пальцах бумагу. – Фуфло. Бумага не та. – Ерунда, нам не в основное здание заходить. На один раз хватит. – На какой – один раз. – Тут недалеко в новом доме – адрес Дьячкова, там его баба живет. Ее надо увезти. – И чо, для этого ксива ФСБ нужна? – Старшие сказали, она недоверчивая. А Дьячков сам с ФСБ мутит. Надо решить тихо и без стрельбы. Заодно и в другое место успеем. – Какое другое место? – Вот, глянь. Майор показал фотографию на телефоне. – Безуглый, как раз тот фээсбэшник, который с Дьячковым контачит. Старшие сказали – его надо на ноль помножить. Я другую группу направил, но если успеем – сами подскочим. Там – шпана, опыта еще нет настоящего. Капитан схватил своего шефа и подельника за рукав.