Ирина смотрела на него… она всегда смотрела, когда он ел. – Чего? – Ты говорил, потом на Донбасс вернемся. – Ага. Только доделаю тут чего. – Я остаться хочу. Паша подозрительно посмотрел на нее. – Почему? – Здесь… по-другому всё. – Чего по-другому то? Там родня. Она помотала головой. – Там война. – Нету уже. – Будет. Украинцы все равно резать придут, не забудут они. А тут… как центр земли. В любую сторону посмотри – километров на пятьсот, на тысячу – только свои. Всем наплевать, какой ты национальности, какой есть, такой и есть. Я обратно не хочу, не надо мне этого. Я остаться хочу, здесь. Паша подобрал куском хлеба остатки супа, отправил в рот. – Поехали, я тебя подвезу… Когда ехали, он подумал – хреново дело. Сам он оставаться не собирался, потому что рано или поздно узнают, что он стучал на Забродина. Узнают – разберутся и с ним, и с Ириной, он в этом не сомневался. Прощать никто такого не будет. Даже если Забродина расстреляют – найдутся, кто отомстит. Слишком многие на него тут завязаны. И потому бежать на Донбасс было хорошим выходом, а оставаться здесь… Да… задала Иришка задачку. Перед Администрацией стоял милицейский «Патриот», но он не обратил на это внимания. Высадив Ирину, поехал на работу. В УРС – только в кабинет свой зашел – звонок. По голосу узнал – Катя. Катя-Катерина, родственница Дениса Григорьевича Пушкарева, начальника УРС. Ирина к ней ревновала, хотя напрасно. – Павел Иванович, к Денису Григорьевичу зайдите, срочно… Этого еще не хватало. С самого утра. Видать, произошло что-то. Может, выемка документов… он почему-то вспомнил полицейскую машину. В приемной было не протолкнуться от незнакомых людей – их было трое. Пашка сообразил не сразу – сообразил, только когда вязать стали. Приняли жестко, руки в браслеты, выше ж… и повели по коридору. Еще и черный колпак на голову. Последнее, что он отчетливо слышал – крик Кати и мужской голос «Заткнись!». – Фамилия. – Саенко. – Имя-отчество. – Павел Иванович. – Год рождения? – Девяностый. – Место работы. – УРС Камбарки, старший снабженец. Несмотря на произошедшую катастрофу, методы дознания оставались прежними. Только протоколы теперь опять писали на бланках пермской фабрики… Покончив с формальностями, дознаватель использовал не бланк, а просто писал ответы на простом листе бумаги, нумеруя их, дознаватель отодвинул в сторону недописанный протокол, уставился на Пашу в упор. – Беспалова куда увезли? – В смысле? – не понял Паша. – Не прикидывайся, все ты понял. Ночью из своей квартиры похищен глава Администрации. Беспалов Игорь Викторович. Убиты двое его охранников. Сделал это Дьячков, с которым ты на Ульяновск и на Донбасс ходил. Твоя жена в Администрации работает. Улавливаешь связь? На самом деле прошляпивших наблюдателей убрали свои же. Но их убийство тоже можно повесить на кого-то. Дознаватель встал из-за стола, обошел его, уселся на край. – Если вы Беспалова не убили, еще можно порешать, – доверительно сказал он, – наведешь нас на Дьячкова, пойдешь как свидетель по делу. Дьячков в дерьме по уши. И в крови. За ним уже десяток трупов по всей республике. На его фоне про тебя никто и не вспомнит. Контачил ты с ним редко, деньги не брал, так? – Да. – Ну и где он? Как он на тебя вышел? – Да я его с Донбасса не видел. Дознаватель умело врезал носком туфли по колену Паши, и тот задохнулся от боли. – Ты, петух, думаешь, самый умный. Думаешь, никто не знает, как твоя жена тут от венеры лечилась? Где ты ее нашел, а? … – Ты у нас по реке поплывешь, своим ходом. А твою жену мы в бордель продадим, там ей самое место. Где Дьячков? – Не видел… на… Хлопнула дверь. К избиению присоединился еще один опер. Били Пашу полчаса, не больше, били умело – чтобы не переломать ничего. Потом еще полиэтиленовым пакетом душили, он облевался весь, но ничего не сказал, потому что не знал ничего. Потом появился кто-то, обложил уставших оперов трехэтажным матом. Пашу снова заковали в браслеты, надели мешок на голову и повезли. Ехали недолго, Камбарка – место почти что сельское, какие тут концы по городу. Встали, с кем-то перебазарили, снова поехали… Потом машина встала окончательно, его вытащили из машины, взяли под обе руки и повели. – Ступеньки… То место, где они были, ощутимо отличалось… в Камбарке все по-домашнему, по-деревенски. А тут – пол гладкий и твердый, чуть проскальзывает – нога чувствует. Мраморный пол… – У себя? – Да… а это… – По согласованию. – Минуту, я доложу… Кто-то рядом сдавленно пробормотал: «С…а…». – Заходите… Снова повели. Порожек – значит, в кабинет, скорее всего, завели. Типично для начальства – двойная дверь в кабинет, в неофициальной табели о рангах такая полагается только директору. – Сидеть. С него сняли колпак, свет ударил в глаза, сразу начало саднить нос. Он открыл глаза, чтобы увидеть кабинет и человека за столом. Забродин! Забродин в городе был кем-то вроде царя и бога. Ну а как? Он ведь все решал, он основной работодатель, ездит на машине, которую ему из Москвы привезли и которой никто в жизнь раньше не видел. Легенды про него ходили. – Здравствуй, Паша. – Здравствуйте.